Такая система. А Матанцев
одного мясника, который выполнял прихоти паханов разных, подсадил. Одним
словом, задушил, когда тот его хотел прикончить уж не знаю за что.
Блатяги, когда в первый отдел Матанцева отослали, в Долинку, чтобы снова
судить, и подкараулили там. Я был в Долинке тоже, с фронтовиками нас туда
пригнали, тоже на суд новый - вроде из подчинения администрации вышли! А
его там, Матанцева...
- Вы пишете в письме, что искали дело своей жены и всех, кого тогда
забрали. И не нашли... - Я повторялся.
- Никогда и не найдем. Не найдем! - Он не обиделся.
Я три дня гостил у бывшего майора. Переговорили мы с ним! Обо всем!
Признался он мне как-то - сидели с удочками на озере маленьком - покушение
хотел совершить на генерала. Не вышло. Да и сыновей жалко. Если тогда их
обошли, не тронули, стоит ему, майору бывшему, что-то такое еще
"совершить", как им перекроют кислород. Это у нас могут сделать - в два
счета!
Я имел столько документов против Ковалева, что мог пойти вместо
бывшего майора на убийство. "Смешно, - думал я, - возвращаясь из
командировки, где впервые ни о чем не хотел писать, - смешно! Все страшно
и смешно! Генерал Ковалев живет. Здравствует. И разве один он такой?
Сколько их, которые вели дела фронтовиков, пограничников, слесарей,
врачей... И как убить их за зло, которое они причинили тысячам, миллионам
людей? Как сказать им, что они испортили жизнь, которая могла бы для
человечества быть в качестве примера?
Поезд мчался обратно, к Москве, где я теперь на время устроился у
своих родственников. Я ходил в гости к Шмаринову. Он переехал тоже в
Москву, но навсегда. Я собирал материал и в его доме. И мчался к своим
дорогим занятиям. И не знал, что подстерегает меня.
Никто бы и не придумал такое, что придумал он, Ковалев!
И я бы никогда не подумал, что придуманное будут осуществлять такие
люди! Можно ли кому верить после всего этого?
Когда я возвратился из командировки, родственников моих дома не
оказалось: укатили на дачу, хотя было еще холодно.
- Знаете, - сообщила мне соседка по квартире, еще не старая и уже не
молодая особа, которую мои родственники звали Юлечкой Аврамовной, - к вам
страшно пробивается некто Кривцов. Он обивал тут пороги и всякий день
звонит и требует вас. А в сих апартаментах я одна. И он слышит лишь мой
ответ.
- Кривцов? - остановился я в недоумении.
- Ну бывший ваш сослуживец. Вы с ним были, как он сказал, в комсомоле
заправилами.
- Кравцов?!
- Да, верно, Кравцов. Он, однако, представился точно Кривцовым.
Я не понял ее мысли, она это увидела по моему выражению лица.
- Кравцов - это устойчиво, - стала рассуждать Юлечка Аврамовна. - А
Кривцов - это значит неприятность.
Она подмигнула мне и скрылась в своей комнате. Я скривился, опять
пожал плечами. Юлечка Аврамовна высунулась из-за двери:
- Не совсем приятный человек, - заметила она. - Поверьте моему
впечатлению. Он куда-то торопится, хотя поезд его давно ушел.
Я зашел в комнату, которую мне выделили родственники, разделся и
пошел мыться. Слышу, кто-то тарабанит по телефону. Юлечка Аврамовна что-то
не особенно рассыпается в любезностях. Потом кричит, мне в ванную слышно:
"Он приводит себя в порядок! Не буду же я тащить его, извините, из ванны!"
Когда я вышел из ванной, Юлечка Аврамовна упрекнула меня, будто это я
звоню и ей надоедаю:
- Ваш Кривцов. Опять бомбил, словно задыхается в противогазе. Все
куда-то спешит.
- Он оставил свой телефон?
- В том-то и дело, что такие телефонов не оставляют. Хотя могут сами
позвонить среди ночи и поднять на ноги.
- Невзлюбили вы его. Бог велит прощать, - перевел я все в шутку.
Она пристально посмотрела на меня и снова скрылась в своей комнате.
Кравцов не заставил себя долго ждать. Затрезвонил телефон, я подошел
и снял трубку. Когда меня узнали, поднялся восторженный вопль. Сколько
лет, сколько зим! Ты чего таился? Ты чего молчал? Зазнался? Не хочет
знаться!
Он вопил от души. Я не успевал вставить даже слова. Только заговорю,
тут же перебивает. То сообщает, какая у него семья - дочь, жена и мама
старая, ей уже девяносто лет, а еще командует в доме, то что делается, что
делается!..
- Читаю, читаю! - орал опять. - Помнишь, как идиотика спасали? Ну
того, кто записал в тетрадь характерные приметы генерала - командира
дивизии, и полковника - начальника штаба? Ты тогда выступал солидно, мне
очень, очень нравилось. Я потом в гражданке с тебя пример в комсомоле
брал. Аргумент твой: говоришь, может, он писателем будет - прошел же! А
сам уже тогда повесть строчил!
