Ничего удивительного: многие, очень многие вдруг встречали на границе северной части города, в основном в районе ступениатов, нечто, похожее на Пелену. И то, как падали треснувшие Держатели, наблюдали многие.
А вот оживший мост видел он один.)
Все Держатели рухнули почти одновременно, но Иссканр узнал об этом позже. Да и всё равно его заботила одна-единственная башня — та, которая упала прямо на рынок Срезанного Кошелька.
…Продраться через вопящие, толкающиеся, рыдающие и смятенные улицы Сна-Тонра оказалось неожиданно легко. Главное — выбрать правильное направление, но теперь, когда колпак исчез, с этим затруднений не было: знай перебирайся через завалы, отпихивай в сторону взбесившихся горожан — и беги, беги, беги, — беги, будь ты проклят! Скорее!!!
Он почти ничего не запомнил: ни того, как бежал, ни того, что творилось вокруг. Так, какие-то смутные образы… Но один въелся в память, впился в нее настырным клещом: проломленный от крыши до подвала дом, из которого вывалился каменный палец, ногтем упершийся в стену особняка напротив. И на ногте том — знак: вырезанная плеть-девятихвостка. Под ним тихо стонал какой-то неудачник, расплющенный, словно ящерица под каблуком. Бедняге уже было не помочь, Иссканр с разгону подпрыгнул, зацепился за верхний край каменного ногтя, подтянулся, упершись ногами в выемки, изображавшие плеть, перебрался через завал и поспешил дальше.
Угол Колбасной и улицы Последнего Вздоха выглядел впечатляюще. Говорят, во время Второго Нисхождения зверобоги истребляли пралюдей по-разному: насылали моровое поветрие и своих фистамьеннов, шибали молниями, поливали дождем. Но самое страшное случалось, когда они нисходили на землю и принимались за грешников не опосредованно, а, так сказать, напрямую. Легенды утверждают, что земля в результате изменила очертания, появились новые реки, озеро Ллусим тоже вон вроде бы после этого образовалось — и не оно одно.
При виде того, во что превратились Колбасная и улица Последнего вздоха, Иссканр очень живо представил себе, каково было в Ллаургине, когда в мир нисходили зверобоги.
Сюда упала самая большая часть расколовшегося Держателя, она перечеркнула обе улицы жирной ломаной линией — и сейчас, выхваченная суетливым светом факелов, казалась обожравшейся гусеницей или рубцом, вспухшим на теле города. На улице Последнего Вздоха к факелам прибавился свет красных фонарей: из тех заведений, которые не пострадали или пострадали незначительно, на помощь были направлены девицы и прислуга; впрочем, то же самое творилось во всём районе — тот, кто не лишился крыши над головой, спешил на помощь соседям: разбирали завалы, срочно обустраивали помещения, куда хотя бы на первое время можно было положить раненых, оттаскивали в сторону тех, кого уже не спасти. Как всегда, нашлись люди, способные мыслить трезво: они приняли на себя руководство над спасательными работами и приводили в движение ошарашенных случившимся горожан, которые иначе просто стояли бы, разинув рты, или бесцельно предавались горю.
— Потом! — кричал один из таких умников. — Потом оплачете своих мертвых — спасайте тех, кто остался жив! — Он накинулся на суховатую женщину, рыдавшую в полный голос: — Ты же травница, Маррикэ, ты же обет давала! Посмотри, скольким сейчас нужна твоя помощь! — И буквально силой повел ее к рыночным прилавкам, на которых укладывали раненых. — Давай, займись ими!
Женщина судорожно кивнула и обратилась с вопросом к человеку, который врачевал пострадавших. Тот показал на соседний ряд и что-то объяснил и она аккуратно, с нарочитой неторопливостью принялась осматривать лежавших, а слезы по-прежнему катились по ее лицу…
Но Иссканр уже забыл о травнице, его взгляд вернулся к человеку, который работал рядом с ней, который показал ей, кем следует заняться в первую очередь. Ему помогали двое, толстяк и низкорослый, с тюленьими усами, мужчина — оба явно не были целителями, а просто оказались под рукой и выполняли несложные поручения. Но что-то, несомненно, связывало их с врачевателем — немного сутулым, чуть старше Иссканра человеком в плаще с капюшоном. Капюшон был отброшен, волосы растрепаны, по лбу стекала струйка пота. В черных как ночь глазах не отражалось ни единого чувства, но вот врачеватель перехватил взгляд Иссканра, поднял голову и на мгновение застыл, словно увидевший змею птенец.
И таким же птенцом в тот миг застыл Иссканр.
