Зачем ему Энди Уорхол? Оскар не обольщается, как бывший философ он отдает себе отчет в том, что тщеславие руководит мистером Худзикски, но он и не стесняется своего тщеславия. Оскар Худзински как никто заслуживает присутствия сверхсовременного Энди на своем празднике. Оскар Худзински, думает Оскар о себе в третьем лице, создал новую форму существования в капиталистическом обществе, даже, если хотите, новый вид искусства, мистер Уорхол, так почему бы и не почтить его своим присутствием? Оскар не раз видел Энди в различных нью-йоркских домах и здоровается с альбиносом, но альбинос, пришедший к Оскару на день рождения, — это уже социальный статус.
Оскар поворачивает голову и разглядывает свой профиль. Зачем ему социальный статус? Всегда в таких случаях за помощью Оскар обращается к недавнему прошлому, к годам, которые делись неизвестно куда, прошли неизвестно как и сейчас вспоминаются только как длительное затемнение. Отомстить за затемнение — вот зачем ему социальный статус. За унижения, которые он испытывал всякий раз, когда его знакомили с кем-либо. «Мистер Оскар Худзински». Скорчившись в равнодушной улыбке, личность на мгновение задерживалась на Оскаре взглядом, оценивая. Найдя на Оскаре одежды еще одного заурядного соискателя успеха в салонах Нью-Йорка, личность настораживалась и в тот же момент практично обращалась за помощью к компьютеру памяти. Определив, что в разделе знаменитых, богатых и удачливых Оскар Худзински не числится, личность отплывала в сторону, не подав Оскару никакого сигнала.
Теперь же — Оскар поправляет волосок на виске — мистер Худзински постоянно находится рядом с миссис Крониадис на фотографиях в светской хронике и упоминается как «философ Оскар Худзински» среди гостей, присутствовавших на благотворительном балу, на показе знаменитого дизайнера или на бракосочетании денег и титула, титула и красоты.
Даже выражение лица Оскара изменилось. Мужественная уверенность отражается в зеркале, в то время как даже на фотографиях полуторагодичной давности Оскар еще смотрится растерянным и рассеянным, голова обычно поставлена неровно-неуклюже, клок волос вдруг ответвляется в сторону, нарушая симметрию лица, — соискатель успеха в самом начале пути, то есть еще неудачник, и шансы его — нуль. Теперь «маленький Оскар», с усмешкой вспоминает Оскар обычное обращение к нему Габриэл, крепко держит жизнь за горло.
Оскар идет к телефону и набирает номер Габриэл. Как обычно, трубку снимает батлер, хотя у миссис Крониадис есть и горничная, и секретарь, и шофер, и телохранители — добрый десяток человек зарабатывает себе на хлеб при нью-йоркском доме миссис.
— Жозеф? Это мистер Худзински…
— Оскар? О, Оскар…
— Спасибо, Жозеф.
Трубку взяла сама Габриэл, очевидно, она находилась у телефона. Может быть, только что кому-то оттелефонировала.
— Послушай, Габи, мне пришла в голову идея устроить деньрожденческое парти. Разумеется, я закрою рабочую комнату… Последний раз я праздновал свой день рождения еще в Варшаве.
Последнюю фразу Оскар произнес капризным тоном очень избалованного ребенка.
— Бедный маленький Оскар! Восхитительная идея!
Оскар поморщился, услышав «бедный маленький Оскар…» Габриэл не пользуется сахарным словариком в нормальной жизни, только с Оскаром она общается на жаргоне опереточной миллиардерши — слабость пятидесятилетней женщины, неуклюже старающейся опять хоть чуть-чуть пожить в детстве. Деловая, умная Габриэл крепко держит бразды правления своей оружиепродающей империи и сама, как танк, которые она продает, — неостановима в своем движении. С Оскаром, и только с Оскаром, миссис Крониадис сюсюкает, шепелявит и позволяет себе быть опереточной девочкой.
— Я уже составил и список гостей, — объявил Оскар. — Мне хотелось бы, чтобы мы просмотрели его вместе, возможно, я пропустил кого-либо…
Оскар имел в виду, что, возможно, он пригласил кого-либо, кого Габриэл Крониадис — его любовница — не захочет видеть, но сказать об этом прямо значило бы признать свое подчиненное положение. «Пропустил кого-либо…» звучало дипломатично и было приятно Габриэл, вне всякого сомнения, означало, что Оскар считается с мнением Габриэл и не хочет, чтобы среди приглашенных оказались неприятные ей люди. Габриэл же, разумеется, будет оплачивать расходы по устройству парти.
