Если кому-то удастся оживить «Дельта-ньюз», моя информация тут же уйдет по рассылкам подписчиков. А это как минимум сто тысяч. Неплохо, я думаю.
– Не знала, что ты умеешь интриговать.
– Я многое умею, о чем ты даже не догадываешься.
– Послушай! Ты играешь с огнем. Зачем тебе понадобилось придумывать какую-то дурацкую империю?
– Это не выдумка. Валгалла в самом деле существует. Но туда не всех пускают.
– Послушай, Вик, у тебя кишка тонка. Не лезь в это дело. Погонишься за сенсашкой – пришьют. Похоже, тебе мало, что убили портал Гремучки, ищешь новые приключения на свою задницу? Ты ведь ничего не знаешь. Идешь вслепую, бьешь наугад. Тебя замордорят – это точно.
– Это не так просто. – Ланьер поднял банку с пивом. – Твое здоровье, большой друг стража номер два!
3
Когда Поль вернулся в холл, почти все гости уже разошлись. Остался только полковник Скотт. Да и тот задремал в кресле у камина.
– Зачем вы принимаете у себя этих людей? – спросил Поль у Сироткина. – Их не интересует истина – только собственные амбиции.
– А где наша доблестная дама? – спросил рен, не считая нужным отвечать на вопрос.
– Уехала. Видимо, хочет проверить, правду я сказал или нет.
– Не понимаю, что за игру вы ведете. Впрочем, я не стану вмешиваться – это ваше дело. Надо выпить за ваше возвращение, – сказал Сироткин, доставая из бара фужеры и коньяк. Видимо, Виктор любил коньяк, и Сироткин знал об этом.
– Здесь нет жучков? – спросил Поль.
– Два дня назад Вилли проверял, жучков не было. Надеюсь, с тех пор не завелись. А впрочем, сейчас можно ожидать чего угодно. В мире покоя сделалось неспокойно. Итак, за возвращение, господин Ланьер.
Поль выпил коньяк, как водку – залпом, даже не пытаясь оценить букет. Язык немного пощипало, потом жаркая капля потекла к желудку.
– Даня, помнишь тех кибов, что Бурлаков велел бросить весной пятьдесят лет назад?
– Что? – Сироткин приподнялся, но тут же вновь осел в кресло.
– Я – действительно Ланьер. Только не Виктор, а Поль. Его отец. Мы вместе воевали. Вспомни, Бурлаков, учитель русского, был у нас командиром. А вместо запасных батарей прислали тушенку.
– Ты же погиб!
– Как видишь, нет.
– Воскрес? Или ты клон?
– Нет. Я тот же самый. Пришел из-за врат.
– Давно?
– Нет. Не особенно. Этой осенью.
– Значит, ты жив, – проговорил Сироткин задумчиво. – Жив и ничуть не постарел.
Сироткин невольно посмотрел в большое зеркало над камином. Зеркало подтвердило: в гостиной сидели старик с седыми растрепанными волосами и мужчина лет тридцати.
– И что, за вратами – вечная молодость? Как для всех, кто погибает на войне, – они вечно остаются молодыми. Любимые сказки «милитари». – У Сироткина дрогнул голос.
– Я не погиб, – сказал Поль. – А за вратами – там все по-разному. Можно долго оставаться молодым. Или состариться и умереть за несколько часов.
– Как Вера Найт, – прошептал Сироткин.
– Вера Найт? – переспросил Поль. – Ах да, та актриса. Она всего лишь попала в мортальный лес. Летом.
– Ты ее встречал? – оживился Сироткин. Он заволновался, глаза заблестели. – Ты видел Веру Найт на той стороне.
– Я много кого видел. Веру Найт, пасиков, команданте Тутмоса и его ребятишек. – И, предваряя новый вопрос, поднял руку. – Об этом позже. Выслушай меня, это очень важно...
– Значит, ты не погиб, – вновь повторил Сироткин. – А меня, знаешь ли, героем считали. Меня контузило, осколками посекло, но я выжил. Сироткины – они живучие. А ты?
– Был ранен. Потерял сознание. Бурлаков тащил меня напрямик, через черный круг. Там, где бомбу вырожденного пространства взорвали. Дело было весной, и мы и провалились в Дикий мир.
– Да, там как раз врата теперь стоят.
– Бурлаков говорил мне, что, когда обстрел кончился, он только меня нашел из живых. Все остальные погибли. Тебя, выходит, не заметил?
Сироткин подался вперед, губы его расползлись в улыбке:
– А я спрятался.
– Где? – не понял Поль.
– Я последнего киба налаживал. У железного вояки был сбой в программе, он землю копал и копал непрерывно. Огромную яму вырыл. И тут началась стрельба. Меня взрывной волной как раз в этот окоп и откинуло. Сверху поперек ямы упал мой механический вояка. Потом нас вдвоем завалило землей. Что произошло дальше, я не знаю. Без сознания был. Похоже, востюги в атаку не пошли, боялись черного круга. Тогда считалось, что мы в мертвой зоне и тоже скоро умрем. А кто на черный круг ступил – тот сразу сгинул. Только вечером я выбрался из своего укрытия. Почти ничего не соображал. Барабанные перепонки полопались, из ушей кровь текла. Боль адская. Хорошо, у меня в аптечке шприц-тюбик с морфином остался. Я вколол его себе и потерял сознание...
