Это была так называемая «маска» — хватательный орган навроде складного ножичка, только с горизонтально расположенными клыками на конце. «Маска» ухватила сразу трех паломников и отправила их, еще живых, к челюстям. А сама, не останавливаясь, продолжала бить «маской» по человеческой толпе, зажатой в узком пространстве галереи, — сшибая каменные перила, роняя в бешеные волны тела вперемешку со статуями великих прозверевших древности.
Потом, ощутив, как зыбко качается под нею мост, Стрекоза метнулась к храмовне и зависла на ее боку, продолжая разить паникующих паломников, безжалостно, быстро… естественно и беззаботно.
Внутри Хиларг Туиндин уже оставил попытки закрыть Книгу, он улепетывал к выходу вслед за Луммурахом Блажным, а пророческая надпись насмехалась им вослед, алая на белом:
МЫ СНИЗОШЛИ
* * *
Странны дела твои, Сатьякал! Встряска, уронившая на колени Шкиратля-Кукушонка, только заставила К'Дунеля протрезветь. Одним прыжком он преодолел расстояние до молодчика, рассеянно мотавшего головой, и хорошенько стукнул его в висок кулаком (а чем еще, зверобоги?! — да ладно, получилось ведь) — Шкиратль мигом вырубился.
Та-ак, а где Ясскен, змей болотный, почему не предупредил?!
Ишь ты, весь в крови, шатается, рукой машет: убегаем, мол, насилу, мол, того, второго, остановил. Как скажешь, дорогой, как скажешь. Убегаем так убегаем, здесь Жокруа больше делать нечего.
…Интересно, это тебя так шатает после дозы лепестков или всё-таки мир сошел с ума, а, капитан?
Мир, всё-таки мир — иначе отчего бы и Ясскен тоже шатался, лапая руками стены, точно перебравший выпивоха — трактирных девок, всех подряд! — лапает, но ползет к лестнице вниз, и в глазах его (ты видел, капитан?! ты видел) — ужас.
Если б не раненая Элирса, если бы не Клин, ушедший вслед за жонглером, ты бы велел уходить из монастыря. Бежать!
Но вы не ушли.
И потому остались живы, капитан.
* * *
О том, что произошло, Гвоздь узнал много позже. А тогда прочел слова в Книге, услышал вопли умирающих на внешней галерее («…и этот скрежет! будто что-то невероятно громадное пробирается по стене храмовни…»), увидел бегущих патта и верховного настоятеля — и просто начал действовать. Это как во время выступления: на раздумья времени нет.
Рывком, едва не упав, наклонился к Матиль:
— Малыш, слушай меня внимательно. Сейчас дядя Айю-Шун посадит тебя мне на плечи, а ты будешь держаться крепко-крепко, ногами за талию, а руками за плечи. Поняла?
— Д-да… А чего?..
— Фокус покажу, — подмигнул он и повернулся к тайнангинцу. Тот молча кивнул и приподнял малышку, в то же время отпихивая подальше напирающих паломников. Пока еще — напирающих неуверенно, растерянно. Они еще не поняли, что происходит.
— Дальмин, Айю-Шун, — сказал Гвоздь. — Я прыгаю, вы — за мной. Не тяните, потом будет поздно.
Он вскочил на перила оградки, отстраненно удивившись, каким же неупругим и постаревшим стало тело за последние месяца два-три. За спиной заволновалась толпа и вздрогнула Матиль, сообразив наконец, что он собирается сделать.
А что? — ничего особенного!
— Я держусь на плаву — и довольно неплохо.
Для жонглера канатные пляски? — несложно!
Всё равно что побитому жизнью купчине
балансировать вечно меж правдой и ложью.
Выкрикнув «гвоздилку» — как заклинание, как молитву! — Рыжий прыгнул. Цепь больно ударила по лбу и рукам, но он удержался («несложно!»), намертво вцепившись в громадное звено пальцами. Потом поставил на металлический изгиб обе ноги и поглядел вниз. Да, спускаться будет… интересно.
И поспешил — медленно — вниз, понимая, что еще пара мгновений — и таких сообразительных, как он, станет чересчур много.
Уже стало.
Они прыгали… да нет, сыпались вниз, как перезревшие груши с сотрясаемого ветром дерева, как цвет яблони… как до смерти перепуганные люди, которым нечего терять. Чаще не удерживались, срывались и падали на мозаичный пол, на пюпитр с Книгой («МЫ СНИЗОШЛИ!»), застревали между безжизненно покачивающимися священными жертвами. Цепь сотрясалась от рывков и ударов, но Гвоздь держался крепко и даже ухитрялся понемногу спускаться. Матиль за спиной молчала, только сопела встревоженным совенком.
Рыжему оставалось надеяться, что Дальмин и Айю-Шун будут удачливее, чем остальные паломники, и найдут путь к спасению. Сейчас он ничем не мог помочь своим спутникам, он даже не был уверен, что сумеет позаботиться о девочке, которая испуганно прижималась к его спине.
