– Это шарашкина контора, а не компания. Просто маленький; аэродром.
– Но ваш хозяин будет ведь обеспокоен отсутствием вестей от вас?
– Будет, – согласился О'Хара. – Он просил меня позвонить ему из Сантильяны. Но поначалу он не обеспокоится. Бывали случаи, когда я ему не звонил, и он устраивал мне головомойку за то, что в обратный рейс я не брал попутный груз. Думаю, что в течение пары дней он особенно волноваться не будет.
Форестер надул щеки и с шумом выпустил воздух.
– Фу-у-у! Ну и организация! Теперь я действительно чувствую, что мы пропали.
– Будем полагаться только на себя. Другого выхода нет, – успокоил Родэ.
– Кстати, мы ведь изменили курс, – сказал О'Хара. – Если нас все-таки будут искать, то севернее.
Родэ посмотрел на Агиляра, лежавшего с закрытыми глазами.
– Что ж, делать нечего, давайте ложиться спать. Надо хорошо отдохнуть. Завтра нам предстоит тяжелый день.
III
О'Хара вновь спал неспокойно, но на этот раз он, по крайней мере, лежал на матрасе и был сыт. В два часа ему предстояло сменить на вахте Пибоди, и он был рад, когда время его подошло.
Он надел куртку и взял пальто из викуньи, которое ему дал Форестер. Оно должно было очень пригодиться ему во время дежурства. Форестер не спал и вяло помахал ему рукой, но ничего не сказал.
Ночной воздух был разрежен и холоден, и О'Хара, выйдя из тепла, зябко поежился. Как утверждал Родэ, здесь условия для жизни были лучше, чем наверху, но все равно находиться здесь было тяжело. Он чувствовал, как быстро бьется его сердце и часто вздымается грудь. – Надо поскорее спуститься в "кебрада", как назвал Родэ долину, к которой они шли.
Он дошел до поворота, где должен был сойти с дороги, и направился к возвышавшемуся поодаль большому камню, который Родэ избрал в качестве удобного наблюдательного пункта. Пибоди должен был находиться на вершине этого камня и не мог не слышать приближения О'Хары. Однако никаких признаков Пибоди О'Хара не обнаружил. Он негромко окликнул его:
– Пибоди!
Никто не ответил.
Он осторожно обошел камень, рассматривая его силуэт на фоне ночного неба. Наверху заметил какую-то странную, непонятно откуда взявшуюся выпуклость. Начал карабкаться по камню и когда добрался доверху, услышал приглушенный храп. Он потряс Пибоди и услышал звяканье пустой бутылки – Пибоди был пьян.
– Ты, сволочь, – прорычал он и стал хлестать Пибоди по щекам, но без особого эффекта. Пибоди ворчал что-то в пьяном забытьи, но в себя не приходил. Надо бы тебя бросить здесь, чтоб ты сдох, – зло прошипел О'Хара.
Он знал, что, конечно, не сделает этого, и в то же время понимал, что тащить Пибоди в лагерь ему будет не под силу. Нужна помощь.
Он внимательно оглядел дорогу внизу. Все было спокойно. Он слез с камня и пошел к лагерю. Форестер по-прежнему не спал и удивленно посмотрел на входящего О'Хару.
– В чем дело? – спросил он настороженно.
– Пибоди в отключке, – сказал О'Хара. – Мне нужна помощь, чтобы притащить его сюда.
– Чертова высота, – пробормотал Форестер, надевая ботинки.
– При чем здесь высота! – сказал О'Хара холодно. – Негодяй просто пьян.
Форестер пробормотал какое-то проклятие.
– А где ж он раздобыл выпивку?
– Наверное, нашел в какой-нибудь хижине, – сказал О'Хара. – Моя фляжка со мной, я берегу ее для Агиляра.
– Ладно, – сказал Форестер. – Пошли приволочем этого дурака сюда.
Это оказалось нелегким делом. Пибоди был крупным, рыхлым человеком, тело его отказывалось ему подчиняться, но все же им удалось дотащить его до хижины и без особых церемоний бросить на лежанку. Форестер, задыхаясь, проговорил:
– Этот идиот погубит нас всех, если мы не будем следить за ним. – Он немного помолчал. – Я пойду с вами, две пары глаз все-таки лучше.
Они вернулись к камню, вскарабкались на него, легли бок о бок и начали вглядываться в темные склоны гор. Прошло минут пятнадцать. Ничего не было ни видно, ни слышно. Форестер нарушил молчание:
– По-моему, все в порядке. – Он поворочался и сменил позу. – Что вы думаете о старике?
– Мне кажется, с ним все нормально, – ответил О'Хара.
– Хороший мужик, настоящий либеральный политик. Если он протянет подольше, из него выйдет неплохой государственный деятель. К сожалению, здесь либералы долго не держатся, а он к тому же слишком мягок. – Форестер усмехнулся. – Даже когда речь идет о жизни и смерти – заметьте, его жизни и смерти, не говоря уже о его племяннице, он настаивает на демократической процедуре. Он хочет, чтобы мы проголосовали, отдавать его в руки коммунистов или нет. Представляете?
