Это важно?
— Не знаю, — соврал Тойра. Он по-прежнему разглядывал рисунок, измятый и подмокший, и хотя потом бумагу высушили, всё равно кое-где карандашные линии оказались смазаны. Впрочем, по мнению Тойры, от этого рисунок только выиграл. — Что говорят врачеватели?
— Врачеватели не говорят, лишь разводят руками. Лихорадку-то они бы вылечили, они и лечат ее, но мальчик… дело не в лихорадке. Ему снится что-то, и это пугает его…
«Пугает до смерти», — подумал, но не стал произносить вслух отец Ог'Тарнек.
— У вас есть здесь какие-нибудь музыкальные инструменты? — Тойра отложил рисунок и наконец посмотрел в глаза настоятелю.
«Обычный же взгляд, — почти с отчаянием подумал Ог'Тарнек. — Тогда почему каждый раз остается такое чувство, будто он заглянул тебе в самую душу? Причем заглянул так, походя, безо всяких злых намерений. Поглядел и забыл».
— Только барабаны не годятся, — уточнил Тойра. — И колокольчики тоже. Лучше бы, конечно, флейту или свирель, если у вас таковые найдутся; ну, в крайнем случае что-нибудь из смычковых, хотя тогда нужен будет и игрок, я на них не потяну… а это хуже, лучше б, если я сам… — Он рассеянно отстучал большим пальцем по столешнице некий незамысловатый ритм. Потом моргнул и снова поглядел на Ог'Тарнека: — Ну так что?
— Есть флейты, — кивнул тот. — Всё-таки псалмы полагается петь под музыкальное сопровождение. Я, правда, не понимаю, как вы собираетесь…
— Вот именно с помощью музыки и собираюсь, — резковато произнес Тойра. — Но если мы не поспешим, это будет трудно сделать. Поэтому, прошу вас…
— Да-да, сейчас…
Отец Ог'Тарнек, смущенный, поднялся и почти побежал за флейтой сам, хотя вполне мог позвать служку. Он сообразил это, когда уже прошел полкоридора и возвращаться было уже глупо, так что он только покачал головой. Тойра всегда действует на людей подобным образом, тут ничего не попишешь. Поговаривают, что после прозверения (которое случилось давным-давно, когда Тойре было лет семнадцать от роду, что ли…) в него вселился зандроб. Врут, наверное; хотя в такие вот моменты отец Ог'Тарнек готов был поверить в это «вранье».
Когда он вернулся в свои покои с флейтой в руке, в сопровождении брата Виккела, гость по-прежнему сидел на табурете и всё так же выстукивал большим пальцем некий ритм.
— Ага, есть-таки, — оживился он и почти вырвал флейту из рук настоятеля.
— Вот, — сказал тот, немного растерянно, — брат Виккел в нашем монастыре по праву считается лучшим флейтистом.
Тойра с легким любопытством взглянул на худощавого, курносого монаха с, пожалуй, чересчур толстоватыми для флейтиста пальцами.
— Да? Это очень кстати. Если я вам наиграю мелодию, сможете исполнять ее, скажем, часа два-три?
— Смогу, — ничуть не удивившись, ответил монах.
— Тогда приступим.
Встряхнувшись, как встряхивается перед потасовкой с чужой стаей дворовый пес, Тойра прошел в соседнюю комнату. Здесь, укрытый одеялами, лежал Найдёныш. Бледное лицо его казалось ликом мраморной статуи, и только из приоткрытых губ доносился невнятный шепот. Но Тойра и так знал, о чем умоляет мальчик.
«Не надо меня делить!»
«Поздно, — с легкой горечью подумал Тойра. — Поздно просишь. Теперь-то… разве что попробовать собрать тебя и то… »
Он сбросил наконец дорожный плащ, в котором просидел всё то время, пока был у Ог'Тарнека в гостях, — явился Тойра сюда сразу же, как только добрался до монастыря. Мысленно перебрал то, что лежало в дорожном мешке: не пригодится ли что во время заговора; решил — своими силами обойдется.
Вернулся в гостевую комнату, где стояли, дожидаясь, Ог'Тарнек и брат Виккел.
— Вы уж простите меня, отец настоятель, но я бы просил вас уйти. Помочь вы ничем не сможете, зато лишние глаза могут помешать поневоле. — «Вообще-то, лишние мысли, но объяснять нету времени», — оставалось только надеяться на понимание со стороны Ог'Тарнека.
— Как скажете, — развел руками тот. — Я буду в храмовне, брат Виккел.
— Теперь вот что, — повернулся к монаху Тойра. — Я сейчас наиграю вам мотив, а вы внимательно слушайте. Если что-то не поймете, переспрашивайте. Потом, когда скажу, начинайте играть — здесь, за столом. И что бы ни доносилось из соседней комнаты… или войдет кто-нибудь вдруг — игру ни в коем случае не прерывайте!
Брат Виккел в самом деле оказался талантливым флейтистом: ухватил мелодию с первого раза, повторил почти идеально; к тому же, что немаловажно, не лез с расспросами.
