Это он говорит серьезно? Но - бред!
Страшно!
- Не улыбайтесь, - расстроился Мещерский. - Ковалеву непонятно
многое. Но революционная нетерпимость ему помогает в главном.
- А что главное? Главное в конце концов жизнь человека. Но жизнь
вашей дочери под хамским контролем Ковалева!
- А зачем вы передергиваете?
- Вы на самом деле не жалеете дочь, которая попала в его цепкие лапы?
- Ну кто бы это говорил, а не вы! Вы же ревнуете мою дочь к нему!
- Я не ревную. Я боюсь за нее.
- Это уж позвольте бояться и заботиться о дочери нам, родителям.
Кстати, мы относимся к его нетерпимости спокойно. Мы даже надеемся, что
она принесет пользу не только нашей дочери - всему народу.
- Назад к сталинщине? Снова к твердой руке?
- Или снова в хаос?
- Но вы сами боитесь его! И вы хотите, чтобы снова его боялись все? И
чтобы он со всеми делал то, что делал?
- Вы вначале докажите, что он делал. Но лучше бы, если вы доказали
то, что теперешние делают. Это ближе. И это может хаос остановить.
- Молчать! Не разговаривать в строю! Верной дорогой идем, товарищи!
- Да, абсолютно верно. Без этого мы разрушили страну, уничтожили
самое уникальное объединение людей. Шли эти люди и делали!
Мы спорили с ним до хрипоты. И он стоял на своем - этом
насильственном вводе людей в счастливое будущее. Но с того дня Мещерский
потоком доставлял ко мне материалы. Они были разные. Он оказался умен,
изворотлив. Он стал снабжать меня документами, касающимися Ковалева.
Я так и не понял, почему он стал делать это?
Или я задел его дочерью? Он стал осознавать, что уж не так блестяще
выглядит Ковалев, когда принуждает ее идти в его дом. Думаю, он знал все.
Я пояснял Мещерскому: меня, прежде всего, интересует внутренний мир
таких людей, как Ковалев. Они пытаются изменить этот мир по-своему! Но
изменился ли Ковалев сам в чем-то? В лучшую сторону? Мещерский моментально
понял, какие документы я хочу иметь, чтобы понять Ковалева. Он стал
подсовывать мне выдержки из бумаг, где характеризовался Ковалев-служака,
исполнитель. Исполнитель и своей воли (заставить человека делать то, что
хочет Ковалев!), и воли свыше. Материалы были, конечно, жидковаты. Мало
было на Ковалева очень коротких запоминающихся характеристик. Страдали
бывшие и сегодняшние бумаги расплывчатостью. Но везде в документах Ковалев
ратовал за революционное преобразование человека, страны, мира. Он, по
всем этим бумагам, сопровождавшим его и теперь хранящимся в архивах, умел
при этом преобразовании не помнить о жертвах и крови. Ради теории
освобождения большинства от гнета! Массы он не делил на полы. Женщины
выглядели у него пролетариями. С ними можно делать все во имя чего-то
грядущего. Как и со всеми остальными.
Однажды Мещерский не пришел. Я ждал его долго. Я понял - не придет.
Стал звонить ему домой. Поскольку звонил беспрерывно, наконец подошли к
телефону. Я услышал в трубке плач и причитания. Ровно, однако мертво
гудело все в трубке. Мужской голос спросил меня: "Кто звонит?" Я ответил,
что звонит знакомый. "Откуда вы звоните?" - спросили меня без особого
любопытства. Я? Откуда звоню? Мне ничего не оставалось делать, как быстро
положить трубку и попытаться поскорее отойти от этой телефонной будки.
Я стал ловить такси. Это было не такое и приятное для остановок такси
место. Никто не обращал на мою поднятую руку внимания. Вдруг на полной
скорости подошла машина. Я увидел Лену и ее расширенно-озабоченные и злые
глаза.
- Садись, кретин! - крикнула она.
Я плюхнулся на заднее сидение, она развернула машину и бросилась
наутек.
- Куда?! - заорал я. - Гони к "Известиям"!
Мещерская тут же послушала меня, на полном ходу, пугая прохожих,
влетела в переулок, развернулась и бросилась к "Известиям".
- Что с отцом? - спросил я, когда, как мне показалось, мы уже были в
безопасности.
Лена тихо заплакала.
- Скажи, что с ним?! - настойчиво потребовал я.
- Нас ограбили.
Повернула свое красивое лицо с большими голубыми в эту минуту и очень
беспомощными глазами. Губы ее были наспех подкрашены. Я увидел на этих
губах два изъяна - то ли от укуса, то ли от лихорадки.
- Кто ограбил?
- Ты действительно кретин! - искренне выругалась Лена. - Если бы я
знала!
- Командует парадом Ковалев?
