С видимым облегчением, но не спеша, стараясь сохранить достоинство, геркулесы входят в вагон и садятся недалеко от входа. Оскар садится в самом конце вагона, в углу. Некоторое время поезд стоит, как всегда, на большой 42-й станции, ожидая могущих прийти с других линий пассажиров. Наконец после предварительного, слишком долгого, по мнению Оскара, гудка, похожего на вой полицейской сирены, двери закрываются. В этот момент один из геркулесов вдруг вскакивает и, высунувшись в открытое на перрон окно, — поезд уже пошел, вдруг жирно плюет в бывших оппонентов и орет: «Факинг ниггерс!» Оскару видно, что жирный желтый плевок приземлился на лицо того самого парня в камуфляжных брюках, который показался Оскару зловещее других.
«Дай им волю, и они перегрызут друг другу глотки», — думает Оскар. Теперь ему хочется, чтобы черные каким-то образом догнали поезд и хорошо бы избили довольно гогочущих здоровяков. «Нет, ну конечно, я не расист», — решает Оскар.
Однако через несколько станций его заинтересованность расовыми вопросами иссякает, и он отстраненно думает, что пусть они тут перегрызут друг другу глотки когда-нибудь, а он, Оскар, умотает в Европу, в Италию или Францию, подальше от их проблем, как только он добудет палачеством хоть какой-нибудь капитал. «Возьму Наташку и исчезну», — решает Оскар.
Уже подъезжая к своей станции, Оскар вдруг обращает внимание на графитти, разместившееся над его головой. Скетч, выполненный черным фломастером, изображает жирное, животное, похожее на осла, которое, пристроившись сзади, ебет взъерошенный человечек с хулигански скошенным в сторону глазом. «I fuck the world!» — сообщает подпись под рисунком. На крупе животного помечено «the world», на человечке, где-то в области его живота, брошено короткое «I».
Выходя из вагона, Оскар безудержно смеется, а победоносные геркулесы, продолжающие свой путь в Бруклин, смотрят на него снисходительно, как на только что на их глазах сошедшего с ума (конечно, по вине черных!) представителя белой расы. «I fuck the world!» — повторяет с наслаждением Оскар, поднимаясь по невообразимо черной лестнице из сабвея. Ему очень хочется выебать мир.
4
В десять часов утра к Оскару приехала Женевьев. Когда Оскар открыл ей дверь, на него пахнуло из подъезда зимой и особым запахом замороженной улицы, как будто из отворенного рефрижератора. Пропуская Женевьев в квартиру, Оскар меланхолически признал, что в Нью-Йорке наступила зима, да.
Женевьев, не раздеваясь, прошла в ливинг-рум и уселась на софу черного бархата, купленную для Оскара ею же. Нечто малопонятное — накидка из меха и тканей, очевидно, очередное сверхсовременное детище одежного инкубатора Этель Ксавьер — прикрывало длинное тело Женевьев там, где его не прикрывала черная длинная юбка.
— Ты все-таки выебал вчера мою подругу! — прошипела Женевьев.
— Выебал, — согласился Оскар, запахиваясь в черное шелковое кимоно с золотым драконом на спине, тоже подарок Женевьев.
— Я же просила тебя этого не делать, — зло бросила Женевьев. — Между нами все кончено! — Она решительно встала.
Оскар молчал, ему хотелось спать. Он лениво думал: «Какого черта Женевьев примчалась для выяснения отношений в такую рань… И он даже не может выставить ее из квартиры, потому что это она платит рент…»
— А я, между прочим, собиралась взять тебя с собой в Италию в январе и потом в Швейцарию, на озеро Комо, — обиженно прошептала стоящая у софы Женевьев. — Ты неблагодарен и неверен. Ты хам!
Еще пару лет назад Оскар рассердился бы, и выгнал бы Женевьев, и собрал бы вещи, и уехал в отель из Женевьев принадлежащего апартмента. Сейчас другой, менее пылкий Оскар сидел на софе, красиво запахнувшись в черное кимоно. Другой Оскар дружелюбно посмотрел на Женевьев.
— Сядь, — сказал он. — Я хочу тебе кое-что объяснить.
Оскар взял Женевьев за руку и, притянув ее к себе силой, посадил рядом с собой. Женевьев села, но обиженно тотчас отвернулась от Оскара.
— Я урод! — сказал Оскар. — Понимаешь? Я люблю всех. Я послан в этот мир не как любовник, но как отец. Я призван успокоить женщин. Я не могу принадлежать одной женщине. Я обязан принадлежать всем. Ты должна это понять…
Женевьев досадливо дернулась:
— Не сомневаюсь в том, что ты способен оправдать все что угодно, ты же философ по образованию и призванию. Ты способен убить меня и объяснить убийство высшими целями… — Она замолчала.