Цепь заканчивалась на высоте двух-трех человеческих ростов над полом.
— Держись, конопатая, — шепнул Гвоздь.
Он прыгнул, крайне неудачно: не смог погасить силу удара и, поскользнувшись, завалился на бок. Позади ойкнула Матиль — и тотчас, отпустив ручонки, заглянула ему в глаза:
— Ты как?
— Жи-ивой, — усмехнулся Гвоздь, хотя, кажется, слов она не расслышала. Барабаны уже молчали, но в зале ни на минуту не смолкали крики раненых или просто перепуганных до смерти людей, а снаружи доносились грохот и вопли, еще более надрывные, безнадежные.
Он взглянул наверх — с галереи продолжали прыгать паломники, некоторым удалось-таки зацепиться за звенья и теперь кто висел, боясь сдвинуться с места, а кто и понемногу спускался. Но ни Дальмина, ни Айю-Шуна среди них…
— Вставайте, — похлопал его по плечу тайнангинец. — Храмовня рушится и, думаю, долго не выдержит.
— Где Дальмин? — Гвоздь поднялся и ощупал себя: одни ушибы, переломов нет, а значит, еще поживем! — Он был с вами?
Лицо смуглокожего помрачнело.
— Он упал, но неудачно. Я проверил… он мертв.
«Был ли он мертв, когда ты проверял?» — подумал Рыжий. Айю-Шун наверняка понимал, что с раненым они бы далеко не ушли. Впрочем, вполне может быть, что Дальмин умер сразу и Гвоздь зря подозревает тайнангинца в милосердной жестокости.
— Куда теперь?
— За мной, — приказал Айю-Шун.
Пока Рыжий приходил в себя, тайнангинец откуда-то раздобыл ритуальную глефу, с какими здесь стояли стражники, нынче все как один сбежавшие. С глефой наперевес смуглокожий и возглавил их троицу, безошибочно выбирая нужные повороты и двери.
Они выбежали из центрального зала храмовый и помчались по запутанному клубку коридоров, где уже воцарились сумятица и паника. Несколько раз Айю-Шуну приходилось применять силу, чтобы отбиться от обезумевших служек или стражников-«мотыльков».
— Куда мы?! — прокричал, задыхаясь, Гвоздь.
— К причалам! Мосты наверняка разрушены, а в воде у нас будет хоть какой-то шанс.
«По правде сказать, — подумал Рыжий, — не слишком большой».
Но выбора у них не оставалось… как и лодок у причала.
— Проклятие!
— Вы же не думали, что кто-нибудь из местных жрецов будет нас дожидаться, — съязвил Айю-Шун.
— Тогда — как?! Вплавь? По такой погоде?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Потом, ощутив, как зыбко качается под нею мост, Стрекоза метнулась к храмовне и зависла на ее боку, продолжая разить паникующих паломников, безжалостно, быстро… естественно и беззаботно.
Внутри Хиларг Туиндин уже оставил попытки закрыть Книгу, он улепетывал к выходу вслед за Луммурахом Блажным, а пророческая надпись насмехалась им вослед, алая на белом:
МЫ СНИЗОШЛИ
* * *
Странны дела твои, Сатьякал! Встряска, уронившая на колени Шкиратля-Кукушонка, только заставила К'Дунеля протрезветь. Одним прыжком он преодолел расстояние до молодчика, рассеянно мотавшего головой, и хорошенько стукнул его в висок кулаком (а чем еще, зверобоги?! — да ладно, получилось ведь) — Шкиратль мигом вырубился.
Та-ак, а где Ясскен, змей болотный, почему не предупредил?!
Ишь ты, весь в крови, шатается, рукой машет: убегаем, мол, насилу, мол, того, второго, остановил. Как скажешь, дорогой, как скажешь. Убегаем так убегаем, здесь Жокруа больше делать нечего.
…Интересно, это тебя так шатает после дозы лепестков или всё-таки мир сошел с ума, а, капитан?
Мир, всё-таки мир — иначе отчего бы и Ясскен тоже шатался, лапая руками стены, точно перебравший выпивоха — трактирных девок, всех подряд! — лапает, но ползет к лестнице вниз, и в глазах его (ты видел, капитан?! ты видел) — ужас.
Если б не раненая Элирса, если бы не Клин, ушедший вслед за жонглером, ты бы велел уходить из монастыря. Бежать!
Но вы не ушли.
И потому остались живы, капитан.
* * *
О том, что произошло, Гвоздь узнал много позже. А тогда прочел слова в Книге, услышал вопли умирающих на внешней галерее («…и этот скрежет! будто что-то невероятно громадное пробирается по стене храмовни…»), увидел бегущих патта и верховного настоятеля — и просто начал действовать. Это как во время выступления: на раздумья времени нет.
Рывком, едва не упав, наклонился к Матиль:
— Малыш, слушай меня внимательно. Сейчас дядя Айю-Шун посадит тебя мне на плечи, а ты будешь держаться крепко-крепко, ногами за талию, а руками за плечи. Поняла?