- Ты тише ори! Я не доверяю даже отключенной технике... - И когда мы
миновали поворот и уже приближались к газете, где так и работал мой друг -
никакие перемены не сдвинули его с заместителя редактора - добавила: - Они
все умеют, эти "зомби". Подключать, отключать...
- Послушай, - спросил я ее, - неужели бы они днем, при людях, меня
кокнули?
Лена вновь подняла свои очаровательные, слегка теперь красные от
слез, глаза.
- Если ты не додавишь его, - сказала зловеще, - он съест тебя! И не
поперхнется! Ты же знаешь, самое дешевое убийство - тутошнее,
рабоче-крестьянское!
11
Я нахожу все-таки документы о Павликове и Смирнове.
Мне помогает бывший майор интендантской службы Соловьев.
Встреча с Кравцовым - верным членом комсомольского бюро.
Дочь Вероники Кругловской, чтицы-декламаторши,
готова дать показания.
Железновский отказывается подписать мое письмо.
В который раз Железновский меня отговаривал: зачем мне все это? И уже
по-иному говорил о Ковалеве. Не в нем-де вся соль. "Зомби"! - Железновский
иронично ухмылялся. Ну считай тогда и меня, и себя, и весь многомиллионный
народ "зомбяшками". Мы, согласись, твердо выполняли и выполняем установки
сверху. Разве мы не служили? Мы широкой поступью шагали то к социализму,
то коммунизму, то, остановившись, пошли к развернутому капитализму.
Ковалев шел вместе со всеми. Учти, он шагал к тому же как сотрудник
Комитета госбезопасности. Попробуй вильнуть! И вот теперь ты пристаешь к
нему... Но зол я на него или не зол, говорил я о нем плохо или не говорил,
есть же на земле более значимое на сегодня, чем Ковалев, чем мы с тобой.
Есть развал в стране, есть пропасть. Работы - уйма. А тут выворачивай
прошлое и занимайся Ковалевым!
- Не надо, выходит? Не тронь?
- Именно - не тронь. Так я решил. Довольно. Мы зашли в критике
собственных дел слишком далеко.
- И нам аплодируют враги? - засмеялся я.
Он не обратил на это внимания.
- Погляди, писака, - с болью продолжал, - противозащитная система
наша расшатана! Пришел, извини, ссыкун, продал наработки лучших в мире
разведчиков! Второй кричит - выгоню из посольств и из своих центральных
контор всех разведчиков!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Страшно!
- Не улыбайтесь, - расстроился Мещерский. - Ковалеву непонятно
многое. Но революционная нетерпимость ему помогает в главном.
- А что главное? Главное в конце концов жизнь человека. Но жизнь
вашей дочери под хамским контролем Ковалева!
- А зачем вы передергиваете?
- Вы на самом деле не жалеете дочь, которая попала в его цепкие лапы?
- Ну кто бы это говорил, а не вы! Вы же ревнуете мою дочь к нему!
- Я не ревную. Я боюсь за нее.
- Это уж позвольте бояться и заботиться о дочери нам, родителям.
Кстати, мы относимся к его нетерпимости спокойно. Мы даже надеемся, что
она принесет пользу не только нашей дочери - всему народу.
- Назад к сталинщине? Снова к твердой руке?
- Или снова в хаос?
- Но вы сами боитесь его! И вы хотите, чтобы снова его боялись все? И
чтобы он со всеми делал то, что делал?
- Вы вначале докажите, что он делал. Но лучше бы, если вы доказали
то, что теперешние делают. Это ближе. И это может хаос остановить.
- Молчать! Не разговаривать в строю! Верной дорогой идем, товарищи!
- Да, абсолютно верно. Без этого мы разрушили страну, уничтожили
самое уникальное объединение людей. Шли эти люди и делали!
Мы спорили с ним до хрипоты. И он стоял на своем - этом
насильственном вводе людей в счастливое будущее. Но с того дня Мещерский
потоком доставлял ко мне материалы. Они были разные. Он оказался умен,
изворотлив. Он стал снабжать меня документами, касающимися Ковалева.
Я так и не понял, почему он стал делать это?
Или я задел его дочерью? Он стал осознавать, что уж не так блестяще
выглядит Ковалев, когда принуждает ее идти в его дом. Думаю, он знал все.