— Говорил ли я тебе когда-нибудь, что я люблю тебя, Женевьев? — Оскар решил зайти с другого конца. Женевьев молчала, отвернувшись. — Нет, не говорил, ни единого раза. Я делал с тобой любовь, я был твоим другом, но я ни разу не сказал: «Женевьев, я люблю тебя».
— Спасибо! — обиженно швырнула Женевьев. — Ты очень щедр!
— Женевьев. — Оскар придвинулся к ней близко-близко, взял Женевьев за иссушенную жизнью руку и поцеловал эту руку. За три недели, которые они не виделись, Женевьев не сменила духи, нет, тот же запах. — Женевьев, — продолжил Оскар вкрадчиво, — вспомни все, что я делал с тобой в постели! — И Оскар насильно повернул лицо Женевьев к себе. — Посмотри на меня! — приказал Оскар. — Ну!
Выражение, с каким Женевьев посмотрела на Оскара, можно было охарактеризовать как беспомощное. Может быть, именно таким взглядом смотрят на мир раненые домашние животные. Оскар, впрочем, никогда не охотился на домашних животных…
— Вспомни! — опять потребовал Оскар, и слабая улыбка посетила губы мадам де Брео. — Кто будет проделывать все это с тобой, если мы расстанемся? — хлестнул Оскар фразой.
Женевьев со страхом посмотрела на него из-за плеча. Вопросительно, словно желала спросить Оскара, кто будет.
— Никто, никогда, — подытожил безжалостный Оскар. — Люди твоего круга не занимаются такими вещами. Чтобы найти мне замену, ты вынуждена будешь спуститься в мир садомазохистов, найти с ними связь, посещать их парти и собрания… А ты никогда этого не сделаешь, потому что ты труслива.
Оскар остановился, давая мадам время осмыслить сказанное им, осмыслить будущее, которое ее ожидает.
— Мы не виделись около трех недель, ну и что, эти три недели жизнь твоя была полна сексуальных удовольствий? — Оскар добивал Женевьев, это было видно по ее поникшему взгляду. — Испытала ли ты хоть раз без меня то ощущение восхитительной наполненности, в котором пребывает твоя пизда после каждого сеанса любви со мной? Ты сама не раз говорила мне о «восхитительной наполненности» — это твое выражение.
Женевьев молчала. Рука ее непроизвольно поглаживала бархат обивки софы.
— Я не нужен тебе каждую минуту, — убежденно сказал Оскар. — Ты не можешь вытерпеть моего присутствия в твоем апартменте более двух дней. Ты сама всегда просишь меня уйти, объясняя, что ты хочешь побыть одна, отдохнуть… Разве не так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
«Дай им волю, и они перегрызут друг другу глотки», — думает Оскар. Теперь ему хочется, чтобы черные каким-то образом догнали поезд и хорошо бы избили довольно гогочущих здоровяков. «Нет, ну конечно, я не расист», — решает Оскар.
Однако через несколько станций его заинтересованность расовыми вопросами иссякает, и он отстраненно думает, что пусть они тут перегрызут друг другу глотки когда-нибудь, а он, Оскар, умотает в Европу, в Италию или Францию, подальше от их проблем, как только он добудет палачеством хоть какой-нибудь капитал. «Возьму Наташку и исчезну», — решает Оскар.
Уже подъезжая к своей станции, Оскар вдруг обращает внимание на графитти, разместившееся над его головой. Скетч, выполненный черным фломастером, изображает жирное, животное, похожее на осла, которое, пристроившись сзади, ебет взъерошенный человечек с хулигански скошенным в сторону глазом. «I fuck the world!» — сообщает подпись под рисунком. На крупе животного помечено «the world», на человечке, где-то в области его живота, брошено короткое «I».
Выходя из вагона, Оскар безудержно смеется, а победоносные геркулесы, продолжающие свой путь в Бруклин, смотрят на него снисходительно, как на только что на их глазах сошедшего с ума (конечно, по вине черных!) представителя белой расы. «I fuck the world!» — повторяет с наслаждением Оскар, поднимаясь по невообразимо черной лестнице из сабвея. Ему очень хочется выебать мир.
4
В десять часов утра к Оскару приехала Женевьев. Когда Оскар открыл ей дверь, на него пахнуло из подъезда зимой и особым запахом замороженной улицы, как будто из отворенного рефрижератора. Пропуская Женевьев в квартиру, Оскар меланхолически признал, что в Нью-Йорке наступила зима, да.
