— и спускайтесь вниз.
— Бегу! — отозвался Гвоздь.
«И всё-таки, — подумал он, глядя ей в спину, — почему?..»
* * *
Найти нужных Немигающей людей только сперва казалось простым заданием. Точное их количество тайяга-фистамьенн не назвала, а Фриний не настаивал: зачем? Его вели, он выполнял — привычное дело; «ты ведь именно так прожил большую часть жизни, Найдёныш?» — спрашивал воображаемый Купчина и подмигивал, почему-то грустно.
Немигающая приказала отправляться в Таллигон, да поскорее. Он так и сделал, но на полпути получил новое сообщение: теперь Фринию следовало забыть о Таллигоне и ехать к Ллусиму, причем так, чтобы непременно поспеть к началу Собора. Он выполнил: был там в середине месяца Кабарги, когда основная масса паломников еще только тянулась по трактам и бездорожью к заветному озеру.
Остановившись в «Рухнувшем рыцаре», Фриний ждал дальнейших указаний от Немигающей. И получил их — в один из дней ему было приказано как можно скорее отправляться в переулок неподалеку… где чародей обнаружил первого из своих будущих спутников — и при весьма неприглядных обстоятельствах.
Фриний почти не удивился, узнав в молодом человеке того, которого видел в Сна-Тонре. И сейчас впервые задал себе вопрос: он сам для Немигающей — тот, кто должен собрать остальных, или же — один из них?
Второго, впрочем, они упустили, о чем тайяга-фистамьенн сообщила Фринию тем же вечером. Заодно рассказала, какие доводы следует применить, чтобы Иссканр согласился пойти вслед за чародеем — сперва на поиски их будущих спутников, потом — в Лабиринт.
Сам Фриний видел, что особые-то уговоры и не нужны. Иссканр был здорово напуган той резней, свидетелем и невольным участником которой он стал. По словам молодого человека, он убил лишь некоего «брата Хуккрэна» — и то совершенно случайно, защищаясь. Однако, как ни крути, монахов было шестеро, и когда Фриний нашел Иссканра, все шестеро были мертвы. А маленькой девочки, о которой не уставал твердить Иссканр, Фриний там не видел, да и в слухах, ходивших по городу, о ней ни словом не упоминалось.
Так или иначе, Иссканр был бы рад поскорее убраться из Клыка, и вообще из окрестностей Ллусима. Но время еще не наступило, Немигающая велела выжидать, а потом — отправляться на церемонию со священными реликвиями; да Фриний и сам не торопился покидать город. Слишком многое носилось в воздухе, и он, казалось, вот-вот поймет нечто очень важное.
Не успел. Из-за несчастного случая на церемонии погиб Купчина, и Фриний тотчас получил приказ от Немигающей бросать всё и уходить, буквально бежать, как можно дальше от Храма. Причем строго на восток, не приближаясь к Лимну и не забирая чересчур далеко к югу.
О Нисхождении они узнали лишь сутки спустя, и Иссканр почему-то был уверен, что причиной такового стала смерть упомянутого брата Хуккрэна. Впрочем, убеждать в этом Фриния молодой человек не спешил, а у чародея хватало своих забот, чтобы не забивать голову подобным бредом.
Намного сильнее его тревожила странная находка, которая ожидала их в лесу неподалеку от Клыка. У погасшего кострища лежали обглоданные волками тела, однако по некоторым приметам Фриний заключил, что убили бедолаг не звери, причиной их смерти стал человек. Которого — вот уж полная нелепица! — прежде убили те самые ныне обглоданные «бедолаги», он же ожил, прикончил их и ушел дальше.
Причем волки не рискнули напасть на одинокого бродягу.
Фриний заподозрил, что именно этот таинственный неумирающий человек интересует Змею. И, к собственной досаде, вскоре убедился в своих подозрениях.
…Иногда он спрашивал себя: почему? Почему я, чародей пятой ступени, подчиняюсь приказам Немигающей, зачем вообще ввязался в это дело?
Он не сомневался, что многие чародеи и до него выполняли волю Сатьякала, непосредственно им диктуемую, но они руководствовались при этом интересом исследователя, жаждой неземного могущества или наживы. А он — чем?
Неужели только тем, что отныне разноцветные сны с падением вообще никогда не мучили его, хотя продолжали повторяться едва ли не каждую ночь? Или действительно он был готов на столь многое ради горстки ответов, так и не произнесенных Тойрой?
Вообще, чем или кем был для него, Фриния, Тойра?
Мстил ли он тогда, в Гнук-Шунеке, за смерть учителя или же за то, что десять трюньильцев не дали возможности задать давно терзавшие Фриния вопросы?
