Теперь ты весь на взводе, и перед глазами все смутно, как на скверно проявленной фотографии. Ты устал.
Однако наваливается сонливость. Скоро ты уснешь.
Нет ни священника, ни пастора - ты сказал, что не хочешь. Разве может дать какое-то утешение незнакомец, бормочущий что-то о том, во что ты не веришь? Тебя сопровождает только Янкель, а Симмонс, или как-там-его, держит дверь. Просто два тюремных бугая, которым мало платят и которые решили зашибить сверхурочные за работу в воскресенье утром. Конечно, им причитаются и небольшие премиальные, ведь работенка и в самом деле неприятная - в приватизированной системе заключения не принуждают никого, кроме заключенных. Янкелю, должно быть, нужны деньги, чтобы кормить детишек при нынешних высоких налогах. Иначе кто кроме психопата подпишется на такую работу?
Последняя прогулка. Вернее, ковыляние, потому что лодыжки охвачены толстыми нейлоновыми ограничителями. Все совершенно не так, как показывают в фильмах. Другие заключенные не стоят у решеток, выкрикивая горькие слова прощания: большинство из них спит или притворяется спящими. Ты сам так поступил, когда уводили Гарзу. Что теперь говорить? И Янкель не выкрикивает: «Мертвец идет!» или что-то в этом роде - и не выкрикивал. Он лишь негромко произнес, когда твои ноги коснулись пола, - в лучших традициях тюремной драмы: «Если будешь мне подчиняться, все пройдет гладко, а если нет - тебе придется очень скверно». Теперь он виновато помалкивает, словно везет к ветеринару чью-то сбитую на дороге собаку.
Комната, куда тебя приводят, на самом деле не кабинет врача - это камера смерти - но выглядит она и пахнет как врачебный кабинет в любой тюрьме. Врач невысок - если он и в самом деле врач: достаточно быть дипломированным санитаром, чтобы провести казнь. Он, очевидно, прождал здесь минут на пятнадцать дольше, чем хотелось бы, и утренний кофе уже превращается в его желудке в кислоту. Когда ты входишь, он кивает, и на его губах мелькает злобная ухмылка - наверное, причиной тому несварение и нервы. Он еще раз кивает, с еле заметной робостью указывает на покрытый листом нержавейки стол - обычный смотровой стол - и слегка пожимает плечами, словно говоря: хотел бы я предложить нечто посимпатичнее, но сам знаешь, какие нынче времена…
Два охранника подхватывают тебя под руки, когда твои ягодицы скользят по разложенному на столе бумажному полотнищу, - они и в самом деле тебе помогают, потому что дрожащие ноги слабеют и ты вот-вот рухнешь. Да, они помогают, но держат тебя очень и очень крепко.
Ты поднимаешь ноги на стол и даешь им уложить тебя на спину. Охранники начинают закреплять ремни.
До этого момента все еще могло казаться визитом к тюремному врачу - если позабыть о том, что все молчат. Впрочем, неудивительно. О чем сейчас говорить? Тебя уже обследовали и поставили диагноз. Летальный исход.
Опасен. Бесполезная сволочь. Неприятности. Плохой самоконтроль. Держать в доме невыгодно, а кормить дорого. Комбинация симптомов сложилась. Лечение назначено.
Нет смысла доказывать, что ты невиновен. Ты делал это уже несколько лет всеми возможными способами. Это ничего не изменило. Апелляция, пара статей в журналах: «Хоронят старые ошибки», - гласил один из заголовков, намекая как на тюрьмы, так и на госпитали. Они тоже ничего не изменили. Живший в тебе маленький мальчик, та твоя часть, что еще верила - если плакать достаточно громко, то кто-нибудь придет и все исправит, - уже исчезла, стертая начисто и эффективно, как скоро сотрут оставшееся.
Какой-то чиновник корпорации стоит в дверях серой тенью цвета акульей кожи. Ты поворачиваешь к нему голову, но его заслоняет бедро Янкеля. Краткое ощущение чего-то холодного на сгибе локтя заставляет вновь взглянуть на хмурое лицо врача. Спирт? Зачем? Протирает руку, чтобы не занести инфекцию. Возможно, это порция тюремного юмора - более тонкого, чем ты ожидал. Ты ощущаешь, как что-то холодное протыкает кожу, нащупывая вену. Но что-то не получается. Врач тихо ругается себе под нос - чуть-чуть запаниковал - и извлекает иглу. Пробует найти вену второй раз, третий, четвертый. Безуспешно. Тебе больно, словно кожу прострочили швейной машинкой, а в груди набухает нечто непонятное - то ли смех, то ли долгий всхлипывающий вопль.
Ты его, разумеется, подавляешь. Господь запрещает тебе устраивать спектакль. Тебя просто-напросто собираются убить.