Тойра со спокойным сердцем оставил его за игрой, а сам присел рядом с кроватью Найдёныша (точнее — рядом с кроватью Ог'Тарнека, которую тот уступил мальчику — и вот уже неделю спал на жесткой узкой скамье, не слушая увещеваний со стороны братьев-монахов).
— Ну-ка… — Тойра прикоснулся ко лбу мальчика.
Холодный. А ведь здешние врачеватели, как один, утверждают, что Найдёныш болен лихорадкой — подхватил ее от частого сидения на голой земле, эта болезнь так и называется: «земляная лихорадка».
Коновалы деревенские!
«Хотя, откуда им знать», — урезонил самого себя Тойра. И Ог'Тарнек, каким бы мудрым ни был, не способен предусмотреть всё на свете. Непосвященные всегда в свободное время убегают в Крапивные Коридоры, такие места есть в каждом монастыре, — и многие ли из ребят заболевали чем-то серьезнее обычной простуды? Да и тех монастырские врачеватели обычно ставят на ноги в два счета, для них такие пациенты — вроде сезонных работ для земледельца.
Дело тут в ином.
Пододвигая к кровати низенький колченогий табуретец Тойра вспомнил про рисунок — но не тот, что лежал на столе в соседней комнате, а про другой, в дорожном мешке, сложенный вчетверо и завернутый в тряпицу, чтобы не повредился в пути. На рисунке Жорэм, тогда еще никакой не Одноногий, сражается с тайнангинцами. Эту бумагу ветеран переслал ему с повелением немедленно явиться в монастырь.
И приписка снизу: «Вспомни Трескунчика».
Как будто Тойра мог забыть! В конце концов тот бой, который так искусно изобразил Найдёныш, оказался для Трескунчика последним; рана, загноилась, начался жар, Трескунчик бредил… он так и не пришел в себя. А в бреду кричал, захлебываясь собственным ужасом: «Не надо меня делить!»
Тойра, в то время — армейский исповедник, год спустя вернулся в Иншгурру и занялся поисками Носителей.
И главное: из всех, кто участвовал в памятном сражении у Гнутой Скалы (которая так четко изображена на рисунке!), умел рисовать — именно Трескунчик.
Он был Носителем, но об этом не догадывался никто из его боевых товарищей, даже он сам — не догадывался. И когда заболел той проклятой лихорадкой — умер, хотя лечили Трескунчика не самые худшие врачеватели. Ибо Носитель, начавший вспоминать о том, что он только часть чего-то большего, — рано или поздно умирает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
— Не знаю, — соврал Тойра. Он по-прежнему разглядывал рисунок, измятый и подмокший, и хотя потом бумагу высушили, всё равно кое-где карандашные линии оказались смазаны. Впрочем, по мнению Тойры, от этого рисунок только выиграл. — Что говорят врачеватели?
— Врачеватели не говорят, лишь разводят руками. Лихорадку-то они бы вылечили, они и лечат ее, но мальчик… дело не в лихорадке. Ему снится что-то, и это пугает его…
«Пугает до смерти», — подумал, но не стал произносить вслух отец Ог'Тарнек.
— У вас есть здесь какие-нибудь музыкальные инструменты? — Тойра отложил рисунок и наконец посмотрел в глаза настоятелю.
«Обычный же взгляд, — почти с отчаянием подумал Ог'Тарнек. — Тогда почему каждый раз остается такое чувство, будто он заглянул тебе в самую душу? Причем заглянул так, походя, безо всяких злых намерений. Поглядел и забыл».
— Только барабаны не годятся, — уточнил Тойра. — И колокольчики тоже. Лучше бы, конечно, флейту или свирель, если у вас таковые найдутся; ну, в крайнем случае что-нибудь из смычковых, хотя тогда нужен будет и игрок, я на них не потяну… а это хуже, лучше б, если я сам… — Он рассеянно отстучал большим пальцем по столешнице некий незамысловатый ритм. Потом моргнул и снова поглядел на Ог'Тарнека: — Ну так что?
— Есть флейты, — кивнул тот. — Всё-таки псалмы полагается петь под музыкальное сопровождение. Я, правда, не понимаю, как вы собираетесь…
— Вот именно с помощью музыки и собираюсь, — резковато произнес Тойра. — Но если мы не поспешим, это будет трудно сделать. Поэтому, прошу вас…
— Да-да, сейчас…
Отец Ог'Тарнек, смущенный, поднялся и почти побежал за флейтой сам, хотя вполне мог позвать служку. Он сообразил это, когда уже прошел полкоридора и возвращаться было уже глупо, так что он только покачал головой. Тойра всегда действует на людей подобным образом, тут ничего не попишешь. Поговаривают, что после прозверения (которое случилось давным-давно, когда Тойре было лет семнадцать от роду, что ли…) в него вселился зандроб. Врут, наверное; хотя в такие вот моменты отец Ог'Тарнек готов был поверить в это «вранье».
Когда он вернулся в свои покои с флейтой в руке, в сопровождении брата Виккела, гость по-прежнему сидел на табурете и всё так же выстукивал большим пальцем некий ритм.