– А что потом? – спросил Поль.
– Потом подкрепление подошло, меня увезли в госпиталь. Ехал в машине и смотрел, как позади пламя бесится, рокочет, грохочет. И не страшно как-то. Знаю: я спасен. Меня сочли героем, медальку выдали. За то, что уцелел.
– Давай еще коньячку, – предложил Поль.
– Что ж, давай, – Сироткин в этот раз наполнил фужеры до краешка. – Как ты в другом мире выжил?
Поль пригубил коньяк, облизнул губы.
– Нам повезло, Даня, – Поль называл старика уменьшительным именем, как пятьдесят лет назад. – Когда Бурлаков за врата провалился, понял – мир-то другой, вокруг ни души, леса. Григорий Иванович рванулся назад, а назад не пройти, полдня бился, потом сообразил: придется там, куда мы вдвоем угодили, выживать. Вот мы и выживали. К счастью, автомат и два рожка к нему были, лося завалили, жрали без соли мясо. Рыбы там в реках видимо-невидимо. Когда на нерест идет – хватай голыми руками. Зверей много. Медведи. К счастью, твари эти больно тяжелые, по деревьям не лазают. Бурлаков когда нос к носу с медведем столкнулся, на дерево залез. А потом вспомнил, что медведь по деревьям лазать может. Сидел, трясся. А мишка ходил под деревом, вставал на задние лапы, передними махал, с дерева добычу снять хотел. Ревел, но наверх не лез. Бурлаков сидел на дереве и хохотал. Медведь походил так немного и ушел.
– Что, правда? – изумился Сироткин.
Он вдруг только теперь осознал, что ничего о тварях, живущих в завратном мире, не знает. Для здешних обитателей тот мир был картонной декорацией. Толкни – опрокинется, а за ним пустота. На самом деле он живой, настоящий, дикий. Не в том смысле, что плохой, а первозданный. Человеком не тронутый.
– Медведей с тех пор поубавилось, – сухо заметил Поль. – А тогда мы их встречали почти каждый день. Олени к нам подходили почти вплотную. Я лук сделал. Стрелять стал учиться. Капканы примитивные изготовляли. Ворота мы прошли в последние дни мая. Потом лето началось, мортал включился, мы ничего еще не знали про зоны ускоренного времени. Только заметили: странный лес. И рана моя в нем затянулась за полдня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Не знала, что ты умеешь интриговать.
– Я многое умею, о чем ты даже не догадываешься.
– Послушай! Ты играешь с огнем. Зачем тебе понадобилось придумывать какую-то дурацкую империю?
– Это не выдумка. Валгалла в самом деле существует. Но туда не всех пускают.
– Послушай, Вик, у тебя кишка тонка. Не лезь в это дело. Погонишься за сенсашкой – пришьют. Похоже, тебе мало, что убили портал Гремучки, ищешь новые приключения на свою задницу? Ты ведь ничего не знаешь. Идешь вслепую, бьешь наугад. Тебя замордорят – это точно.
– Это не так просто. – Ланьер поднял банку с пивом. – Твое здоровье, большой друг стража номер два!
3
Когда Поль вернулся в холл, почти все гости уже разошлись. Остался только полковник Скотт. Да и тот задремал в кресле у камина.
– Зачем вы принимаете у себя этих людей? – спросил Поль у Сироткина. – Их не интересует истина – только собственные амбиции.
– А где наша доблестная дама? – спросил рен, не считая нужным отвечать на вопрос.
– Уехала. Видимо, хочет проверить, правду я сказал или нет.
– Не понимаю, что за игру вы ведете. Впрочем, я не стану вмешиваться – это ваше дело. Надо выпить за ваше возвращение, – сказал Сироткин, доставая из бара фужеры и коньяк. Видимо, Виктор любил коньяк, и Сироткин знал об этом.
– Здесь нет жучков? – спросил Поль.
– Два дня назад Вилли проверял, жучков не было. Надеюсь, с тех пор не завелись. А впрочем, сейчас можно ожидать чего угодно. В мире покоя сделалось неспокойно. Итак, за возвращение, господин Ланьер.
Поль выпил коньяк, как водку – залпом, даже не пытаясь оценить букет. Язык немного пощипало, потом жаркая капля потекла к желудку.
– Даня, помнишь тех кибов, что Бурлаков велел бросить весной пятьдесят лет назад?
– Что? – Сироткин приподнялся, но тут же вновь осел в кресло.
– Я – действительно Ланьер. Только не Виктор, а Поль. Его отец. Мы вместе воевали. Вспомни, Бурлаков, учитель русского, был у нас командиром. А вместо запасных батарей прислали тушенку.
– Ты же погиб!
– Как видишь, нет.
– Воскрес? Или ты клон?
– Нет. Я тот же самый. Пришел из-за врат.