Кожу снова увлажняют. Флуоресцентные лампы мерцают и слегка расплываются, когда стальная игла попадает наконец туда, куда нужно, и врач закрепляет ее кусочком пластыря. Второй охранник, Симмонс, или как-там-его, наклоняется и затягивает ремень, чтобы ты не вырвал иглу. Начинают вводить вторую.
Есть во всем этом нечто поразительное. Это же конец света, но люди вокруг ведут себя так, словно выполняют ежедневную работу. И лишь крохотные бисеринки пота на верхней губе и нахмуренном лбу врача свидетельствуют о том, что это не так.
Когда вторая игла воткнута и закреплена, серый костюм, маячивший где-то сбоку, приближается. Ты не видел этого человека прежде и секунду пытаешься угадать, каково его место в иерархии корпорации. Потом понимаешь, на какую чушь тратишь последние мгновения жизни, и тебя переполняет отвращение.
Белый мужчина с квадратной челюстью напускает на лицо подходящее скорбное выражение, поднимает папку и зачитывает текст возмездия тюремной корпорации, а затем их легальный мандат на право накачивать тебя пентоталом натрия и хлоридом калия до тех пор, пока твое сердце не перестанет биться, а мозговая активность не прекратится. Прежде в вену вводили и третий смертоносный препарат, но бухгалтеры решили, что нечего метать бисер перед свиньями.
Доктор уже пустил в вену солевой раствор, хотя ты не ощущаешь ничего, кроме неудобства от иглы и покалывания в тех местах, где ее неудачно втыкали.
«Ты все понял, сынок?» - спрашивает тип с квадратной челюстью. «Конечно», - хочется тебе прорычать в ответ. Ты понимаешь больше, чем он знает. Ты понимаешь, что они просто выкидывают отбросы, а пустые упаковки перерабатывают. Ты принесешь больше пользы обществу в виде удобрения на гидропонной фабрике, чем зря уничтожая еду в дорогой камере приватизированной тюрьмы.
Тебе хочется рычать, но ты молчишь. Потому что сейчас, глядя в бледно-голубые глаза этого человека, ты осознаешь так, как не сознавал прежде, что действительно сейчас умрешь. Никто не выскочит из-за кушетки и не скажет, что все это шутка. И это не сетефильм - отряд наемников не взорвет ворота тюрьмы и не освободит тебя. Через секунду врач нажмет вон ту кнопку, и прозрачная жидкость вон из той бутылочки - а они должны быть прозрачными, эти жидкости, как глаза равнодушного белого мужчины с квадратной челюстью, которого прислали, чтобы зачитать тебе смертный приговор, - и та жидкость начнет медленно перетекать в твою вену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245
Однако наваливается сонливость. Скоро ты уснешь.
Нет ни священника, ни пастора - ты сказал, что не хочешь. Разве может дать какое-то утешение незнакомец, бормочущий что-то о том, во что ты не веришь? Тебя сопровождает только Янкель, а Симмонс, или как-там-его, держит дверь. Просто два тюремных бугая, которым мало платят и которые решили зашибить сверхурочные за работу в воскресенье утром. Конечно, им причитаются и небольшие премиальные, ведь работенка и в самом деле неприятная - в приватизированной системе заключения не принуждают никого, кроме заключенных. Янкелю, должно быть, нужны деньги, чтобы кормить детишек при нынешних высоких налогах. Иначе кто кроме психопата подпишется на такую работу?
Последняя прогулка. Вернее, ковыляние, потому что лодыжки охвачены толстыми нейлоновыми ограничителями. Все совершенно не так, как показывают в фильмах. Другие заключенные не стоят у решеток, выкрикивая горькие слова прощания: большинство из них спит или притворяется спящими. Ты сам так поступил, когда уводили Гарзу. Что теперь говорить? И Янкель не выкрикивает: «Мертвец идет!» или что-то в этом роде - и не выкрикивал. Он лишь негромко произнес, когда твои ноги коснулись пола, - в лучших традициях тюремной драмы: «Если будешь мне подчиняться, все пройдет гладко, а если нет - тебе придется очень скверно». Теперь он виновато помалкивает, словно везет к ветеринару чью-то сбитую на дороге собаку.
Комната, куда тебя приводят, на самом деле не кабинет врача - это камера смерти - но выглядит она и пахнет как врачебный кабинет в любой тюрьме. Врач невысок - если он и в самом деле врач: достаточно быть дипломированным санитаром, чтобы провести казнь. Он, очевидно, прождал здесь минут на пятнадцать дольше, чем хотелось бы, и утренний кофе уже превращается в его желудке в кислоту. Когда ты входишь, он кивает, и на его губах мелькает злобная ухмылка - наверное, причиной тому несварение и нервы. Он еще раз кивает, с еле заметной робостью указывает на покрытый листом нержавейки стол - обычный смотровой стол - и слегка пожимает плечами, словно говоря: хотел бы я предложить нечто посимпатичнее, но сам знаешь, какие нынче времена…
Два охранника подхватывают тебя под руки, когда твои ягодицы скользят по разложенному на столе бумажному полотнищу, - они и в самом деле тебе помогают, потому что дрожащие ноги слабеют и ты вот-вот рухнешь. Да, они помогают, но держат тебя очень и очень крепко.