— Разумеется, я помогу тебе… Мы устроим грандиозный бал, — воодушевилась Габриэл у себя на Бикман-плейс. — Давай увидимся в час дня. Ты хочешь пойти на ланч в «Четыре Сезона»?
8
После ланча они приехали к Оскару. На такси. По дороге Оскар размышлял о том, что миллиардерам легче оставаться инкогнито, когда они этого хотят, чем кинозвездам.
Палач Оскар Худзински приказал Габриэл переодеться тотчас после того, как они вошли в его рабочую комнату. Взяв брошенные ей Оскаром тряпочки, Габриэл безмолвно удалилась в ванную комнату. Поведение их наедине, как всегда, резко контрам тировало с их поведением в общественных местах. В ресторане они были миллиардерша и ее тридцатишестилетний любовник. Сейчас, здесь, они были Палач-повелитель и тень, жертва.
Жертва вернулась из ванной комнаты Оскара, одетая в форму школьницы нью-йоркской паблик-скул: белые гольфы до колен, черное платье, зеленый форменный фартучек поверх платья, белый воротничок вокруг горла, туфли без каблука. Тень молчала. В руке у нее была ученическая тетрадь, простая ручка и настоящий учебник.
Ученицу уже ожидала стоящая у окна, сейчас расшторенного, настоящая парта, Оскар только что вынул ее и разложил. На стене у окна висела школьная доска со следами мела. Оскар и Габриэл любили, чтобы все в их играх было настоящим. Подделки, считала Габриэл, могут удовлетворить только невзыскательных, бедных людей.
Габриэл села за парту, открыла книгу, открыла тетрадь и, взяв ручку, стала переписывать текст из книги в тетрадь. Обычно выразительный, почти восточный ее мейкап — золотые веки, слишком нарумяненные щеки, темные губы — исчез… Блеклое лицо пятидесятилетней ученицы…
Оскар покинул рабочую комнату на несколько минут и вернулся, одетый в скромный, слегка потертый костюм школьного учителя, впрочем, это была достаточно вольная интерпретация костюма, который мог бы носить нью-йоркский школьный учитель. В руке Оскара была указка и свернутая в рулон географическая карта.
— Хэлло, класс! — бросил Оскар равнодушно-злым голосом и, пройдя к доске, повесил карту на гвоздь, развернув ее. Очертания Европы, окрашенной в различные цвета, обнаружились, и Европа завихрялась на краях, как очень старое, только что в тысячный раз простиранное полотенце.
Оскар обернулся к «классу». Габриэл сидела, уставившись в тетрадь, и напряженно писала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Оскар поворачивает голову и разглядывает свой профиль. Зачем ему социальный статус? Всегда в таких случаях за помощью Оскар обращается к недавнему прошлому, к годам, которые делись неизвестно куда, прошли неизвестно как и сейчас вспоминаются только как длительное затемнение. Отомстить за затемнение — вот зачем ему социальный статус. За унижения, которые он испытывал всякий раз, когда его знакомили с кем-либо. «Мистер Оскар Худзински». Скорчившись в равнодушной улыбке, личность на мгновение задерживалась на Оскаре взглядом, оценивая. Найдя на Оскаре одежды еще одного заурядного соискателя успеха в салонах Нью-Йорка, личность настораживалась и в тот же момент практично обращалась за помощью к компьютеру памяти. Определив, что в разделе знаменитых, богатых и удачливых Оскар Худзински не числится, личность отплывала в сторону, не подав Оскару никакого сигнала.
Теперь же — Оскар поправляет волосок на виске — мистер Худзински постоянно находится рядом с миссис Крониадис на фотографиях в светской хронике и упоминается как «философ Оскар Худзински» среди гостей, присутствовавших на благотворительном балу, на показе знаменитого дизайнера или на бракосочетании денег и титула, титула и красоты.
Даже выражение лица Оскара изменилось. Мужественная уверенность отражается в зеркале, в то время как даже на фотографиях полуторагодичной давности Оскар еще смотрится растерянным и рассеянным, голова обычно поставлена неровно-неуклюже, клок волос вдруг ответвляется в сторону, нарушая симметрию лица, — соискатель успеха в самом начале пути, то есть еще неудачник, и шансы его — нуль. Теперь «маленький Оскар», с усмешкой вспоминает Оскар обычное обращение к нему Габриэл, крепко держит жизнь за горло.
Оскар идет к телефону и набирает номер Габриэл. Как обычно, трубку снимает батлер, хотя у миссис Крониадис есть и горничная, и секретарь, и шофер, и телохранители — добрый десяток человек зарабатывает себе на хлеб при нью-йоркском доме миссис.
