- А меня волнует и Павликова, и мама замполита заставы, и все
солдаты, и все сержанты, которые теперь тянут лямку в тюряге! - крикнул я.
- Хорошо, что же вы кричите? Вы хотите, чтобы я уточнил, где
Железновский? И даст ли он вам материалы еще и про Павликову? Я не знаю,
не знаю... И не хочу знать... А уточнить... Я завтра вам сообщу. Где вы
остановились?
Я назвал, где остановился.
- Я узнаю ваш телефон.
- Зачем? Я вам его назову. - И дал ему номер телефона. После того,
как я выступил несколько раз в центральной прессе, меня стали селить в
хороших номерах, как правило, с городскими телефонами.
На следующий день, ранним поездом, я выехал в Ленинград. Я давно
мечтал побывать там. А тут случай. Когда я позвонил Мещерскому сам, не
дождавшись его звонка, он извинился и заверил, что только-только собирался
со мной связаться, однако дела не позволили ему сделать этого.
- Вы поезжайте к Игорю. У него действительно для вас кое-что имеется.
- В каком смысле? Я ведь тоже мотался без отпуска два года. Не
хочется ехать вхолостую. Может, и ждать придется. А надо заехать домой.
- Но он в самом деле звонил моей дочери. И просил, узнав, что вы в
городе, к нему приехать. Железновский не может принять вас в Москве,
потому что действительно останется надолго в Ленинграде. Тут Лена была
точна.
Итак, я поехал в Ленинград. Железновский встретил меня на вокзале -
ему позвонил Зиновий Борисович.
- Знаешь, я тебе снял номер. Не в моей гостинице. Так будет лучше.
Я согласился. А что, собственно, изменилось бы? Полковнику не
хотелось показывать меня своим. Когда-то на танцах я оделся в гражданский
костюм и выглядел, надо сказать, комично. Особенно дурацки выпирал мой
галстук. Мы завязывали его с начальником типографии Толей Алябьевым вроде
умело, но узел не получился, все было смешно, однако мне казалось, что
выгляжу я шикарно: до армии у меня не было ни одного костюма, ходил я в
рванье.
Тут же, на вокзале, я предстал перед новоиспеченным полковником
этаким щеголем. На мне была тройка, через плечо перекинут самый дорогой на
то время фотоаппарат. И полковник одет с иголочки. Железновский был,
правда, утомлен, лицо как-то сжалось, появилась залысина и поседели виски.
Мы наняли такси, он сказал водителю куда ехать. И через полчаса я уже
разместился.
- Я тебя оставлю до вечера. - Железновский подошел вплотную ко мне,
долго оглядывал. - Пижон! Хвалю.
- Ты чего-то хотел. Почему позвал меня?
- Соскучился. Веришь?
- Нет. Говори. А то закрутишься и вечером не приедешь. Как сказала
мать Лены, ты работаешь в основном по вечерам.
- А ты? Газетчики тоже ведь работают по вечерам.
- По ночам и по вечерам. У нас ненормированный рабочий день.
- И у нас тоже. Но вечером я приду.
- Когда? Скажи, чтобы я не был привязан. Я хочу побродить по городу.
Представляешь, мою дыру и это царство красоты!
- Не представляю. Как тебя угораздило там остаться?
- Игорь, меня не спрашивали. Прилепили одну маленькую звездочку,
оставили на той же должности, с тем же трусливым редактором. И что бы я
мог сделать?
- А я, видишь, отхватил... Перепрыгнул через большую. Сразу
полковника. - Железновский кисло усмехнулся. - Ладно, все-таки до вечера!
В этот вечер он не пришел. Мы договорились, что я буду ждать его
после восьми. Я сидел в номере и просматривал все свежие газеты, которые
купил в местных киосках. По этим газетам я понял, чем занимается полковник
Железновский. В них сообщалось об очередном каком-то заговоре
ленинградской интеллигенции. Где-то разоблачены инженеры Петухов, Васильев
и Бернштейн. Они хотели продать какие-то изобретения, и в последнюю минуту
их поймали за руку рабочие завода. В газетах этих рабочих широко
представляли. Многие из них прошли войну, громили немецко-фашистских
захватчиков: они, эти люди, не могут жить в одной дружной семье с
предателями и врагами народа, спекулирующими общим богатым достоянием -
изобретениями, так нужными заводу.
Я ждал звонка на второй день. Звонка не было. Не было Железновского и
на третий, и на четвертый день.
Мне ничего не оставалось делать, как взять обратный билет. Вечером я
должен был уезжать, поначалу в Москву, потом оттуда я помчусь в свою милую
Среднюю Азию, где меня всегда ждут мама и братишки. Хватит всего этого для
меня. От здешних тайн уже тошнит!
Мне оставалось всего два часа. На вокзал я мог доехать на трамвае -
всего несколько остановок.
Я уже собрался и хотел уходить. Лучше приду пораньше, похожу по
вокзалу. Люблю отъезжающий, суетящийся, шумливый народ: сколько потешного
и человечески теплого в провожаниях, встречах!
Только взялся за чемодан - звонок. Я мог и не отгадывать. Товарищ
полковник!
- Слушай, - не поздоровался Железновский, как она с тобой говорила?
- Что значит как? - взбесился я. - Ты извинись вначале, что вызвал
меня сюда и морочил голову.
- Слушай ты, младшой! Я тебя могу вызвать повесткой! И спросить: что
ты копаешься в дерьме? Разве я не предупреждал тебя, чтобы ты не копался?
- Это точно, предупреждал! Я это всегда помню.
- Тогда, почему ты копаешься? Почему спрашиваешь, нюхаешь?
- Кого я спрашивал? И кого я нюхал?
- Ты ходишь вокруг пограничников! Ты им слагаешь и поешь песни! А
нам... Нам ты отказываешь в честности, порядочности! Они все у тебя не
виноваты. А мы, те, что выполняли свой воинский долг, негодяи!
- Я это не говорил ни Мещерскому, ни его жене, ни его дочери.
- Ох, какой точный! Ты кое-чему научился! Называешь фамилии!
- Не кривляйся. Я все равно не пойму тебя и твоей этой хохмочки.
Вызвать, а потом облаять! Ну спасибо...
- Да пошел ты!.. Впрочем, загляни в свой портфель... Загляни!
- Пьяная рожа! - крикнул я. - Сам пошел! Чтобы ты больше никогда не
звал меня к себе! Понял?
- Дурак, младшой! Зря тебе звание дали. Старшиной ты был умнее.
Я нажал на телефонный рычажок, медленно оглянулся. Что-то не так,
что-то не так! Это - не Железновский. Это - клоун. Это ему так надо
сделать, так надо сделать! Телефон прослушивается. И я, следовательно,
прослушиваюсь. Это ясно. Это результат письма, которое я отправил за своей
подписью в ЦК. Это потому, что в письме идет речь о вдове начальника
заставы Павликовой. Это еще, может, связано с...
Я на цыпочках, вроде это мне поможет, вышел в коридор гостиницы.
Сдавать номер я не буду, - твердил себе. - Это, это...
...Уже в вагоне, необыкновенно безлюдном, тихом и спокойном, я полез
на дно своего портфеля: там лежал конверт, хорошо заклееный и бечевкой
связанный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61