Он попробовал оценить возможные улики против него, прикидывал так и сяк, но это было подобно блужданию в темноте с закрытыми глазами. Ему ничего не было известно о том, что о нем знают.
Арестовали ли Рыжего Тима? Имеются ли какие-нибудь реальные доказательства любой из их - он нашел нужные слова - «экономических операций»? Или они рассчитывали поймать его «с товаром на руках», но Лиля обвела их вокруг пальца?
Все утро Ноултон сидел и размышлял над этими вопросами и не думал о Лиле. Он немного о ней беспокоился, она дала ему такой пример находчивости и смелости, что он был уверен в ее безопасности. Он знал, что ей удалось выскользнуть из квартиры, и, хотя у нее в руках был этот опасный сверток, избавиться от него ей не составило бы труда.
Он вспомнил ее смущение, когда она зашла к нему в квартиру, вспышку обиды, когда он показался ей равнодушным, загоревшиеся радостные огоньки в ее глазах, когда он сказал ей о своей любви, - и потом как ее руки обвили его шею, ее губы прикоснулись к его губам, ее искренние, такие сладкие слова в ответ.
А теперь - он взглянул на голые тюремные стены - это! Он поежился и застонал.
В этот момент из-за двери послышался голос - грубый голос тюремного надзирателя:
- Ноултон! Тут кое-кто хочет тебя видеть!
Человек на топчане от удивления вскочил на ноги.
Могла ли это быть… но нет, конечно, это не Лиля, подумал он и, поколебавшись, спросил:
- Кто это?
Затем он подошел к двери и посмотрел в зарешеченное окошко.
- Догерти! - удивленно вскрикнул он. - Что, ради всех святых, тебя сюда привело?
Бывший боксер, который стоял посередине коридора, приблизился к двери.
- Привет, Ноултон! Кажись, на этот раз твои дела неважнецкие. Как самочувствие?
Ноултон стоял, пристально глядя на него, и ничего не говорил. Зачем он пришел? Не случилось ли чего-нибудь с Лилей? Она не арестована?
- Чего ты хочешь? - требовательно спросил он. В голосе его звучало беспокойство.
Догерти рассмеялся:
- Так с друзьями не разговаривают. Но я вижу, что у тебя нервишки пошаливают, и поэтому извиняю.
- С… друзьями? - с запинкой переспросил Ноултон.
- Конечно. - Догерти снова рассмеялся, возможно для того, чтобы скрыть смущение. - А ты думаешь, иначе бы я сюда пришел? Помимо всего прочего, у меня тут для тебя небольшое послание от мисс Уильямс.
- Где она?
- Дома.
- С ней все в порядке? Она хорошо себя чувствует?
- Да, и то и другое.
- Слава богу! А записка?
- Не так громко. - Догерти подошел поближе к двери. - Я тебе ее тихонько передам. И говори потише - в этом маленьком отеле никогда нельзя знать, кто находится рядом. Погоди-ка минутку… Вот она!
Быстро!
Через решетку на пол камеры спланировал небольшой лист бумаги. Ноултон нетерпеливо наклонился, схватил его и сунул в карман. Его голос дрожал от волнения.
- Спасибо, старик. Тысячекратное спасибо. Ты уверен, что с ней все в порядке?
- Абсолютно.
- Слава богу! - Пальцы Ноултона теребили кусочек бумаги в кармане. - Меня только это и беспокоило. Не имеет никакого значения, что будет со мной, - в любом случае я это переживу. Но если с ней…
- Ничего с ней не случится, - перебил Догерти. - А теперь перейдем к делу, потому что у меня мало времени. Ты должен выбраться отсюда, Ноултон, и мы собираемся тебе помочь.
- Но почему…
- Не важно почему. Конечно, мы делаем это главным образом ради нее, но она рассказала нам сегодня утром кое-что, чего мы не знали раньше, и мы почувствовали, что нехорошо себя вели, а сейчас хотим начать честную игру. Но это главным образом ради нее. А ты с ней честен, не так ли? Мы только это хотим знать.
Вопрос был унизительным, но Ноултон проглотил обиду. Он понимал, что заслужил это и Догерти имеет право так спрашивать. Поэтому просто ответил:
- Ты знаешь, что честен. Она тебе не рассказала?
- Да. Я знаю. И я скажу, что ты счастливый дьявол, Ноултон.
Потом они обсудили, что нужно сделать для защиты Ноултона. Догерти с удивлением узнал, что молодому человеку ничего не известно о существующих против него уликах, и заметил, что это сильно осложняет дело. Он подытожил:
- Хороший адвокат во всем разберется. Дюмэн уже за ним послал - мы расстались у станции надземки, - и они, возможно, будут здесь после полудня.
- Но… - усомнился Ноултон.
- Что?
- Ну, насчет этого адвоката. Я думал сам себя защищать. Сомневаюсь, что он сможет чем-то помочь.
- В чем дело? Ты разорился? - напрямик спросил Догерти.
- По сути - да. Или близко к тому. И конечно, я не могу больше пользоваться милостями…
- Катись ты к дьяволу со всеми своими «милостями»! Разве я тебе не сказал, что мы хотим помочь не поэтому? Не валяй дурака, Ноултон! Но я не представляю, как ты мог разориться. Думаю, что у тебя есть какая-то маленькая заначка. Ты же не хочешь сказать, что все выбросил и ничего себе не оставил?
Ноултон через силу улыбнулся:
- Но я завязал со всем этим месяц назад.
- Я это знаю. Она все нам рассказала. Но разве у тебя не хватило ума хоть немного припрятать?
Ноултон ответил вопросом на вопрос:
- А разве ты не спрашивал меня минуту назад, честен ли я с мисс Уильямс?
Догерти кивнул, в красках представив себе, каким было содержимое того «свертка».
- Так вот, я хочу показать тебе, каким честным я был. Я выбросил десять тысяч долларов. После того как понял, что она для меня значит, избавился от денег.
Догерти посмотрел на него с недоверием:
- Ты хочешь сказать, что выбросил десять тысяч долларов? Просто взял и выбросил?
- Да.
После этого бывший боксер несколько минут приходил в себя от изумления и обретал дар речи, потом еще раз переспросил, а для себя сделал вывод, что Ноултон - безнадежный душевнобольной.
Наконец он сказал:
- Ладно, не беспокойся об адвокате - положись в этом на нас. А теперь, - Догерти взглянул на часы, - мне надо идти. Уже почти полдень, и я хочу поймать ребят, пока они не ушли обедать. Дюмэн скоро будет здесь.
Они поговорили еще несколько минут, и бывший боксер ушел.
Ноултон услышал его удаляющиеся шаги и как протопал по коридору тюремный надзиратель, потом подошел к маленькому зарешеченному окошку в стене, через которое в камеру проникал скупой свет, и вытащил записку от Лили. Она была короткой:
«Дорогой!
Мне нечего тебе сказать, кроме того, что я тебя люблю. Ты уверен, что хочешь это услышать? Видишь, у меня хорошее настроение.
Мистер Догерти и мистер Дюмэн были очень, очень добры ко мне и к тебе. Мы никогда не сможем их отблагодарить.
Тебе тоже не следует унывать, если ты любишь меня.
Л идя-».
Ноултон перечитал записку несколько раз и приложил ее к губам. И - так уж устроены мужчины - слезы благодарности, наполнявшие его глаза, не пролились в ответ на необходимую и такую ценную помощь Догерти, но их вызвала эта маленькая записка, в которой не было сказано ничего, кроме «Я тебя люблю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52