…Потом его толкнули в плечо, у черноглазого о чем-то в очередной раз спросили — наваждение пропало, и каждый из них занялся своим делом: врачеватель лечил, Иссканр — бежал к тому единственному дому на Колбасной, куда так стремился попасть в эту ночь.
Но ни один из них не забыл о той вроде бы случайной встрече посреди развороченного Сна-Тонра.
И когда спустя почти два года чародей по имени Фриний нашел его и позвал с собой в Лабиринт, Иссканр, конечно, узнал черноглазого — и почти не удивился.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Грачи в полете. Опасные гости из Внешних Пустот. Холодная: день открытых дверей. Прощание со Сна-Тонром. Последнее желание осужденного
Выпьем жизни! —
и станет, мой друг, веселей.
«Мы двужильны» —
гремит танцовщицы браслет.
Этот праздник
мы скоро закончим, приятель.
«Вот пожили…» —
и выйдем, ушедшим вослед.
Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь
До Родниковой рощицы было топать и топать, и Кайнор очень скоро пожалел, что не умер прямо на трактирном столе. Всегда так: из всех вариантов выбираешь самый обременительный, а ведь пора бы уже поумнеть!..
Кстати, за посещеньями местных трактиров, избиениями невинных жонглеров, лежаньем на столах и беседами с тааригом день почти и прошел. А во рту, если не считать кружечки дармового пива и терпкого вкуса собственной крови, ничего и не побывало. О чем желудок откуда-то снизу и заявляет, зануда, недвусмысленным урчанием, аж крестьяне испуганно шарахаются, а чей-то ребенок грудной от страха в плаче зашелся. Некрасиво получается. Хотя… тут бы до вечера дожить без увечий. Кстати, забавная строчка, запомним, а при случае — покрутим ее так-эдак, может, что-нибудь проклюнется…
…И зазевавшись, споткнувшись о какой-то корешок, не к месту торчавший из земли, сам Кайнор как раз и клюнул носом в нее, родимую.
Но между моментом взлета и падения, появилось вдруг совершенно неуместное ощущение театральности происходящего: господин «ихняя справедливость», врачеватель Туллэк и прочие трехсосновцы представились вдруг актерами, небо — дурно выкрашенной холстиной, поле и рощица у горизонта — аляповатым задником, а земля — досками помоста. Весьма, между прочим, твердыми досками.
Его подхватили под руки и подняли — почему-то сквернословля и заметно оживившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
А вот оживший мост видел он один.)
Все Держатели рухнули почти одновременно, но Иссканр узнал об этом позже. Да и всё равно его заботила одна-единственная башня — та, которая упала прямо на рынок Срезанного Кошелька.
…Продраться через вопящие, толкающиеся, рыдающие и смятенные улицы Сна-Тонра оказалось неожиданно легко. Главное — выбрать правильное направление, но теперь, когда колпак исчез, с этим затруднений не было: знай перебирайся через завалы, отпихивай в сторону взбесившихся горожан — и беги, беги, беги, — беги, будь ты проклят! Скорее!!!
Он почти ничего не запомнил: ни того, как бежал, ни того, что творилось вокруг. Так, какие-то смутные образы… Но один въелся в память, впился в нее настырным клещом: проломленный от крыши до подвала дом, из которого вывалился каменный палец, ногтем упершийся в стену особняка напротив. И на ногте том — знак: вырезанная плеть-девятихвостка. Под ним тихо стонал какой-то неудачник, расплющенный, словно ящерица под каблуком. Бедняге уже было не помочь, Иссканр с разгону подпрыгнул, зацепился за верхний край каменного ногтя, подтянулся, упершись ногами в выемки, изображавшие плеть, перебрался через завал и поспешил дальше.
Угол Колбасной и улицы Последнего Вздоха выглядел впечатляюще. Говорят, во время Второго Нисхождения зверобоги истребляли пралюдей по-разному: насылали моровое поветрие и своих фистамьеннов, шибали молниями, поливали дождем. Но самое страшное случалось, когда они нисходили на землю и принимались за грешников не опосредованно, а, так сказать, напрямую. Легенды утверждают, что земля в результате изменила очертания, появились новые реки, озеро Ллусим тоже вон вроде бы после этого образовалось — и не оно одно.
При виде того, во что превратились Колбасная и улица Последнего вздоха, Иссканр очень живо представил себе, каково было в Ллаургине, когда в мир нисходили зверобоги.