Он спрашивает себя об этом и теперь, почти год спустя после смерти Тойры, лежа в Лабиринте и барахтаясь в трясине снов-воспоминаний. Одно, самое важное, самое страшное, снова приближается («я сделаю так, что он вспомнит в нужный момент, поверьте, брат Гланнах»), и на сей раз у Фриния недостает сил, чтобы закрыться, защититься, отогнать его.
Он лишь беззвучно рыдает во сне — а черное шестилапое существо, сидящее рядом, наблюдает за дорожками слез, по-детски склонив к плечу мохнатую голову.
* * *
Монастырский двор выглядел так, словно по нему прошелся ураган — причем ураган умный и злопакостный. Одна створка ворот была сорвана с петель и валялась в грязи, другая висела, перекосившись и грозя вот-вот рухнуть. Все ближайшие к воротам постройки пребывали в разной степени разрушения, горело левое крыло конюшен, и монахи, выстроившись цепочкой, передавали из рук в руки ведра с водой. На фоне черного неба пламя казалось флагом, то ли молящим о пощаде, то ли бросающим ночи вызов.
Два запряженных маркизовых экипажа уже стояли, готовые тронуться в путь. По двору бегали какие-то люди, некоторые из них пытались выпытать, нет ли свободных мест и нельзя ли за деньги пристать к отъезжающим. Впрочем, Айю-Шун и Шкиратль умели убедительно говорить «нет», а заряженные арбалеты людей маркиза оказывались весомым подтверждением сказанному.
Все давно погрузились, оставалось дождаться лишь того человека, о котором говорил господин Туллэк.
— Где он?
— Он… вот-вот он должен прийти.
— Пойдемте-ка, сами его поищем, — предложил Гвоздь. Рыжий уже догадывался…
И вскоре убедился, что догадки его были верны.
«…они ж сломали-таки ворота, ворвались, сражение завязалось нешуточное! Многих поубивали, знаете…»
Грихх, добровольный стражник у ворот, с которым господин Туллэк в последнее время столь часто беседовал. Разумеется, он был среди тех, кто защищал монастырь от атакующих. И остался здесь же — вон лежит, мертвый среди мертвых.
Господин Туллэк зарыдал, качая головой:
— Я же говорил ему!.. Он не должен был!.. — Гвоздь утешающе положил ему руку на плечо:
— Может, это и к лучшему. Хорошо, что вы не сказали графине. Узнать, что отец был жив — и тут же увидеть его мертвым…
Врачеватель вздрогнул и изумленно посмотрел на Рыжего:
— Как вы догадались?!
— Я видел его портрет — тогда, в Нуллатоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
— Бегу! — отозвался Гвоздь.
«И всё-таки, — подумал он, глядя ей в спину, — почему?..»
* * *
Найти нужных Немигающей людей только сперва казалось простым заданием. Точное их количество тайяга-фистамьенн не назвала, а Фриний не настаивал: зачем? Его вели, он выполнял — привычное дело; «ты ведь именно так прожил большую часть жизни, Найдёныш?» — спрашивал воображаемый Купчина и подмигивал, почему-то грустно.
Немигающая приказала отправляться в Таллигон, да поскорее. Он так и сделал, но на полпути получил новое сообщение: теперь Фринию следовало забыть о Таллигоне и ехать к Ллусиму, причем так, чтобы непременно поспеть к началу Собора. Он выполнил: был там в середине месяца Кабарги, когда основная масса паломников еще только тянулась по трактам и бездорожью к заветному озеру.
Остановившись в «Рухнувшем рыцаре», Фриний ждал дальнейших указаний от Немигающей. И получил их — в один из дней ему было приказано как можно скорее отправляться в переулок неподалеку… где чародей обнаружил первого из своих будущих спутников — и при весьма неприглядных обстоятельствах.
Фриний почти не удивился, узнав в молодом человеке того, которого видел в Сна-Тонре. И сейчас впервые задал себе вопрос: он сам для Немигающей — тот, кто должен собрать остальных, или же — один из них?
Второго, впрочем, они упустили, о чем тайяга-фистамьенн сообщила Фринию тем же вечером. Заодно рассказала, какие доводы следует применить, чтобы Иссканр согласился пойти вслед за чародеем — сперва на поиски их будущих спутников, потом — в Лабиринт.
Сам Фриний видел, что особые-то уговоры и не нужны. Иссканр был здорово напуган той резней, свидетелем и невольным участником которой он стал. По словам молодого человека, он убил лишь некоего «брата Хуккрэна» — и то совершенно случайно, защищаясь. Однако, как ни крути, монахов было шестеро, и когда Фриний нашел Иссканра, все шестеро были мертвы. А маленькой девочки, о которой не уставал твердить Иссканр, Фриний там не видел, да и в слухах, ходивших по городу, о ней ни словом не упоминалось.
Так или иначе, Иссканр был бы рад поскорее убраться из Клыка, и вообще из окрестностей Ллусима. Но время еще не наступило, Немигающая велела выжидать, а потом — отправляться на церемонию со священными реликвиями; да Фриний и сам не торопился покидать город. Слишком многое носилось в воздухе, и он, казалось, вот-вот поймет нечто очень важное.