- Ладно, ты где? И зачем меня ищешь? - Какая-то тревога забилась и во
мне - не только в соседке.
- Во-о! Сразу - зачем? И эта твоя зануда - соседка! Тоже: зачем? А у
меня дело к тебе!
- Какое дело? - Я опять насторожился.
- Совместное дело. - Кравцов хохотнул. - Совместное предприятие. - И
выложил напрямую: - Ты знаешь, у меня кое-какие материалы есть по делу
пограничной заставы. Особенно по Шугову. Ты же, говорят, по капельке
собираешь их. Говорят, уж гора у тебя этих документов.
Бог меня, видимо, наказал за доверчивость. Я пригласил Кравцова к
себе. На его удачу, всегда штопором сидящая на своей жилплощади Юлечка
Аврамовна в тот вечер "смоталась", как она говорит, "к старому любовничку,
психиатру и сексопатологу", на свиданку. И я еще раз после того, как
разбросали быстренько по столу закуску и выпивку, потерял бдительность,
когда после двух рюмок Кравцову приспичило почему-то звонить.
- Ты знаешь, - шарахнул он по лбу своей мягкой, пухловатой ладонью
(вообще он был рыхлым, как неутоптанный снег), - я вовсе забыл позвонить
Зоеньке! Ой, ой, что будет!
- Кто такая - Зоенька? - Я наблюдал за ним, еще не чувствуя, что он
играет.
- Да жена моя! Я же тогда ее привез оттуда! Она из ленинградских
наших девчонок... Помнишь, к нам портнихи приехали в военторг? После
техникума? Ты все забыл... Ой, разреши брякнуть?
- Да, пожалуйста, кто тебе не дает?
Вот тут я почувствовал фальшь. Он в коридоре говорил недолго. Так
недолго не говорят с любимой женщиной. Я вышел в коридор сразу же, лишь
что-то заподозрил. Он бросил трубку на рычажок и, собирая свои какие-то
бумажки с общего столика квартиры в коммуналке, смотрел мимо меня.
Запихивая на ходу свои бумажки (оттуда он выудил телефон, точнее -
номер телефона. Неужели, - подумал я, - он забыл номер телефона
собственной квартиры?) в задний карман брюк, он прошел мимо меня и занял
не свое, а пустое место за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
одного мясника, который выполнял прихоти паханов разных, подсадил. Одним
словом, задушил, когда тот его хотел прикончить уж не знаю за что.
Блатяги, когда в первый отдел Матанцева отослали, в Долинку, чтобы снова
судить, и подкараулили там. Я был в Долинке тоже, с фронтовиками нас туда
пригнали, тоже на суд новый - вроде из подчинения администрации вышли! А
его там, Матанцева...
- Вы пишете в письме, что искали дело своей жены и всех, кого тогда
забрали. И не нашли... - Я повторялся.
- Никогда и не найдем. Не найдем! - Он не обиделся.
Я три дня гостил у бывшего майора. Переговорили мы с ним! Обо всем!
Признался он мне как-то - сидели с удочками на озере маленьком - покушение
хотел совершить на генерала. Не вышло. Да и сыновей жалко. Если тогда их
обошли, не тронули, стоит ему, майору бывшему, что-то такое еще
"совершить", как им перекроют кислород. Это у нас могут сделать - в два
счета!
Я имел столько документов против Ковалева, что мог пойти вместо
бывшего майора на убийство. "Смешно, - думал я, - возвращаясь из
командировки, где впервые ни о чем не хотел писать, - смешно! Все страшно
и смешно! Генерал Ковалев живет. Здравствует. И разве один он такой?
Сколько их, которые вели дела фронтовиков, пограничников, слесарей,
врачей... И как убить их за зло, которое они причинили тысячам, миллионам
людей? Как сказать им, что они испортили жизнь, которая могла бы для
человечества быть в качестве примера?
Поезд мчался обратно, к Москве, где я теперь на время устроился у
своих родственников. Я ходил в гости к Шмаринову. Он переехал тоже в
Москву, но навсегда. Я собирал материал и в его доме. И мчался к своим
дорогим занятиям. И не знал, что подстерегает меня.
Никто бы и не придумал такое, что придумал он, Ковалев!
И я бы никогда не подумал, что придуманное будут осуществлять такие
люди! Можно ли кому верить после всего этого?
Когда я возвратился из командировки, родственников моих дома не
оказалось: укатили на дачу, хотя было еще холодно.
- Знаете, - сообщила мне соседка по квартире, еще не старая и уже не
молодая особа, которую мои родственники звали Юлечкой Аврамовной, - к вам
страшно пробивается некто Кривцов. Он обивал тут пороги и всякий день
звонит и требует вас. А в сих апартаментах я одна. И он слышит лишь мой
ответ.