– Я бы никого не отдал коммунистам, – сказал О'Хара. Он искоса посмотрел на темную фигуру Форестера. – Вы говорили, что можете управлять самолетом. Вы что, работаете на самолетах своей компании или что-нибудь в этом роде?
– Да нет, черт возьми. Моя компания не такая уж богатая и большая. Я служил в авиации – летал в Корее.
– О, и я тоже, – сказал О'Хара. – Английские военно-воздушные силы.
– Вот как! А где вы базировались?
О'Хара рассказал ему.
– Значит, вы летали на "Сейбрах", как и я. У нас были совместные операции – черт, мы, наверное, вместе летали.
– Возможно, – согласился О'Хара.
Они погрузились на некоторое время в молчание, затем Форестер спросил:
– Вам приходилось сбивать "Миги"? Я сбил четыре, а потом меня отправили в резерв. Я безумно переживал, хотел быть героем, эдаким козырем.
– Для этого вам нужно было сбить минимум пять, да?
– Да. А на вашем счету сколько?
– Парочка, – ответил О'Хара.
На самом деле он сбил восемь, но это относилось к той части его жизни, о которой он предпочел бы забыть, поэтому не стал об этом распространяться. Форестер почувствовал это и вопросов больше не задавал. Через несколько минут он сказал:
– Ну ладно, пойду, пожалуй, посплю немного, если смогу, конечно. Нам надо рано встать.
Он ушел, а О'Хара остался лежать, всматриваясь в темноту и думая о Корее. Она была поворотным пунктом в его жизни. До нее он уверенно шел вверх, а после началось скольжение вниз – к Филсону, теперь – вот сюда. Интересно, чем же он кончит?
Мысли о Корее привели его к воспоминаниям о Маргарет, о письме. О'Хара получил его перед самым вылетом, успел прочесть, стоя на поле аэродрома. Американцы называют такого рода письма "Дорогой Джон". В нем она буднично сообщала обо всем, писала, что они – взрослые люди, должны действовать разумно, словом, пустилась в рассуждения, которые должны были скрыть обыкновенную измену. Позже, вспоминая обо всем, он нашел, что в данной ситуации была даже капля юмора. В самом деле, он сражался где-то далеко на непопулярной войне, а в это время дома штатский человек увел его жену. Но когда О'Хара читал письмо на холодном поле корейского аэродрома, ему было не до смеха. Через пять минут был уже в воздухе, а через полчаса – в бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Но ваш хозяин будет ведь обеспокоен отсутствием вестей от вас?
– Будет, – согласился О'Хара. – Он просил меня позвонить ему из Сантильяны. Но поначалу он не обеспокоится. Бывали случаи, когда я ему не звонил, и он устраивал мне головомойку за то, что в обратный рейс я не брал попутный груз. Думаю, что в течение пары дней он особенно волноваться не будет.
Форестер надул щеки и с шумом выпустил воздух.
– Фу-у-у! Ну и организация! Теперь я действительно чувствую, что мы пропали.
– Будем полагаться только на себя. Другого выхода нет, – успокоил Родэ.
– Кстати, мы ведь изменили курс, – сказал О'Хара. – Если нас все-таки будут искать, то севернее.
Родэ посмотрел на Агиляра, лежавшего с закрытыми глазами.
– Что ж, делать нечего, давайте ложиться спать. Надо хорошо отдохнуть. Завтра нам предстоит тяжелый день.
III
О'Хара вновь спал неспокойно, но на этот раз он, по крайней мере, лежал на матрасе и был сыт. В два часа ему предстояло сменить на вахте Пибоди, и он был рад, когда время его подошло.
Он надел куртку и взял пальто из викуньи, которое ему дал Форестер. Оно должно было очень пригодиться ему во время дежурства. Форестер не спал и вяло помахал ему рукой, но ничего не сказал.
Ночной воздух был разрежен и холоден, и О'Хара, выйдя из тепла, зябко поежился. Как утверждал Родэ, здесь условия для жизни были лучше, чем наверху, но все равно находиться здесь было тяжело. Он чувствовал, как быстро бьется его сердце и часто вздымается грудь. – Надо поскорее спуститься в "кебрада", как назвал Родэ долину, к которой они шли.
Он дошел до поворота, где должен был сойти с дороги, и направился к возвышавшемуся поодаль большому камню, который Родэ избрал в качестве удобного наблюдательного пункта. Пибоди должен был находиться на вершине этого камня и не мог не слышать приближения О'Хары. Однако никаких признаков Пибоди О'Хара не обнаружил. Он негромко окликнул его:
– Пибоди!
Никто не ответил.
Он осторожно обошел камень, рассматривая его силуэт на фоне ночного неба. Наверху заметил какую-то странную, непонятно откуда взявшуюся выпуклость. Начал карабкаться по камню и когда добрался доверху, услышал приглушенный храп. Он потряс Пибоди и услышал звяканье пустой бутылки – Пибоди был пьян.
