» — спрашивает.
Она-то точно знает.
Она — фистамьенн.
— Чего ты хочешь? — Так зверобогов не спрашивают: лежа па боку, едва ворочая языком да еще и без должной почтительности. Но Фринию всё равно. Если то, что произошло в монастыре, было сделано по воле Сатьякала, если ни один не должен выжить… то он и не выживет, можно даже не тянуться рукой за посохом.
Но Фриний тянется.
И повторяет:
— Чего ты хочешь?
«А чего хочешь ты? — голос звучит прямо в голове, где-то ближе к затылку, и больно отдается в барабанных перепонках, бьет по ним изнутри. — Чего хочешь ты?»
Это не насмешка, вопрос вполне серьезный — и ответа змея ждет такого же. Язычок продолжает плясать в смертельной близи от лица: захочет ужалить — достаточно будет одного броска и укуса. Фриний неплохо разбирается в змеях, и этот вид, тайяга, — из самых опасных.
«Чего же я хочу?»
Того, разумеется, за чем ехал сюда: ответов на вопросы. И еще — понимает он вдруг, удивляясь невесть откуда пришедшей ярости, — еще отомстить за смерть Тойры, Птича, Жорэма, отца Ог'Тарнека.
«Хорошо, — звучит в голове бесстрастный голос. Глаза от него начинают слезиться, всё время хочется чихнуть. Какой уж там посох! — Хорошо. Ты отомстишь. И получишь ответы на вопросы. А взамен ты сделаешь вот что…»
Фриний слушает — и понимает, что выбора, по сути, у него и нет. Отказаться от сделки с Сатьякалом — это намного страшнее, чем просто смерть.
К тому же условия, которые вшептывает ему в голову змея-фистамьенн, вполне приемлемы, в чем-то они даже совпадают с целями Фрииия.
Но прежде месть! Змея поможет ему отыскать убийц, они уверены, что ушли далеко, что в безопасности. Чтобы догнать их, у Фриния уйдет примерно две недели, а потом он еще долго будет ходить вокруг да около угнездившихся на постоялом дворе душегубов и время от времени подбрасывать им причины для беспокойства: насылать тревожные сны, подливать в умывальник кровь, подкладывать под подушки мертвых птиц.
Трюньильцы — а убийцы были родом именно оттуда — постепенно сходили с ума от переживаний. А Фриний, войдя во вкус, понимал теперь, почему сытый кот не торопится съесть мышь, но играет с нею.
Он обстоятельно выбирал способ, которым умертвит душегубов, а заодно тянул время. Решал, как быть с поручением, переданным змеёй-фистамьенном, и пытался вызнать, чего ждут в Гнук-Шунеке трюньильцы.
Оказалось — дальнейших указаний от своего неведомого повелителя. Один в этой компании был колдуном, но довольно посредственным, Фриния он учуять не мог, тем более предпринять что-либо против него. Когда чародей убедился, что завтра трюньильцы покинут городишко, он принялся действовать.
Спали они по пять человек в двух комнатах; пробравшись в первую, чародей обездвижил всех и первым делом допросил колдуна. Но тот, едва Фриний начал «снимать» с него «броню», умер от разрыва сердца. С остальными четырьмя случилось то же самое.
Их собратьев из другой комнаты Фриний пощадил и дал шанс: расскажете сами — отпущу. Но, видимо, участь, которая грозила им в таком случае, пугала душегубов сильнее, чем вполне реальная смерть здесь и сейчас.
Лишь по косвенным уликам чародей догадался, что трюньильцев, посланных неизвестным господином, было больше. Просто другие, оказавшись в королевстве, сразу же ушли на север и к резне в Тхалемской обители никакого отношения не имели. Поэтому Фриний и не стал тех, других, преследовать; да и неизвестно, позволила бы ему сделать это Змея а проверять длину собственного новообретенного поводка чародей еще не был готов.
Он умертвил всех десятерых и использовал их для изготовления некоторых магических предметов, в том числе огненных браслетов и светящегося черепа. Затем придал трупам такой вид, чтобы каждый понял: здесь побывали жрецы Пестроспинной и покарали покойных за вполне весомые, пусть и не известные этому «каждому» грехи.
Большего не требовалось; теперь Фриний мог — и должен был — приступить к выполнению своей части обещанного: найти тех людей, на которых ему укажет Немигающая, — найти и препроводить в Лабиринт.
Там-то он и получит ответы на свои вопросы, на все сразу.
* * *
…Зачитано было письмо покойного графа, каковое чернявая выслушала вполне сдержанно, за что Гвоздь ее поневоле зауважал.