– Давно?
– Нет. Не особенно. Этой осенью.
– Значит, ты жив, – проговорил Сироткин задумчиво. – Жив и ничуть не постарел.
Сироткин невольно посмотрел в большое зеркало над камином. Зеркало подтвердило: в гостиной сидели старик с седыми растрепанными волосами и мужчина лет тридцати.
– И что, за вратами – вечная молодость? Как для всех, кто погибает на войне, – они вечно остаются молодыми. Любимые сказки «милитари». – У Сироткина дрогнул голос.
– Я не погиб, – сказал Поль. – А за вратами – там все по-разному. Можно долго оставаться молодым. Или состариться и умереть за несколько часов.
– Как Вера Найт, – прошептал Сироткин.
– Вера Найт? – переспросил Поль. – Ах да, та актриса. Она всего лишь попала в мортальный лес. Летом.
– Ты ее встречал? – оживился Сироткин. Он заволновался, глаза заблестели. – Ты видел Веру Найт на той стороне.
– Я много кого видел. Веру Найт, пасиков, команданте Тутмоса и его ребятишек. – И, предваряя новый вопрос, поднял руку. – Об этом позже. Выслушай меня, это очень важно...
– Значит, ты не погиб, – вновь повторил Сироткин. – А меня, знаешь ли, героем считали. Меня контузило, осколками посекло, но я выжил. Сироткины – они живучие. А ты?
– Был ранен. Потерял сознание. Бурлаков тащил меня напрямик, через черный круг. Там, где бомбу вырожденного пространства взорвали. Дело было весной, и мы и провалились в Дикий мир.
– Да, там как раз врата теперь стоят.
– Бурлаков говорил мне, что, когда обстрел кончился, он только меня нашел из живых. Все остальные погибли. Тебя, выходит, не заметил?
Сироткин подался вперед, губы его расползлись в улыбке:
– А я спрятался.
– Где? – не понял Поль.
– Я последнего киба налаживал. У железного вояки был сбой в программе, он землю копал и копал непрерывно. Огромную яму вырыл. И тут началась стрельба. Меня взрывной волной как раз в этот окоп и откинуло. Сверху поперек ямы упал мой механический вояка. Потом нас вдвоем завалило землей. Что произошло дальше, я не знаю. Без сознания был. Похоже, востюги в атаку не пошли, боялись черного круга. Тогда считалось, что мы в мертвой зоне и тоже скоро умрем. А кто на черный круг ступил – тот сразу сгинул. Только вечером я выбрался из своего укрытия. Почти ничего не соображал. Барабанные перепонки полопались, из ушей кровь текла. Боль адская. Хорошо, у меня в аптечке шприц-тюбик с морфином остался. Я вколол его себе и потерял сознание...
– А что потом? – спросил Поль.
– Потом подкрепление подошло, меня увезли в госпиталь. Ехал в машине и смотрел, как позади пламя бесится, рокочет, грохочет. И не страшно как-то. Знаю: я спасен. Меня сочли героем, медальку выдали. За то, что уцелел.
– Давай еще коньячку, – предложил Поль.
– Что ж, давай, – Сироткин в этот раз наполнил фужеры до краешка. – Как ты в другом мире выжил?
Поль пригубил коньяк, облизнул губы.
– Нам повезло, Даня, – Поль называл старика уменьшительным именем, как пятьдесят лет назад. – Когда Бурлаков за врата провалился, понял – мир-то другой, вокруг ни души, леса. Григорий Иванович рванулся назад, а назад не пройти, полдня бился, потом сообразил: придется там, куда мы вдвоем угодили, выживать. Вот мы и выживали. К счастью, автомат и два рожка к нему были, лося завалили, жрали без соли мясо. Рыбы там в реках видимо-невидимо. Когда на нерест идет – хватай голыми руками. Зверей много. Медведи. К счастью, твари эти больно тяжелые, по деревьям не лазают. Бурлаков когда нос к носу с медведем столкнулся, на дерево залез. А потом вспомнил, что медведь по деревьям лазать может. Сидел, трясся. А мишка ходил под деревом, вставал на задние лапы, передними махал, с дерева добычу снять хотел. Ревел, но наверх не лез. Бурлаков сидел на дереве и хохотал. Медведь походил так немного и ушел.
– Что, правда? – изумился Сироткин.
Он вдруг только теперь осознал, что ничего о тварях, живущих в завратном мире, не знает. Для здешних обитателей тот мир был картонной декорацией. Толкни – опрокинется, а за ним пустота. На самом деле он живой, настоящий, дикий. Не в том смысле, что плохой, а первозданный. Человеком не тронутый.
– Медведей с тех пор поубавилось, – сухо заметил Поль. – А тогда мы их встречали почти каждый день. Олени к нам подходили почти вплотную. Я лук сделал. Стрелять стал учиться. Капканы примитивные изготовляли. Ворота мы прошли в последние дни мая. Потом лето началось, мортал включился, мы ничего еще не знали про зоны ускоренного времени. Только заметили: странный лес. И рана моя в нем затянулась за полдня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83