Не успел. Из-за несчастного случая на церемонии погиб Купчина, и Фриний тотчас получил приказ от Немигающей бросать всё и уходить, буквально бежать, как можно дальше от Храма. Причем строго на восток, не приближаясь к Лимну и не забирая чересчур далеко к югу.
О Нисхождении они узнали лишь сутки спустя, и Иссканр почему-то был уверен, что причиной такового стала смерть упомянутого брата Хуккрэна. Впрочем, убеждать в этом Фриния молодой человек не спешил, а у чародея хватало своих забот, чтобы не забивать голову подобным бредом.
Намного сильнее его тревожила странная находка, которая ожидала их в лесу неподалеку от Клыка. У погасшего кострища лежали обглоданные волками тела, однако по некоторым приметам Фриний заключил, что убили бедолаг не звери, причиной их смерти стал человек. Которого — вот уж полная нелепица! — прежде убили те самые ныне обглоданные «бедолаги», он же ожил, прикончил их и ушел дальше.
Причем волки не рискнули напасть на одинокого бродягу.
Фриний заподозрил, что именно этот таинственный неумирающий человек интересует Змею. И, к собственной досаде, вскоре убедился в своих подозрениях.
…Иногда он спрашивал себя: почему? Почему я, чародей пятой ступени, подчиняюсь приказам Немигающей, зачем вообще ввязался в это дело?
Он не сомневался, что многие чародеи и до него выполняли волю Сатьякала, непосредственно им диктуемую, но они руководствовались при этом интересом исследователя, жаждой неземного могущества или наживы. А он — чем?
Неужели только тем, что отныне разноцветные сны с падением вообще никогда не мучили его, хотя продолжали повторяться едва ли не каждую ночь? Или действительно он был готов на столь многое ради горстки ответов, так и не произнесенных Тойрой?
Вообще, чем или кем был для него, Фриния, Тойра?
Мстил ли он тогда, в Гнук-Шунеке, за смерть учителя или же за то, что десять трюньильцев не дали возможности задать давно терзавшие Фриния вопросы?
Он спрашивает себя об этом и теперь, почти год спустя после смерти Тойры, лежа в Лабиринте и барахтаясь в трясине снов-воспоминаний. Одно, самое важное, самое страшное, снова приближается («я сделаю так, что он вспомнит в нужный момент, поверьте, брат Гланнах»), и на сей раз у Фриния недостает сил, чтобы закрыться, защититься, отогнать его.
Он лишь беззвучно рыдает во сне — а черное шестилапое существо, сидящее рядом, наблюдает за дорожками слез, по-детски склонив к плечу мохнатую голову.
* * *
Монастырский двор выглядел так, словно по нему прошелся ураган — причем ураган умный и злопакостный. Одна створка ворот была сорвана с петель и валялась в грязи, другая висела, перекосившись и грозя вот-вот рухнуть. Все ближайшие к воротам постройки пребывали в разной степени разрушения, горело левое крыло конюшен, и монахи, выстроившись цепочкой, передавали из рук в руки ведра с водой. На фоне черного неба пламя казалось флагом, то ли молящим о пощаде, то ли бросающим ночи вызов.
Два запряженных маркизовых экипажа уже стояли, готовые тронуться в путь. По двору бегали какие-то люди, некоторые из них пытались выпытать, нет ли свободных мест и нельзя ли за деньги пристать к отъезжающим. Впрочем, Айю-Шун и Шкиратль умели убедительно говорить «нет», а заряженные арбалеты людей маркиза оказывались весомым подтверждением сказанному.
Все давно погрузились, оставалось дождаться лишь того человека, о котором говорил господин Туллэк.
— Где он?
— Он… вот-вот он должен прийти.
— Пойдемте-ка, сами его поищем, — предложил Гвоздь. Рыжий уже догадывался…
И вскоре убедился, что догадки его были верны.
«…они ж сломали-таки ворота, ворвались, сражение завязалось нешуточное! Многих поубивали, знаете…»
Грихх, добровольный стражник у ворот, с которым господин Туллэк в последнее время столь часто беседовал. Разумеется, он был среди тех, кто защищал монастырь от атакующих. И остался здесь же — вон лежит, мертвый среди мертвых.
Господин Туллэк зарыдал, качая головой:
— Я же говорил ему!.. Он не должен был!.. — Гвоздь утешающе положил ему руку на плечо:
— Может, это и к лучшему. Хорошо, что вы не сказали графине. Узнать, что отец был жив — и тут же увидеть его мертвым…
Врачеватель вздрогнул и изумленно посмотрел на Рыжего:
— Как вы догадались?!
— Я видел его портрет — тогда, в Нуллатоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171