После письма воспоследовали уже слышанные им некогда объяснения: у озера, мол, должен был ждать какой-то «Смутный», который знает «больше всех», он и разъяснил бы, что к чему и как жить дальше. А теперь вот…
— Теперь всё переменилось. Человек, оставивший условное сообщение в «Рыцаре», видел в городе ученика Смутного. Ученик этот — точно Носитель, и он, кажется, нашел здесь еще одного подобного себе. Моему знакомому удалось подслушать их разговор. Выходит так, что ученик Смутного тоже разыскивает и собирает Носителей — и что он, судя по всему, делает это, подчиняясь воле какого-то из зверобогов.
— Против которых выступал, если память меня не подводит, Смутный, — вставил свой медный «плавник» Гвоздь. — И в чем смысл?
— В том, что Смутный не успел рассказать ученику о его истинной природе; а после смерти учителя тот подпал под влияние Сатьякала.
— …Почему-то не уничтожившего беднягу, а заставившего искать других Носителей. Концы с концами не сходятся, господин врачеватель.
— Сходятся! Смутный давно подозревал, что если собрать всех Носителей в точке раскола, в Лабиринте, — можно изменить мир. Причем не единственным образом. В зависимости от намерений собравшего можно либо возродить Низвергнутого, либо навсегда, окончательно, уничтожить частицы его души.
— Сатьякал, разумеется, заинтересован в последнем. Но зачем? Ведь Носители воплощаются в Ллаургине уже не в первый раз…
— А сама вероятность того, что Низвергнутый может возродиться?!
Гвоздь развел руками: действительно сильный довод, ничего не скажешь.
Графинька — нашла что сказать.
— А раньше почему зверобоги не могли собрать Носителей в Лабиринте и уничтожить? Ну что, что вы, господин Туллэк, на меня так смотрите?! Вы, как и отец, всегда считали меня этакой малолетней самодурочкой, никогда не принимали всерьез! Хотела бы я знать — почему!
— Если я обидел вас, графиня…
— Оставьте, при чем здесь «обидел»?! Вы повезли меня в это паломничество, ничего не сказав о его настоящих целях… да, да, да, так велел мой отец, но вы, вы-то, господин Туллэк!.. Неужели у вас не было своей головы на плечах? Неужели я помешала бы вам, если бы знала больше? Еще в Сьемте вы рассказали почти всё господину Кайнору, а меня предпочли держать в неведении. И теперь спрашиваете, обидели ли вы меня!
— У меня были на то причины, поверьте, сударыня.
— Разумеется, были, — подал голос Гвоздь. — Не расскажи мне господин врачеватель что да как, я ведь мог и свернуть с полпути, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Она-то точно знает.
Она — фистамьенн.
— Чего ты хочешь? — Так зверобогов не спрашивают: лежа па боку, едва ворочая языком да еще и без должной почтительности. Но Фринию всё равно. Если то, что произошло в монастыре, было сделано по воле Сатьякала, если ни один не должен выжить… то он и не выживет, можно даже не тянуться рукой за посохом.
Но Фриний тянется.
И повторяет:
— Чего ты хочешь?
«А чего хочешь ты? — голос звучит прямо в голове, где-то ближе к затылку, и больно отдается в барабанных перепонках, бьет по ним изнутри. — Чего хочешь ты?»
Это не насмешка, вопрос вполне серьезный — и ответа змея ждет такого же. Язычок продолжает плясать в смертельной близи от лица: захочет ужалить — достаточно будет одного броска и укуса. Фриний неплохо разбирается в змеях, и этот вид, тайяга, — из самых опасных.
«Чего же я хочу?»
Того, разумеется, за чем ехал сюда: ответов на вопросы. И еще — понимает он вдруг, удивляясь невесть откуда пришедшей ярости, — еще отомстить за смерть Тойры, Птича, Жорэма, отца Ог'Тарнека.
«Хорошо, — звучит в голове бесстрастный голос. Глаза от него начинают слезиться, всё время хочется чихнуть. Какой уж там посох! — Хорошо. Ты отомстишь. И получишь ответы на вопросы. А взамен ты сделаешь вот что…»
Фриний слушает — и понимает, что выбора, по сути, у него и нет. Отказаться от сделки с Сатьякалом — это намного страшнее, чем просто смерть.
К тому же условия, которые вшептывает ему в голову змея-фистамьенн, вполне приемлемы, в чем-то они даже совпадают с целями Фрииия.
Но прежде месть! Змея поможет ему отыскать убийц, они уверены, что ушли далеко, что в безопасности. Чтобы догнать их, у Фриния уйдет примерно две недели, а потом он еще долго будет ходить вокруг да около угнездившихся на постоялом дворе душегубов и время от времени подбрасывать им причины для беспокойства: насылать тревожные сны, подливать в умывальник кровь, подкладывать под подушки мертвых птиц.
Трюньильцы — а убийцы были родом именно оттуда — постепенно сходили с ума от переживаний. А Фриний, войдя во вкус, понимал теперь, почему сытый кот не торопится съесть мышь, но играет с нею.