— Жозеф? Это мистер Худзински…
— Оскар? О, Оскар…
— Спасибо, Жозеф.
Трубку взяла сама Габриэл, очевидно, она находилась у телефона. Может быть, только что кому-то оттелефонировала.
— Послушай, Габи, мне пришла в голову идея устроить деньрожденческое парти. Разумеется, я закрою рабочую комнату… Последний раз я праздновал свой день рождения еще в Варшаве.
Последнюю фразу Оскар произнес капризным тоном очень избалованного ребенка.
— Бедный маленький Оскар! Восхитительная идея!
Оскар поморщился, услышав «бедный маленький Оскар…» Габриэл не пользуется сахарным словариком в нормальной жизни, только с Оскаром она общается на жаргоне опереточной миллиардерши — слабость пятидесятилетней женщины, неуклюже старающейся опять хоть чуть-чуть пожить в детстве. Деловая, умная Габриэл крепко держит бразды правления своей оружиепродающей империи и сама, как танк, которые она продает, — неостановима в своем движении. С Оскаром, и только с Оскаром, миссис Крониадис сюсюкает, шепелявит и позволяет себе быть опереточной девочкой.
— Я уже составил и список гостей, — объявил Оскар. — Мне хотелось бы, чтобы мы просмотрели его вместе, возможно, я пропустил кого-либо…
Оскар имел в виду, что, возможно, он пригласил кого-либо, кого Габриэл Крониадис — его любовница — не захочет видеть, но сказать об этом прямо значило бы признать свое подчиненное положение. «Пропустил кого-либо…» звучало дипломатично и было приятно Габриэл, вне всякого сомнения, означало, что Оскар считается с мнением Габриэл и не хочет, чтобы среди приглашенных оказались неприятные ей люди. Габриэл же, разумеется, будет оплачивать расходы по устройству парти.
— Разумеется, я помогу тебе… Мы устроим грандиозный бал, — воодушевилась Габриэл у себя на Бикман-плейс. — Давай увидимся в час дня. Ты хочешь пойти на ланч в «Четыре Сезона»?
8
После ланча они приехали к Оскару. На такси. По дороге Оскар размышлял о том, что миллиардерам легче оставаться инкогнито, когда они этого хотят, чем кинозвездам.
Палач Оскар Худзински приказал Габриэл переодеться тотчас после того, как они вошли в его рабочую комнату. Взяв брошенные ей Оскаром тряпочки, Габриэл безмолвно удалилась в ванную комнату. Поведение их наедине, как всегда, резко контрам тировало с их поведением в общественных местах. В ресторане они были миллиардерша и ее тридцатишестилетний любовник. Сейчас, здесь, они были Палач-повелитель и тень, жертва.
Жертва вернулась из ванной комнаты Оскара, одетая в форму школьницы нью-йоркской паблик-скул: белые гольфы до колен, черное платье, зеленый форменный фартучек поверх платья, белый воротничок вокруг горла, туфли без каблука. Тень молчала. В руке у нее была ученическая тетрадь, простая ручка и настоящий учебник.
Ученицу уже ожидала стоящая у окна, сейчас расшторенного, настоящая парта, Оскар только что вынул ее и разложил. На стене у окна висела школьная доска со следами мела. Оскар и Габриэл любили, чтобы все в их играх было настоящим. Подделки, считала Габриэл, могут удовлетворить только невзыскательных, бедных людей.
Габриэл села за парту, открыла книгу, открыла тетрадь и, взяв ручку, стала переписывать текст из книги в тетрадь. Обычно выразительный, почти восточный ее мейкап — золотые веки, слишком нарумяненные щеки, темные губы — исчез… Блеклое лицо пятидесятилетней ученицы…
Оскар покинул рабочую комнату на несколько минут и вернулся, одетый в скромный, слегка потертый костюм школьного учителя, впрочем, это была достаточно вольная интерпретация костюма, который мог бы носить нью-йоркский школьный учитель. В руке Оскара была указка и свернутая в рулон географическая карта.
— Хэлло, класс! — бросил Оскар равнодушно-злым голосом и, пройдя к доске, повесил карту на гвоздь, развернув ее. Очертания Европы, окрашенной в различные цвета, обнаружились, и Европа завихрялась на краях, как очень старое, только что в тысячный раз простиранное полотенце.
Оскар обернулся к «классу». Габриэл сидела, уставившись в тетрадь, и напряженно писала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81