Джереми, полировавший на кухне уже сиявшую кастрюлю, лениво отмахнулся от ее объяснений.
- Я все понимаю. Ваш старик похож на моего. Эти люди никогда не могли сказать о ком-то хорошего слова.
- Он не такой уж и плохой, - возразила Рени, в душе соглашаясь со своим собеседником. - Просто после смерти мамы он так и не оправился.
Дако кивнул и как-то странно взглянул на нее.
- Вечером я заеду за вашим другом, а потом, если хотите, приготовлю вам ужин.
- Спасибо, Джереми, но вам не стоит утруждать себя. - Она замолчала, заметив на его лице тень тоскливого разочарования. Очевидно, он тоже страдал от одиночества. Насколько знала Рени, в его жизни не было более близких людей, чем мать и Сьюзен Ван Блик. И вот теперь Сьюзен не стало. - Вы и так сделали для нас очень много. Это я должна готовить для вас ужин.
- Но вы перевернете здесь все вверх дном! - воскликнул он с притворным ужасом. - Я не потерплю беспорядка на кухне!
Несмотря на шутливый тон, в его голосе по-прежнему чувствовалась печаль.
- А если с вашего разрешения? - ласково спросила Рени. - Обещаю, что все ваши советы будут с радостью приняты.
- Хм-м! Тогда посмотрим.
Между кухней и гостиной тянулся длинный коридор, а Рени не знала, где находился выключатель. Кроме узких краев большого блюда, ей приходилось придерживать тяжелую керамическую крышку, которая все время норовила упасть, и поэтому она медленно продвигалась вперед сквозь полумрак, разбавленный слабым оранжевым светом. Последние краски заката, проникая через высокие узкие окна, оставляли на потолке бесформенные алые пятна. Темнота казалась почти осязаемой - эдакое мощное и древнее существо, украшенное огоньками охранной системы, которые помигивали в ответ на приближение человека.
Она выругалась, ударившись коленом о почти невидимый стол, но ее успокоили близкие голоса друзей, которые доносились из гостиной. Как хорошо, подумала Рени, что можно найти кого-то на другом конце темноты.
Джереми и ее отец вели немногословную беседу о богатом имении Клоофа, которое граничило с участком Ван Бликов. Ксаббу, приехавший час назад с одним маленьким дешевым чемоданчиком, рассматривал рисунки и фотографии над рабочим столом погибшей хозяйки.
- Рени, я слышал, вы ударились обо что-то. Не очень ушиблись?
Она с улыбкой покачала головой.
- Просто врезалась в стол. Ну как? У тебя уже разыгрался аппетит?
- Надеюсь, вы нашли на кухне все, что вам требовалось? - спросил Джереми, высокомерно изогнув красивые брови. - Вы ничего там не разбили?
- Ничего, кроме своей гордости, - со смехом ответила Рени. - Я никогда еще не видела так много кухонных принадлежностей. Нет, это все не для меня. Стыдно сказать, но я использовала только одно блюдо и пару кастрюль.
- Не наговаривай на себя, девочка, - строго сказал отец. - Ты прекрасная стряпуха.
- Я тоже так думала, пока не увидела кухню Джереми. Готовить там курицу в подливе так же нелепо, как идти в центр Калахари для того, чтобы высушить постиранное белье.
Ксаббу заливисто засмеялся, чем вызвал снисходительную усмешку Джереми.
- Ладно, - сказала она, - давайте сюда свои тарелки.
Джереми и Рени допивали бутылку вина. Ее отец и Ксаббу принесли из холодильника ящик с бутылками пива, и Длинный Джозеф поделил его с бушменом пропорционально их росту. Джереми развел огонь в широком камине и выключил верхний свет. Желтые и красные сполохи затанцевали по стенам и потолку, навеяв на собравшихся задумчивое и мечтательное молчание.
Рени вздохнула.
- Прекрасный вечер. Так легко забыть все то, что случилось с нами, расслабиться… отпустить свою боль…
- Ах, девочка, когда же ты успокоишься? - заворчал отец. - Расслабься. Это именно то, что тебе надо сделать. Ты всегда встревожена. Очень встревожена. - Он повернулся к Джереми, словно искал у него поддержки: - Разве можно так себя изводить?
- А как мне не тревожиться, папа? Мы ведь здесь не потому, что нам этого захотелось. Кто-то сжег наш дом. Кто-то напал на Сьюзен. Да что там темнить. Они убили ее! Убили! - Она бросила быстрый взгляд на Джереми. Тот мрачно смотрел на огонь. - Нам мало что известно о тех, кто совершает эти преступления. Они богаты и сильны, и мы не можем добраться до них - ни в реальной жизни, ни в виртуальной реальности. Даже если мистер Сингх - это, папа, тот старый программист - узнает, как пробраться в сеть, нам придется исследовать огромные просторы. И я чувствую себя проигравшей. У меня нет снаряжения, чтобы оставаться в сети достаточно долгое время. А ведь нам предстоит пройти через несколько рубежей уникальной защиты, за которыми они спрятали свое Иноземье. - Рени обреченно пожала плечами. - И еще я тревожусь о том, куда мы денемся, когда нам придется оставить этот дом.
- Неужели они уничтожили все оборудование доктора? - спросил Джереми. - Может быть, что-то уцелело… Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, но доктор Ван Блик велела мне оказывать вам любую помощь.
Рени печально улыбнулась.
- Я видела, во что они превратили ее лабораторию. Эти изверги позаботились, чтобы никто не мог воспользоваться оборудованием Сьюзен.
Длинный Джозеф сердито фыркнул.
- Так оно и есть. Так всегда было и будет. Мы год за годом выгоняем этих белых расистов из правительства, но черный человек по-прежнему не может надеяться на справедливость. И никто не поможет моему мальчишке! Моему сыночку… Стивену!
Его голос надломился, и он, прикрыв лицо мозолистой ладонью, поспешно отвернулся от огня.
- Если кто-то и может помочь ему, то только ваша дочь, - сказал Ксаббу. - У нее большое сердце и сильная воля, мистер Сулавейо.
Рени удивилась его уверенности. Но маленький человек сидел в тени, и она не видела лица бушмена. Отец ничего не ответил.
Джереми открыл вторую бутылку вина и перевел разговор на другую тему. Чуть позже Длинный Джозеф начал тихо напевать. Поначалу Рени осознавала его голос как низкий тон на границе ее внимания, но постепенно песня становилась все громче и громче.
«Имитхи гоба кахл, итхи, итхи куньяказу ма хламву канье, канье. Канье, канье».
Эта старая зулусская колыбельная досталась ему в дар от бабушки - напевная и нежная мелодия, похожая на тот ветерок, о котором в ней говорилось. Рени слышала ее много раз, но это было давно - в далеком-далеком детстве.
«Все деревья склоняются то так, то эдак. И все листья колышатся и так, и вот так. И так, и вот так».
На нее нахлынули воспоминания о детстве - о том времени, когда Стивен еще не родился. Однажды мать с отцом повезли ее в гости к тетке, которая жила в Ледисмите. Автобус трясло; Рени подташнивало, и она прижималась к матери. А отец напевал ей эту старую колыбельную с монотонным «канье, канье». Она вспомнила, что притворялась тогда больной даже после того, как ей стало лучше, - лишь бы он пел эту песню снова и снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245