— Нет, Белгарион, я не могу прекратить кампанию здесь, в Хтол-Мургосе.
— И все ради личной мести?
Закет был поражен.
— Я знаю, почему вы ненавидели Таур-Ургаса, но он умер, а Ургит совсем на него не похож. Не могу поверить, что вы готовы пожертвовать всей империей только ради того, чтобы отомстить человеку, который этого даже не почувствует.
— Вы знаете? — ошеломленно спросил Закет. — Кто рассказал вам?
— Ургит. Он поведал мне все, что произошло.
— Наверное, с гордостью. — Закет сжал зубы, лицо его побледнело.
— Вовсе нет. С сожалением и с презрением к Таур-Ургасу. Он ненавидел его еще больше вашего.
— Это невозможно, Белгарион. Я отвечу на ваш вопрос: да. Я готов принести в жертву мою империю, а если понадобится, то и весь мир, чтобы пролилась последняя капля крови Таур-Ургаса. Я не буду знать ни сна, ни покоя, пока не сокрушу все, что станет у меня на пути.
«Скажи ему», — приказал вдруг Гариону внутренний голос.
«Что?»
«Скажи ему правду об Ургите».
«Но…»
«Сделай это, Гарион. Он должен знать. Он не сделает того, что должен сделать, пока одержим этой мыслью».
Закет с любопытством взглянул на него.
— Извините, я получил указания, — не очень убедительно объяснил Гарион.
— Указания? От кого?
— Вы все равно не поверите. Мне было приказано кое-что вам сообщить. — Он глубоко вздохнул и быстро произнес: — Ургит — не мург.
— О чем вы?
— Я сказал, что Ургит — не мург, по крайней мере не полностью. По матери — да, но отец его — не Таур-Ургас.
— Вы лжете!
— Нет. Мы обнаружили это, когда были во дворце Дроим в Рэк-Урге. Ургит сам об этом не знал.
— Я не верю вам, Белгарион! — почти прокричал мертвенно побледневший Закет.
— Таур-Ургас мертв, — устало произнес Гарион. — Ургит имел возможность в этом убедиться, так как самолично перерезал ему глотку и засыпал землей. Он также утверждает, что убил всех своих братьев — настоящих сыновей Таур-Ургаса, — чтобы обеспечить безопасность своего трона. Теперь, думаю, в мире не осталось ни капли ургасской крови.
Закет зло сощурился.
— Это подвох. Вы в союзе с Ургитом и несете эту чушь для того, чтобы спасти ему жизнь.
«Используй Шар, Гарион», — подсказал голос.
«Как?»
«Сними его с рукояти меча и возьми в правую руку. Камень покажет Закету ту правду, которую он должен знать».
Гарион поднялся.
— Я хочу показать вам правду. Вы будете смотреть? — обратился он к взволнованному маллорейскому императору.
— Смотреть? На что смотреть?
Гарион подошел к мечу и снял кожаный футляр, прикрывавший рукоять. Он протянул руку к Шару, и тот, издав сильный щелчок, отделился от меча. Затем Гарион повернулся к сидящему за столом Закету.
— Я точно не знаю, как это происходит, — сказал он. — Мне говорили, что у Алдура это получалось, но сам я никогда не пробовал. По-моему, вы должны смотреть сюда. — На вытянутой вперед правой руке он поднес Шар к лицу Закета.
— Что это?
— Люди называют его Ктраг-Яской, — ответил Гарион.
Закет в ужасе отпрянул.
— Он не причинит вам зла, если вы до него не дотронетесь.
Шар, которому долго приходилось сдерживать себя, следуя приказаниям Гариона, начал медленно вибрировать в его руке и светиться, озаряя лицо Закета голубыми лучами. Император приподнял руку, желая отодвинуть в сторону светящийся камень.
— Не трогайте его, — снова предупредил Гарион. — Просто смотрите.
Но глаза Закета были уже прикованы к камню, сияние которого становилось все ярче и ярче. Он так сильно уцепился за край стола, что пальцы его побелели. Минуту, казавшуюся вечностью, он смотрел на светящийся синим Шар. Затем пальцы его медленно разжались и руки опустились. Лицо исказилось мукой.
— Они ускользнули от меня, — простонал он. Из глаз его хлынули слезы. — А я напрасно убил десятки тысяч людей.
— Мне очень жаль, Закет, — тихо сказал Гарион, опуская руку. — Я не могу изменить того, что уже произошло, но вы должны были узнать правду.
— Я не могу быть вам благодарен за эту правду, — произнес Закет, сотрясаясь от рыданий. — Оставьте меня, Белгарион. Уберите этот проклятый камень с моих глаз.
Гарион кивнул, чувствуя прилив жалости и сострадания. Затем установил Шар обратно на рукоять меча, прикрыл ее чехлом и взял оружие в руки.
— Мне очень жаль, Закет, — снова произнес он и тихо вышел из комнаты, оставив императора безграничной Маллореи наедине с его горем.
Глава 3
— Ну правда, Гарион, я уже совсем здорова, — снова возразила Сенедра.
— Рад это слышать.
— Тогда мне можно встать с постели?
— Нет.
— Ну, так нечестно, — надула она губки.
— Хочешь еще чаю? — спросил Гарион и, подойдя к очагу, подцепил кочергой железную ручку, на которой был подвешен чайник.
— Нет, не хочу, — надувшись, тихо сказала она. — Он противный, от него пахнет.
— Тетушка Полгара говорит, что он должен пойти тебе на пользу. Если ты немножко выпьешь, она, может быть, позволит тебе встать с постели и чуть-чуть посидеть на стуле. — Он положил в чашку несколько ложек сухих ароматных листьев, осторожно наклонил чайник с помощью кочерги и наполнил чашку кипящей водой.
Глаза Сенедры на мгновение вспыхнули и тут же сузились.
— Ох, Гарион, как ты умен, — с сарказмом сказала она. — Не надо со мной как с маленькой.
— Хорошо, не буду, — ласково согласился он, поставив чашку на столик рядом с кроватью. — Наверное, надо дать чаю немного настояться.
— Он может настаиваться хоть год, если это ему нравится. Я не собираюсь его пить.
Гарион вздохнул.
— Мне очень жаль, Сенедра, — произнес он с искренним сожалением, — но ты не права. Тетушка Полгара сказала, что тебе нужно пить по чашке каждые два часа. И пока она не даст мне других указаний, именно это ты и будешь делать.
— А если я откажусь? — Она была настроена воинственно.
— Я сильнее тебя, — заметил он.
Ее глаза расширились от удивления.
— Но не собираешься же ты заставить меня пить насильно?
Гарион помрачнел.
— Мне бы очень этого не хотелось.
— Но ты способен на это, правда? — произнесла она с упреком.
Он на мгновение задумался, затем кивнул.
— Возможно. Если мне прикажет Полгара.
Она долго молча смотрела на него.
— Ну, ладно, — произнесла она наконец. — Давай мне этот вонючий чай.
— Он вовсе не так плохо пахнет, Сенедра.
— Так почему же тогда ты сам его не пьешь?
— Потому что это ты больна, а не я.
Еще некоторое время она продолжала высказывать ему все, что она думает о чае, и о нем, и о своей постели, и об этой комнате, и вообще обо всем белом свете. Излагала все очень красочно и очень пылко, иногда на незнакомых ему языках.
— Что это за крик? — спросила Полгара, входя в комнату.
— Я терпеть не могу эту отраву! — почти взвизгнула Сенедра и, размахивая чашкой, пролила все ее содержимое.
— Тогда бы я не стала пить, — спокойно посоветовала Полгара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96