Я пояснял Мещерскому: меня, прежде всего, интересует внутренний мир
таких людей, как Ковалев. Они пытаются изменить этот мир по-своему! Но
изменился ли Ковалев сам в чем-то? В лучшую сторону? Мещерский моментально
понял, какие документы я хочу иметь, чтобы понять Ковалева. Он стал
подсовывать мне выдержки из бумаг, где характеризовался Ковалев-служака,
исполнитель. Исполнитель и своей воли (заставить человека делать то, что
хочет Ковалев!), и воли свыше. Материалы были, конечно, жидковаты. Мало
было на Ковалева очень коротких запоминающихся характеристик. Страдали
бывшие и сегодняшние бумаги расплывчатостью. Но везде в документах Ковалев
ратовал за революционное преобразование человека, страны, мира. Он, по
всем этим бумагам, сопровождавшим его и теперь хранящимся в архивах, умел
при этом преобразовании не помнить о жертвах и крови. Ради теории
освобождения большинства от гнета! Массы он не делил на полы. Женщины
выглядели у него пролетариями. С ними можно делать все во имя чего-то
грядущего. Как и со всеми остальными.
Однажды Мещерский не пришел. Я ждал его долго. Я понял - не придет.
Стал звонить ему домой. Поскольку звонил беспрерывно, наконец подошли к
телефону. Я услышал в трубке плач и причитания. Ровно, однако мертво
гудело все в трубке. Мужской голос спросил меня: "Кто звонит?" Я ответил,
что звонит знакомый. "Откуда вы звоните?" - спросили меня без особого
любопытства. Я? Откуда звоню? Мне ничего не оставалось делать, как быстро
положить трубку и попытаться поскорее отойти от этой телефонной будки.
Я стал ловить такси. Это было не такое и приятное для остановок такси
место. Никто не обращал на мою поднятую руку внимания. Вдруг на полной
скорости подошла машина. Я увидел Лену и ее расширенно-озабоченные и злые
глаза.
- Садись, кретин! - крикнула она.
Я плюхнулся на заднее сидение, она развернула машину и бросилась
наутек.
- Куда?! - заорал я. - Гони к "Известиям"!
Мещерская тут же послушала меня, на полном ходу, пугая прохожих,
влетела в переулок, развернулась и бросилась к "Известиям".
- Что с отцом? - спросил я, когда, как мне показалось, мы уже были в
безопасности.
Лена тихо заплакала.
- Скажи, что с ним?! - настойчиво потребовал я.
- Нас ограбили.
Повернула свое красивое лицо с большими голубыми в эту минуту и очень
беспомощными глазами. Губы ее были наспех подкрашены. Я увидел на этих
губах два изъяна - то ли от укуса, то ли от лихорадки.
- Кто ограбил?
- Ты действительно кретин! - искренне выругалась Лена. - Если бы я
знала!
- Командует парадом Ковалев?
- Ты тише ори! Я не доверяю даже отключенной технике... - И когда мы
миновали поворот и уже приближались к газете, где так и работал мой друг -
никакие перемены не сдвинули его с заместителя редактора - добавила: - Они
все умеют, эти "зомби". Подключать, отключать...
- Послушай, - спросил я ее, - неужели бы они днем, при людях, меня
кокнули?
Лена вновь подняла свои очаровательные, слегка теперь красные от
слез, глаза.
- Если ты не додавишь его, - сказала зловеще, - он съест тебя! И не
поперхнется! Ты же знаешь, самое дешевое убийство - тутошнее,
рабоче-крестьянское!
11
Я нахожу все-таки документы о Павликове и Смирнове.
Мне помогает бывший майор интендантской службы Соловьев.
Встреча с Кравцовым - верным членом комсомольского бюро.
Дочь Вероники Кругловской, чтицы-декламаторши,
готова дать показания.
Железновский отказывается подписать мое письмо.
В который раз Железновский меня отговаривал: зачем мне все это? И уже
по-иному говорил о Ковалеве. Не в нем-де вся соль. "Зомби"! - Железновский
иронично ухмылялся. Ну считай тогда и меня, и себя, и весь многомиллионный
народ "зомбяшками". Мы, согласись, твердо выполняли и выполняем установки
сверху. Разве мы не служили? Мы широкой поступью шагали то к социализму,
то коммунизму, то, остановившись, пошли к развернутому капитализму.
Ковалев шел вместе со всеми. Учти, он шагал к тому же как сотрудник
Комитета госбезопасности. Попробуй вильнуть! И вот теперь ты пристаешь к
нему... Но зол я на него или не зол, говорил я о нем плохо или не говорил,
есть же на земле более значимое на сегодня, чем Ковалев, чем мы с тобой.
Есть развал в стране, есть пропасть. Работы - уйма. А тут выворачивай
прошлое и занимайся Ковалевым!
- Не надо, выходит? Не тронь?
- Именно - не тронь. Так я решил. Довольно. Мы зашли в критике
собственных дел слишком далеко.
- И нам аплодируют враги? - засмеялся я.
Он не обратил на это внимания.
- Погляди, писака, - с болью продолжал, - противозащитная система
наша расшатана! Пришел, извини, ссыкун, продал наработки лучших в мире
разведчиков! Второй кричит - выгоню из посольств и из своих центральных
контор всех разведчиков!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61