Сюда упала самая большая часть расколовшегося Держателя, она перечеркнула обе улицы жирной ломаной линией — и сейчас, выхваченная суетливым светом факелов, казалась обожравшейся гусеницей или рубцом, вспухшим на теле города. На улице Последнего Вздоха к факелам прибавился свет красных фонарей: из тех заведений, которые не пострадали или пострадали незначительно, на помощь были направлены девицы и прислуга; впрочем, то же самое творилось во всём районе — тот, кто не лишился крыши над головой, спешил на помощь соседям: разбирали завалы, срочно обустраивали помещения, куда хотя бы на первое время можно было положить раненых, оттаскивали в сторону тех, кого уже не спасти. Как всегда, нашлись люди, способные мыслить трезво: они приняли на себя руководство над спасательными работами и приводили в движение ошарашенных случившимся горожан, которые иначе просто стояли бы, разинув рты, или бесцельно предавались горю.
— Потом! — кричал один из таких умников. — Потом оплачете своих мертвых — спасайте тех, кто остался жив! — Он накинулся на суховатую женщину, рыдавшую в полный голос: — Ты же травница, Маррикэ, ты же обет давала! Посмотри, скольким сейчас нужна твоя помощь! — И буквально силой повел ее к рыночным прилавкам, на которых укладывали раненых. — Давай, займись ими!
Женщина судорожно кивнула и обратилась с вопросом к человеку, который врачевал пострадавших. Тот показал на соседний ряд и что-то объяснил и она аккуратно, с нарочитой неторопливостью принялась осматривать лежавших, а слезы по-прежнему катились по ее лицу…
Но Иссканр уже забыл о травнице, его взгляд вернулся к человеку, который работал рядом с ней, который показал ей, кем следует заняться в первую очередь. Ему помогали двое, толстяк и низкорослый, с тюленьими усами, мужчина — оба явно не были целителями, а просто оказались под рукой и выполняли несложные поручения. Но что-то, несомненно, связывало их с врачевателем — немного сутулым, чуть старше Иссканра человеком в плаще с капюшоном. Капюшон был отброшен, волосы растрепаны, по лбу стекала струйка пота. В черных как ночь глазах не отражалось ни единого чувства, но вот врачеватель перехватил взгляд Иссканра, поднял голову и на мгновение застыл, словно увидевший змею птенец.
И таким же птенцом в тот миг застыл Иссканр.
…Потом его толкнули в плечо, у черноглазого о чем-то в очередной раз спросили — наваждение пропало, и каждый из них занялся своим делом: врачеватель лечил, Иссканр — бежал к тому единственному дому на Колбасной, куда так стремился попасть в эту ночь.
Но ни один из них не забыл о той вроде бы случайной встрече посреди развороченного Сна-Тонра.
И когда спустя почти два года чародей по имени Фриний нашел его и позвал с собой в Лабиринт, Иссканр, конечно, узнал черноглазого — и почти не удивился.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Грачи в полете. Опасные гости из Внешних Пустот. Холодная: день открытых дверей. Прощание со Сна-Тонром. Последнее желание осужденного
Выпьем жизни! —
и станет, мой друг, веселей.
«Мы двужильны» —
гремит танцовщицы браслет.
Этот праздник
мы скоро закончим, приятель.
«Вот пожили…» —
и выйдем, ушедшим вослед.
Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь
До Родниковой рощицы было топать и топать, и Кайнор очень скоро пожалел, что не умер прямо на трактирном столе. Всегда так: из всех вариантов выбираешь самый обременительный, а ведь пора бы уже поумнеть!..
Кстати, за посещеньями местных трактиров, избиениями невинных жонглеров, лежаньем на столах и беседами с тааригом день почти и прошел. А во рту, если не считать кружечки дармового пива и терпкого вкуса собственной крови, ничего и не побывало. О чем желудок откуда-то снизу и заявляет, зануда, недвусмысленным урчанием, аж крестьяне испуганно шарахаются, а чей-то ребенок грудной от страха в плаче зашелся. Некрасиво получается. Хотя… тут бы до вечера дожить без увечий. Кстати, забавная строчка, запомним, а при случае — покрутим ее так-эдак, может, что-нибудь проклюнется…
…И зазевавшись, споткнувшись о какой-то корешок, не к месту торчавший из земли, сам Кайнор как раз и клюнул носом в нее, родимую.
Но между моментом взлета и падения, появилось вдруг совершенно неуместное ощущение театральности происходящего: господин «ихняя справедливость», врачеватель Туллэк и прочие трехсосновцы представились вдруг актерами, небо — дурно выкрашенной холстиной, поле и рощица у горизонта — аляповатым задником, а земля — досками помоста. Весьма, между прочим, твердыми досками.
Его подхватили под руки и подняли — почему-то сквернословля и заметно оживившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171