- Кривцов? - остановился я в недоумении.
- Ну бывший ваш сослуживец. Вы с ним были, как он сказал, в комсомоле
заправилами.
- Кравцов?!
- Да, верно, Кравцов. Он, однако, представился точно Кривцовым.
Я не понял ее мысли, она это увидела по моему выражению лица.
- Кравцов - это устойчиво, - стала рассуждать Юлечка Аврамовна. - А
Кривцов - это значит неприятность.
Она подмигнула мне и скрылась в своей комнате. Я скривился, опять
пожал плечами. Юлечка Аврамовна высунулась из-за двери:
- Не совсем приятный человек, - заметила она. - Поверьте моему
впечатлению. Он куда-то торопится, хотя поезд его давно ушел.
Я зашел в комнату, которую мне выделили родственники, разделся и
пошел мыться. Слышу, кто-то тарабанит по телефону. Юлечка Аврамовна что-то
не особенно рассыпается в любезностях. Потом кричит, мне в ванную слышно:
"Он приводит себя в порядок! Не буду же я тащить его, извините, из ванны!"
Когда я вышел из ванной, Юлечка Аврамовна упрекнула меня, будто это я
звоню и ей надоедаю:
- Ваш Кривцов. Опять бомбил, словно задыхается в противогазе. Все
куда-то спешит.
- Он оставил свой телефон?
- В том-то и дело, что такие телефонов не оставляют. Хотя могут сами
позвонить среди ночи и поднять на ноги.
- Невзлюбили вы его. Бог велит прощать, - перевел я все в шутку.
Она пристально посмотрела на меня и снова скрылась в своей комнате.
Кравцов не заставил себя долго ждать. Затрезвонил телефон, я подошел
и снял трубку. Когда меня узнали, поднялся восторженный вопль. Сколько
лет, сколько зим! Ты чего таился? Ты чего молчал? Зазнался? Не хочет
знаться!
Он вопил от души. Я не успевал вставить даже слова. Только заговорю,
тут же перебивает. То сообщает, какая у него семья - дочь, жена и мама
старая, ей уже девяносто лет, а еще командует в доме, то что делается, что
делается!..
- Читаю, читаю! - орал опять. - Помнишь, как идиотика спасали? Ну
того, кто записал в тетрадь характерные приметы генерала - командира
дивизии, и полковника - начальника штаба? Ты тогда выступал солидно, мне
очень, очень нравилось. Я потом в гражданке с тебя пример в комсомоле
брал. Аргумент твой: говоришь, может, он писателем будет - прошел же! А
сам уже тогда повесть строчил!
- Ладно, ты где? И зачем меня ищешь? - Какая-то тревога забилась и во
мне - не только в соседке.
- Во-о! Сразу - зачем? И эта твоя зануда - соседка! Тоже: зачем? А у
меня дело к тебе!
- Какое дело? - Я опять насторожился.
- Совместное дело. - Кравцов хохотнул. - Совместное предприятие. - И
выложил напрямую: - Ты знаешь, у меня кое-какие материалы есть по делу
пограничной заставы. Особенно по Шугову. Ты же, говорят, по капельке
собираешь их. Говорят, уж гора у тебя этих документов.
Бог меня, видимо, наказал за доверчивость. Я пригласил Кравцова к
себе. На его удачу, всегда штопором сидящая на своей жилплощади Юлечка
Аврамовна в тот вечер "смоталась", как она говорит, "к старому любовничку,
психиатру и сексопатологу", на свиданку. И я еще раз после того, как
разбросали быстренько по столу закуску и выпивку, потерял бдительность,
когда после двух рюмок Кравцову приспичило почему-то звонить.
- Ты знаешь, - шарахнул он по лбу своей мягкой, пухловатой ладонью
(вообще он был рыхлым, как неутоптанный снег), - я вовсе забыл позвонить
Зоеньке! Ой, ой, что будет!
- Кто такая - Зоенька? - Я наблюдал за ним, еще не чувствуя, что он
играет.
- Да жена моя! Я же тогда ее привез оттуда! Она из ленинградских
наших девчонок... Помнишь, к нам портнихи приехали в военторг? После
техникума? Ты все забыл... Ой, разреши брякнуть?
- Да, пожалуйста, кто тебе не дает?
Вот тут я почувствовал фальшь. Он в коридоре говорил недолго. Так
недолго не говорят с любимой женщиной. Я вышел в коридор сразу же, лишь
что-то заподозрил. Он бросил трубку на рычажок и, собирая свои какие-то
бумажки с общего столика квартиры в коммуналке, смотрел мимо меня.
Запихивая на ходу свои бумажки (оттуда он выудил телефон, точнее -
номер телефона. Неужели, - подумал я, - он забыл номер телефона
собственной квартиры?) в задний карман брюк, он прошел мимо меня и занял
не свое, а пустое место за столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61