— Д-да… А чего?..
— Фокус покажу, — подмигнул он и повернулся к тайнангинцу. Тот молча кивнул и приподнял малышку, в то же время отпихивая подальше напирающих паломников. Пока еще — напирающих неуверенно, растерянно. Они еще не поняли, что происходит.
— Дальмин, Айю-Шун, — сказал Гвоздь. — Я прыгаю, вы — за мной. Не тяните, потом будет поздно.
Он вскочил на перила оградки, отстраненно удивившись, каким же неупругим и постаревшим стало тело за последние месяца два-три. За спиной заволновалась толпа и вздрогнула Матиль, сообразив наконец, что он собирается сделать.
А что? — ничего особенного!
— Я держусь на плаву — и довольно неплохо.
Для жонглера канатные пляски? — несложно!
Всё равно что побитому жизнью купчине
балансировать вечно меж правдой и ложью.
Выкрикнув «гвоздилку» — как заклинание, как молитву! — Рыжий прыгнул. Цепь больно ударила по лбу и рукам, но он удержался («несложно!»), намертво вцепившись в громадное звено пальцами. Потом поставил на металлический изгиб обе ноги и поглядел вниз. Да, спускаться будет… интересно.
И поспешил — медленно — вниз, понимая, что еще пара мгновений — и таких сообразительных, как он, станет чересчур много.
Уже стало.
Они прыгали… да нет, сыпались вниз, как перезревшие груши с сотрясаемого ветром дерева, как цвет яблони… как до смерти перепуганные люди, которым нечего терять. Чаще не удерживались, срывались и падали на мозаичный пол, на пюпитр с Книгой («МЫ СНИЗОШЛИ!»), застревали между безжизненно покачивающимися священными жертвами. Цепь сотрясалась от рывков и ударов, но Гвоздь держался крепко и даже ухитрялся понемногу спускаться. Матиль за спиной молчала, только сопела встревоженным совенком.
Рыжему оставалось надеяться, что Дальмин и Айю-Шун будут удачливее, чем остальные паломники, и найдут путь к спасению. Сейчас он ничем не мог помочь своим спутникам, он даже не был уверен, что сумеет позаботиться о девочке, которая испуганно прижималась к его спине.
Цепь заканчивалась на высоте двух-трех человеческих ростов над полом.
— Держись, конопатая, — шепнул Гвоздь.
Он прыгнул, крайне неудачно: не смог погасить силу удара и, поскользнувшись, завалился на бок. Позади ойкнула Матиль — и тотчас, отпустив ручонки, заглянула ему в глаза:
— Ты как?
— Жи-ивой, — усмехнулся Гвоздь, хотя, кажется, слов она не расслышала. Барабаны уже молчали, но в зале ни на минуту не смолкали крики раненых или просто перепуганных до смерти людей, а снаружи доносились грохот и вопли, еще более надрывные, безнадежные.
Он взглянул наверх — с галереи продолжали прыгать паломники, некоторым удалось-таки зацепиться за звенья и теперь кто висел, боясь сдвинуться с места, а кто и понемногу спускался. Но ни Дальмина, ни Айю-Шуна среди них…
— Вставайте, — похлопал его по плечу тайнангинец. — Храмовня рушится и, думаю, долго не выдержит.
— Где Дальмин? — Гвоздь поднялся и ощупал себя: одни ушибы, переломов нет, а значит, еще поживем! — Он был с вами?
Лицо смуглокожего помрачнело.
— Он упал, но неудачно. Я проверил… он мертв.
«Был ли он мертв, когда ты проверял?» — подумал Рыжий. Айю-Шун наверняка понимал, что с раненым они бы далеко не ушли. Впрочем, вполне может быть, что Дальмин умер сразу и Гвоздь зря подозревает тайнангинца в милосердной жестокости.
— Куда теперь?
— За мной, — приказал Айю-Шун.
Пока Рыжий приходил в себя, тайнангинец откуда-то раздобыл ритуальную глефу, с какими здесь стояли стражники, нынче все как один сбежавшие. С глефой наперевес смуглокожий и возглавил их троицу, безошибочно выбирая нужные повороты и двери.
Они выбежали из центрального зала храмовый и помчались по запутанному клубку коридоров, где уже воцарились сумятица и паника. Несколько раз Айю-Шуну приходилось применять силу, чтобы отбиться от обезумевших служек или стражников-«мотыльков».
— Куда мы?! — прокричал, задыхаясь, Гвоздь.
— К причалам! Мосты наверняка разрушены, а в воде у нас будет хоть какой-то шанс.
«По правде сказать, — подумал Рыжий, — не слишком большой».
Но выбора у них не оставалось… как и лодок у причала.
— Проклятие!
— Вы же не думали, что кто-нибудь из местных жрецов будет нас дожидаться, — съязвил Айю-Шун.
— Тогда — как?! Вплавь? По такой погоде?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171