К счастью, сообразили, что к чему. Выскочили. Пили как сумасшедшие из ручья, потом целый год ходили только там, где лесок чахлый. Через месяц мы хотели вновь попробовать пройти врата. Даже собрались, пошли. А потом Бурлаков спросил: «Ты хочешь возвращаться назад, на войну?» И я ответил: «Нет, здесь здорово. Жаль, женщин нет». «Еву придется подождать», – засмеялся Григорий Иванович. «Думаешь, это Эдем?» – спросил я. И он ответил: «Очень похоже». Мы стали готовиться к зиме. Ну а весной... весной к нам гости пожаловали. Сразу человек двадцать – научная экспедиция. От них мы узнали, что перемирие заключено. Они нас обрадовали, мы их: вы сюда пришли, родные, назад не уйдете. Они струхнули, но несильно. Уже тогда я понял: гости темнят, что-то скрывают – не навсегда пришли. Завел одного в мортал, пригрозил, что обратно он без меня не выйдет. Он мне и рассказал, что они надеются вернуться в сентябре. Потому как прошлой осенью какие-то животные через врата выбегали. И кто-то на той стороне заметил. Открытия – ведь они зачастую случайно делаются. Я понял: плохо дело. Раз через врата можно ходить туда-сюда, скоро в этот мир явятся сотни и тысячи искателей приключений. Их уже не остановить. Мы стали уговаривать ученых остаться: рыбу ловить, припасы на зиму делать. Мы уже соль отыскали. Они обещали остаться. Соврали.
Поль замолчал. Нахмурился, потер переносицу.
– Они вернулись? – спросил Сироткин.
– Ученые? Ну да, конечно. Удрали. – Поль сам налил себе коньяку и опрокинул залпом. – Дерьмово получилось, я тебе скажу.
– А вы? – спросил Сироткин.
– Что?.. Ах да, мы остались навсегда.
– Почему? Вы могли выйти на эту сторону, потом вновь отправиться в Дикий мир. Или боялись возвращаться?
– Чего мне бояться? – спросил Поль с вызовом.
– Ну, тебе, может, и нечего. А вот Бурлаков... Возможно, он думал, что его, как после Второй мировой, арестуют.
– Что? – не понял Поль.
– Тех русских солдат и офицеров, что у немцев в плену были, сажали в вагоны и отправляли в Сибирь лет на десять, за измену. Может, Бурлаков этого и боялся. Поди докажи, как там врата работают. Бурлаков наверняка этот исторический пример помнил. Он ведь учитель.
– Не думаю. Просто мы в то, второе, лето нашли место, где время практически не идет. Вроде как пустыня, песок, камни и среди них – крошечные деревья, сотни лет растут, а сами не выше ладони. Место, где можно жить вечно. Мы не могли бросить это чудо на произвол судьбы. Без присмотра.
– Я знаю это чувство, – кивнул Сироткин. – Ты – как Атлант. И весь мир на тебя навалился. Держать нет сил. Но и сбросить невозможно. – Рен допил коньяк. Его разморило. Лицо пошло красными пятнами, нос залиловел.
– Нет, тут другое! – перебил Поль. Он захмелел не меньше старика, язык стал заплетаться. – Будто ты нашел сокровище. Оно огромное. А каждый подскакивает, норовит из рук вырвать или кусок отломить. А камень твой драгоценный – хрупкости необыкновенной. Чуть тронешь – и кусок откололся. Одного оттолкнул – уже двое руки тянут. И с каждым годом камешек все меньше... меньше... Скоро в ладони уже спрячешь. Только не спрятать в ладони. Можно лишь из ладони упустить.
Тут Женька влетела в комнату. Отмытая, свежая, в махровом халате, мокрые волосы торчком. И на тарелке – дымящаяся пицца.
– Мальчики, кушать! – завопила она.
Водрузила пиццу посреди стола, раскромсала на шесть частей. Объявила:
– Каждому по два куска! – Тут же запихала кусок в рот целиком.
– Женечка, принеси сок из холодильника. И стаканы, – попросил Сироткин. – Не коньяк же тебе пить.
– Почему не коньяк? Я буду коньяк. Сейчас вам коктейли сделаю.
Женька умчалась.
– И подолгу она живет в аэропорту? – спросил Поль.
– Что? Живет в аэропорту? Она учится в университете и...
– Она живет в аэропорту. В туалете. Или уж не знаю где. Мы повстречались в аэропорту, в дамской комнате. И это мало походило на университет.
– Она вас разыграла. У нее бывает такое. Срывается. Выключает коммик, пользуется поддельным идентификатором, воображает себя пиявкой. С молодыми почти со всеми такое бывает.
– Молодость. Это немного безумие.
– Помнишь, ты примчался из Парижа, чтобы уменьшить наши потери?
– Ты до сих пор считаешь, что я прибыл именно за этим?
– Разве нет?
– Хорошо, будем считать, что так, – согласился Поль. – Кстати, а кто такие рены? Объясни. Помнится, в наше время подобных должностей не было.
– Но были виндексы, – напомнил Сироткин.
– Я сам виндекс.
– Ну да, да, помню. Я тоже хотел стать виндексом, но не успел получить аттестат.
– И что? – Поль уже начал подозревать, куда клонит Сироткин.
– Сам понимаешь, человек, у которого задействовано сорок процентов мозга вместо обычных шести, не обязательно должен быть только спасателем. В итоге появилось понятие «рен». Это ученый, человек искусства и общественный деятель в одном лице. Наш профиль – синтез знаний. Знания на стыке наук. Потребность в таких ученых появилась еще в начале века, когда стали стираться грани между науками. Поначалу все рены были из виндексов. Поэтому многие до сих пор считают, что мы – что-то вроде виндексов, только другого масштаба. Если бы ты вернулся из-за врат, тоже стал бы реном.
– И чем ты занят, уважаемый рен? – спросил Поль с улыбкой.
– Мой конек – теория времени. Я пишу книги. Их мало читают, но раз в год я пишу для портала сценарий. У этого аудитория миллионная.
– А как общественный деятель? Активист зеленых?
– Ты не так понимаешь задачу ренов. В нашем огромном и тесном мире отдельного человека никто не слышит. Человек может кричать, захлебываясь от боли, – его никто не заметит. Разве что когда он нажмет на спусковой крючок. Но все устроено так, что на спусковой крючок он нажимает за дверью этого мира. От любой болезни есть средство. Человек мал и бессилен? Зато рены наделены авторитетом. Пресса, порталы, видео – все постоянно говорят о нас, голос каждого из них слышим и значим. И если обычный человек обратится к рену, рен заговорит от его имени.
– Значит, по средам ты принимаешь жалобы?
– Нет. Мои среды – это чистая самодеятельность. По средам у меня что-то вроде семинара на дому. Перед всеми двери открыты. Я не знаю, зачем их собираю, не знаю, зачем они приходят. Просто однажды, много лет назад, мы стали собираться, чтобы обсудить природу врат. Спорили ночами напролет, до хрипоты. А потом один из нас сказал: «Так не пойдет. Болтая, мы ничего не узнаем. Надо идти на ту сторону и все выяснить. Я вернусь осенью, приду на заседание в среду и все расскажу». Он ушел, много лет назад. И не вернулся. А мы все так же собираемся по средам. Из прежних спорщиков – только я и полковник Скотт. Остальные – новенькие. Студенты, портальщики, ученые. Бывают и знаменитости. Виктор Ланьер приходил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83