Он обстоятельно выбирал способ, которым умертвит душегубов, а заодно тянул время. Решал, как быть с поручением, переданным змеёй-фистамьенном, и пытался вызнать, чего ждут в Гнук-Шунеке трюньильцы.
Оказалось — дальнейших указаний от своего неведомого повелителя. Один в этой компании был колдуном, но довольно посредственным, Фриния он учуять не мог, тем более предпринять что-либо против него. Когда чародей убедился, что завтра трюньильцы покинут городишко, он принялся действовать.
Спали они по пять человек в двух комнатах; пробравшись в первую, чародей обездвижил всех и первым делом допросил колдуна. Но тот, едва Фриний начал «снимать» с него «броню», умер от разрыва сердца. С остальными четырьмя случилось то же самое.
Их собратьев из другой комнаты Фриний пощадил и дал шанс: расскажете сами — отпущу. Но, видимо, участь, которая грозила им в таком случае, пугала душегубов сильнее, чем вполне реальная смерть здесь и сейчас.
Лишь по косвенным уликам чародей догадался, что трюньильцев, посланных неизвестным господином, было больше. Просто другие, оказавшись в королевстве, сразу же ушли на север и к резне в Тхалемской обители никакого отношения не имели. Поэтому Фриний и не стал тех, других, преследовать; да и неизвестно, позволила бы ему сделать это Змея а проверять длину собственного новообретенного поводка чародей еще не был готов.
Он умертвил всех десятерых и использовал их для изготовления некоторых магических предметов, в том числе огненных браслетов и светящегося черепа. Затем придал трупам такой вид, чтобы каждый понял: здесь побывали жрецы Пестроспинной и покарали покойных за вполне весомые, пусть и не известные этому «каждому» грехи.
Большего не требовалось; теперь Фриний мог — и должен был — приступить к выполнению своей части обещанного: найти тех людей, на которых ему укажет Немигающая, — найти и препроводить в Лабиринт.
Там-то он и получит ответы на свои вопросы, на все сразу.
* * *
…Зачитано было письмо покойного графа, каковое чернявая выслушала вполне сдержанно, за что Гвоздь ее поневоле зауважал.
После письма воспоследовали уже слышанные им некогда объяснения: у озера, мол, должен был ждать какой-то «Смутный», который знает «больше всех», он и разъяснил бы, что к чему и как жить дальше. А теперь вот…
— Теперь всё переменилось. Человек, оставивший условное сообщение в «Рыцаре», видел в городе ученика Смутного. Ученик этот — точно Носитель, и он, кажется, нашел здесь еще одного подобного себе. Моему знакомому удалось подслушать их разговор. Выходит так, что ученик Смутного тоже разыскивает и собирает Носителей — и что он, судя по всему, делает это, подчиняясь воле какого-то из зверобогов.
— Против которых выступал, если память меня не подводит, Смутный, — вставил свой медный «плавник» Гвоздь. — И в чем смысл?
— В том, что Смутный не успел рассказать ученику о его истинной природе; а после смерти учителя тот подпал под влияние Сатьякала.
— …Почему-то не уничтожившего беднягу, а заставившего искать других Носителей. Концы с концами не сходятся, господин врачеватель.
— Сходятся! Смутный давно подозревал, что если собрать всех Носителей в точке раскола, в Лабиринте, — можно изменить мир. Причем не единственным образом. В зависимости от намерений собравшего можно либо возродить Низвергнутого, либо навсегда, окончательно, уничтожить частицы его души.
— Сатьякал, разумеется, заинтересован в последнем. Но зачем? Ведь Носители воплощаются в Ллаургине уже не в первый раз…
— А сама вероятность того, что Низвергнутый может возродиться?!
Гвоздь развел руками: действительно сильный довод, ничего не скажешь.
Графинька — нашла что сказать.
— А раньше почему зверобоги не могли собрать Носителей в Лабиринте и уничтожить? Ну что, что вы, господин Туллэк, на меня так смотрите?! Вы, как и отец, всегда считали меня этакой малолетней самодурочкой, никогда не принимали всерьез! Хотела бы я знать — почему!
— Если я обидел вас, графиня…
— Оставьте, при чем здесь «обидел»?! Вы повезли меня в это паломничество, ничего не сказав о его настоящих целях… да, да, да, так велел мой отец, но вы, вы-то, господин Туллэк!.. Неужели у вас не было своей головы на плечах? Неужели я помешала бы вам, если бы знала больше? Еще в Сьемте вы рассказали почти всё господину Кайнору, а меня предпочли держать в неведении. И теперь спрашиваете, обидели ли вы меня!
— У меня были на то причины, поверьте, сударыня.
— Разумеется, были, — подал голос Гвоздь. — Не расскажи мне господин врачеватель что да как, я ведь мог и свернуть с полпути, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171