— Ага, есть-таки, — оживился он и почти вырвал флейту из рук настоятеля.
— Вот, — сказал тот, немного растерянно, — брат Виккел в нашем монастыре по праву считается лучшим флейтистом.
Тойра с легким любопытством взглянул на худощавого, курносого монаха с, пожалуй, чересчур толстоватыми для флейтиста пальцами.
— Да? Это очень кстати. Если я вам наиграю мелодию, сможете исполнять ее, скажем, часа два-три?
— Смогу, — ничуть не удивившись, ответил монах.
— Тогда приступим.
Встряхнувшись, как встряхивается перед потасовкой с чужой стаей дворовый пес, Тойра прошел в соседнюю комнату. Здесь, укрытый одеялами, лежал Найдёныш. Бледное лицо его казалось ликом мраморной статуи, и только из приоткрытых губ доносился невнятный шепот. Но Тойра и так знал, о чем умоляет мальчик.
«Не надо меня делить!»
«Поздно, — с легкой горечью подумал Тойра. — Поздно просишь. Теперь-то… разве что попробовать собрать тебя и то… »
Он сбросил наконец дорожный плащ, в котором просидел всё то время, пока был у Ог'Тарнека в гостях, — явился Тойра сюда сразу же, как только добрался до монастыря. Мысленно перебрал то, что лежало в дорожном мешке: не пригодится ли что во время заговора; решил — своими силами обойдется.
Вернулся в гостевую комнату, где стояли, дожидаясь, Ог'Тарнек и брат Виккел.
— Вы уж простите меня, отец настоятель, но я бы просил вас уйти. Помочь вы ничем не сможете, зато лишние глаза могут помешать поневоле. — «Вообще-то, лишние мысли, но объяснять нету времени», — оставалось только надеяться на понимание со стороны Ог'Тарнека.
— Как скажете, — развел руками тот. — Я буду в храмовне, брат Виккел.
— Теперь вот что, — повернулся к монаху Тойра. — Я сейчас наиграю вам мотив, а вы внимательно слушайте. Если что-то не поймете, переспрашивайте. Потом, когда скажу, начинайте играть — здесь, за столом. И что бы ни доносилось из соседней комнаты… или войдет кто-нибудь вдруг — игру ни в коем случае не прерывайте!
Брат Виккел в самом деле оказался талантливым флейтистом: ухватил мелодию с первого раза, повторил почти идеально; к тому же, что немаловажно, не лез с расспросами.
Тойра со спокойным сердцем оставил его за игрой, а сам присел рядом с кроватью Найдёныша (точнее — рядом с кроватью Ог'Тарнека, которую тот уступил мальчику — и вот уже неделю спал на жесткой узкой скамье, не слушая увещеваний со стороны братьев-монахов).
— Ну-ка… — Тойра прикоснулся ко лбу мальчика.
Холодный. А ведь здешние врачеватели, как один, утверждают, что Найдёныш болен лихорадкой — подхватил ее от частого сидения на голой земле, эта болезнь так и называется: «земляная лихорадка».
Коновалы деревенские!
«Хотя, откуда им знать», — урезонил самого себя Тойра. И Ог'Тарнек, каким бы мудрым ни был, не способен предусмотреть всё на свете. Непосвященные всегда в свободное время убегают в Крапивные Коридоры, такие места есть в каждом монастыре, — и многие ли из ребят заболевали чем-то серьезнее обычной простуды? Да и тех монастырские врачеватели обычно ставят на ноги в два счета, для них такие пациенты — вроде сезонных работ для земледельца.
Дело тут в ином.
Пододвигая к кровати низенький колченогий табуретец Тойра вспомнил про рисунок — но не тот, что лежал на столе в соседней комнате, а про другой, в дорожном мешке, сложенный вчетверо и завернутый в тряпицу, чтобы не повредился в пути. На рисунке Жорэм, тогда еще никакой не Одноногий, сражается с тайнангинцами. Эту бумагу ветеран переслал ему с повелением немедленно явиться в монастырь.
И приписка снизу: «Вспомни Трескунчика».
Как будто Тойра мог забыть! В конце концов тот бой, который так искусно изобразил Найдёныш, оказался для Трескунчика последним; рана, загноилась, начался жар, Трескунчик бредил… он так и не пришел в себя. А в бреду кричал, захлебываясь собственным ужасом: «Не надо меня делить!»
Тойра, в то время — армейский исповедник, год спустя вернулся в Иншгурру и занялся поисками Носителей.
И главное: из всех, кто участвовал в памятном сражении у Гнутой Скалы (которая так четко изображена на рисунке!), умел рисовать — именно Трескунчик.
Он был Носителем, но об этом не догадывался никто из его боевых товарищей, даже он сам — не догадывался. И когда заболел той проклятой лихорадкой — умер, хотя лечили Трескунчика не самые худшие врачеватели. Ибо Носитель, начавший вспоминать о том, что он только часть чего-то большего, — рано или поздно умирает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171