Женевьев, не раздеваясь, прошла в ливинг-рум и уселась на софу черного бархата, купленную для Оскара ею же. Нечто малопонятное — накидка из меха и тканей, очевидно, очередное сверхсовременное детище одежного инкубатора Этель Ксавьер — прикрывало длинное тело Женевьев там, где его не прикрывала черная длинная юбка.
— Ты все-таки выебал вчера мою подругу! — прошипела Женевьев.
— Выебал, — согласился Оскар, запахиваясь в черное шелковое кимоно с золотым драконом на спине, тоже подарок Женевьев.
— Я же просила тебя этого не делать, — зло бросила Женевьев. — Между нами все кончено! — Она решительно встала.
Оскар молчал, ему хотелось спать. Он лениво думал: «Какого черта Женевьев примчалась для выяснения отношений в такую рань… И он даже не может выставить ее из квартиры, потому что это она платит рент…»
— А я, между прочим, собиралась взять тебя с собой в Италию в январе и потом в Швейцарию, на озеро Комо, — обиженно прошептала стоящая у софы Женевьев. — Ты неблагодарен и неверен. Ты хам!
Еще пару лет назад Оскар рассердился бы, и выгнал бы Женевьев, и собрал бы вещи, и уехал в отель из Женевьев принадлежащего апартмента. Сейчас другой, менее пылкий Оскар сидел на софе, красиво запахнувшись в черное кимоно. Другой Оскар дружелюбно посмотрел на Женевьев.
— Сядь, — сказал он. — Я хочу тебе кое-что объяснить.
Оскар взял Женевьев за руку и, притянув ее к себе силой, посадил рядом с собой. Женевьев села, но обиженно тотчас отвернулась от Оскара.
— Я урод! — сказал Оскар. — Понимаешь? Я люблю всех. Я послан в этот мир не как любовник, но как отец. Я призван успокоить женщин. Я не могу принадлежать одной женщине. Я обязан принадлежать всем. Ты должна это понять…
Женевьев досадливо дернулась:
— Не сомневаюсь в том, что ты способен оправдать все что угодно, ты же философ по образованию и призванию. Ты способен убить меня и объяснить убийство высшими целями… — Она замолчала.
— Говорил ли я тебе когда-нибудь, что я люблю тебя, Женевьев? — Оскар решил зайти с другого конца. Женевьев молчала, отвернувшись. — Нет, не говорил, ни единого раза. Я делал с тобой любовь, я был твоим другом, но я ни разу не сказал: «Женевьев, я люблю тебя».
— Спасибо! — обиженно швырнула Женевьев. — Ты очень щедр!
— Женевьев. — Оскар придвинулся к ней близко-близко, взял Женевьев за иссушенную жизнью руку и поцеловал эту руку. За три недели, которые они не виделись, Женевьев не сменила духи, нет, тот же запах. — Женевьев, — продолжил Оскар вкрадчиво, — вспомни все, что я делал с тобой в постели! — И Оскар насильно повернул лицо Женевьев к себе. — Посмотри на меня! — приказал Оскар. — Ну!
Выражение, с каким Женевьев посмотрела на Оскара, можно было охарактеризовать как беспомощное. Может быть, именно таким взглядом смотрят на мир раненые домашние животные. Оскар, впрочем, никогда не охотился на домашних животных…
— Вспомни! — опять потребовал Оскар, и слабая улыбка посетила губы мадам де Брео. — Кто будет проделывать все это с тобой, если мы расстанемся? — хлестнул Оскар фразой.
Женевьев со страхом посмотрела на него из-за плеча. Вопросительно, словно желала спросить Оскара, кто будет.
— Никто, никогда, — подытожил безжалостный Оскар. — Люди твоего круга не занимаются такими вещами. Чтобы найти мне замену, ты вынуждена будешь спуститься в мир садомазохистов, найти с ними связь, посещать их парти и собрания… А ты никогда этого не сделаешь, потому что ты труслива.
Оскар остановился, давая мадам время осмыслить сказанное им, осмыслить будущее, которое ее ожидает.
— Мы не виделись около трех недель, ну и что, эти три недели жизнь твоя была полна сексуальных удовольствий? — Оскар добивал Женевьев, это было видно по ее поникшему взгляду. — Испытала ли ты хоть раз без меня то ощущение восхитительной наполненности, в котором пребывает твоя пизда после каждого сеанса любви со мной? Ты сама не раз говорила мне о «восхитительной наполненности» — это твое выражение.
Женевьев молчала. Рука ее непроизвольно поглаживала бархат обивки софы.
— Я не нужен тебе каждую минуту, — убежденно сказал Оскар. — Ты не можешь вытерпеть моего присутствия в твоем апартменте более двух дней. Ты сама всегда просишь меня уйти, объясняя, что ты хочешь побыть одна, отдохнуть… Разве не так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81