– Ты, сволочь, – прорычал он и стал хлестать Пибоди по щекам, но без особого эффекта. Пибоди ворчал что-то в пьяном забытьи, но в себя не приходил. Надо бы тебя бросить здесь, чтоб ты сдох, – зло прошипел О'Хара.
Он знал, что, конечно, не сделает этого, и в то же время понимал, что тащить Пибоди в лагерь ему будет не под силу. Нужна помощь.
Он внимательно оглядел дорогу внизу. Все было спокойно. Он слез с камня и пошел к лагерю. Форестер по-прежнему не спал и удивленно посмотрел на входящего О'Хару.
– В чем дело? – спросил он настороженно.
– Пибоди в отключке, – сказал О'Хара. – Мне нужна помощь, чтобы притащить его сюда.
– Чертова высота, – пробормотал Форестер, надевая ботинки.
– При чем здесь высота! – сказал О'Хара холодно. – Негодяй просто пьян.
Форестер пробормотал какое-то проклятие.
– А где ж он раздобыл выпивку?
– Наверное, нашел в какой-нибудь хижине, – сказал О'Хара. – Моя фляжка со мной, я берегу ее для Агиляра.
– Ладно, – сказал Форестер. – Пошли приволочем этого дурака сюда.
Это оказалось нелегким делом. Пибоди был крупным, рыхлым человеком, тело его отказывалось ему подчиняться, но все же им удалось дотащить его до хижины и без особых церемоний бросить на лежанку. Форестер, задыхаясь, проговорил:
– Этот идиот погубит нас всех, если мы не будем следить за ним. – Он немного помолчал. – Я пойду с вами, две пары глаз все-таки лучше.
Они вернулись к камню, вскарабкались на него, легли бок о бок и начали вглядываться в темные склоны гор. Прошло минут пятнадцать. Ничего не было ни видно, ни слышно. Форестер нарушил молчание:
– По-моему, все в порядке. – Он поворочался и сменил позу. – Что вы думаете о старике?
– Мне кажется, с ним все нормально, – ответил О'Хара.
– Хороший мужик, настоящий либеральный политик. Если он протянет подольше, из него выйдет неплохой государственный деятель. К сожалению, здесь либералы долго не держатся, а он к тому же слишком мягок. – Форестер усмехнулся. – Даже когда речь идет о жизни и смерти – заметьте, его жизни и смерти, не говоря уже о его племяннице, он настаивает на демократической процедуре. Он хочет, чтобы мы проголосовали, отдавать его в руки коммунистов или нет. Представляете?
– Я бы никого не отдал коммунистам, – сказал О'Хара. Он искоса посмотрел на темную фигуру Форестера. – Вы говорили, что можете управлять самолетом. Вы что, работаете на самолетах своей компании или что-нибудь в этом роде?
– Да нет, черт возьми. Моя компания не такая уж богатая и большая. Я служил в авиации – летал в Корее.
– О, и я тоже, – сказал О'Хара. – Английские военно-воздушные силы.
– Вот как! А где вы базировались?
О'Хара рассказал ему.
– Значит, вы летали на "Сейбрах", как и я. У нас были совместные операции – черт, мы, наверное, вместе летали.
– Возможно, – согласился О'Хара.
Они погрузились на некоторое время в молчание, затем Форестер спросил:
– Вам приходилось сбивать "Миги"? Я сбил четыре, а потом меня отправили в резерв. Я безумно переживал, хотел быть героем, эдаким козырем.
– Для этого вам нужно было сбить минимум пять, да?
– Да. А на вашем счету сколько?
– Парочка, – ответил О'Хара.
На самом деле он сбил восемь, но это относилось к той части его жизни, о которой он предпочел бы забыть, поэтому не стал об этом распространяться. Форестер почувствовал это и вопросов больше не задавал. Через несколько минут он сказал:
– Ну ладно, пойду, пожалуй, посплю немного, если смогу, конечно. Нам надо рано встать.
Он ушел, а О'Хара остался лежать, всматриваясь в темноту и думая о Корее. Она была поворотным пунктом в его жизни. До нее он уверенно шел вверх, а после началось скольжение вниз – к Филсону, теперь – вот сюда. Интересно, чем же он кончит?
Мысли о Корее привели его к воспоминаниям о Маргарет, о письме. О'Хара получил его перед самым вылетом, успел прочесть, стоя на поле аэродрома. Американцы называют такого рода письма "Дорогой Джон". В нем она буднично сообщала обо всем, писала, что они – взрослые люди, должны действовать разумно, словом, пустилась в рассуждения, которые должны были скрыть обыкновенную измену. Позже, вспоминая обо всем, он нашел, что в данной ситуации была даже капля юмора. В самом деле, он сражался где-то далеко на непопулярной войне, а в это время дома штатский человек увел его жену. Но когда О'Хара читал письмо на холодном поле корейского аэродрома, ему было не до смеха. Через пять минут был уже в воздухе, а через полчаса – в бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79