Ты поднимаешь ноги на стол и даешь им уложить тебя на спину. Охранники начинают закреплять ремни.
До этого момента все еще могло казаться визитом к тюремному врачу - если позабыть о том, что все молчат. Впрочем, неудивительно. О чем сейчас говорить? Тебя уже обследовали и поставили диагноз. Летальный исход.
Опасен. Бесполезная сволочь. Неприятности. Плохой самоконтроль. Держать в доме невыгодно, а кормить дорого. Комбинация симптомов сложилась. Лечение назначено.
Нет смысла доказывать, что ты невиновен. Ты делал это уже несколько лет всеми возможными способами. Это ничего не изменило. Апелляция, пара статей в журналах: «Хоронят старые ошибки», - гласил один из заголовков, намекая как на тюрьмы, так и на госпитали. Они тоже ничего не изменили. Живший в тебе маленький мальчик, та твоя часть, что еще верила - если плакать достаточно громко, то кто-нибудь придет и все исправит, - уже исчезла, стертая начисто и эффективно, как скоро сотрут оставшееся.
Какой-то чиновник корпорации стоит в дверях серой тенью цвета акульей кожи. Ты поворачиваешь к нему голову, но его заслоняет бедро Янкеля. Краткое ощущение чего-то холодного на сгибе локтя заставляет вновь взглянуть на хмурое лицо врача. Спирт? Зачем? Протирает руку, чтобы не занести инфекцию. Возможно, это порция тюремного юмора - более тонкого, чем ты ожидал. Ты ощущаешь, как что-то холодное протыкает кожу, нащупывая вену. Но что-то не получается. Врач тихо ругается себе под нос - чуть-чуть запаниковал - и извлекает иглу. Пробует найти вену второй раз, третий, четвертый. Безуспешно. Тебе больно, словно кожу прострочили швейной машинкой, а в груди набухает нечто непонятное - то ли смех, то ли долгий всхлипывающий вопль.
Ты его, разумеется, подавляешь. Господь запрещает тебе устраивать спектакль. Тебя просто-напросто собираются убить.
Кожу снова увлажняют. Флуоресцентные лампы мерцают и слегка расплываются, когда стальная игла попадает наконец туда, куда нужно, и врач закрепляет ее кусочком пластыря. Второй охранник, Симмонс, или как-там-его, наклоняется и затягивает ремень, чтобы ты не вырвал иглу. Начинают вводить вторую.
Есть во всем этом нечто поразительное. Это же конец света, но люди вокруг ведут себя так, словно выполняют ежедневную работу. И лишь крохотные бисеринки пота на верхней губе и нахмуренном лбу врача свидетельствуют о том, что это не так.
Когда вторая игла воткнута и закреплена, серый костюм, маячивший где-то сбоку, приближается. Ты не видел этого человека прежде и секунду пытаешься угадать, каково его место в иерархии корпорации. Потом понимаешь, на какую чушь тратишь последние мгновения жизни, и тебя переполняет отвращение.
Белый мужчина с квадратной челюстью напускает на лицо подходящее скорбное выражение, поднимает папку и зачитывает текст возмездия тюремной корпорации, а затем их легальный мандат на право накачивать тебя пентоталом натрия и хлоридом калия до тех пор, пока твое сердце не перестанет биться, а мозговая активность не прекратится. Прежде в вену вводили и третий смертоносный препарат, но бухгалтеры решили, что нечего метать бисер перед свиньями.
Доктор уже пустил в вену солевой раствор, хотя ты не ощущаешь ничего, кроме неудобства от иглы и покалывания в тех местах, где ее неудачно втыкали.
«Ты все понял, сынок?» - спрашивает тип с квадратной челюстью. «Конечно», - хочется тебе прорычать в ответ. Ты понимаешь больше, чем он знает. Ты понимаешь, что они просто выкидывают отбросы, а пустые упаковки перерабатывают. Ты принесешь больше пользы обществу в виде удобрения на гидропонной фабрике, чем зря уничтожая еду в дорогой камере приватизированной тюрьмы.
Тебе хочется рычать, но ты молчишь. Потому что сейчас, глядя в бледно-голубые глаза этого человека, ты осознаешь так, как не сознавал прежде, что действительно сейчас умрешь. Никто не выскочит из-за кушетки и не скажет, что все это шутка. И это не сетефильм - отряд наемников не взорвет ворота тюрьмы и не освободит тебя. Через секунду врач нажмет вон ту кнопку, и прозрачная жидкость вон из той бутылочки - а они должны быть прозрачными, эти жидкости, как глаза равнодушного белого мужчины с квадратной челюстью, которого прислали, чтобы зачитать тебе смертный приговор, - и та жидкость начнет медленно перетекать в твою вену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245