Ты знаешь, что Елизавета у нас? Лежит в подвале, в железном ящике.
– Там ей самое и место.
– Она и в самом деле тебя убила?
Иннокентий тяжело вздохнул:
– Я уже сказал, что не хочу об этом… Дело не в том, что она меня убила, дело в том, как…
– Она получила какое-то средство от Леонарда. Этим же средством он потом отравил и ее.
– Наплевать на средство и на Леонарда…
– Тогда из-за чего ты психуешь?
– Эта стерва… Эта… – он добавил еще несколько выразительных определений, взял с пола бутылку, сделал пару глотков и продолжил: – Я про Елизавету. Она сказала мне одну вещь. И эта вещь никак не идет у меня из головы. И когда я сидел, согнувшись в три погибели в металлическом ящике, эта мысль вернулась ко мне одной из первых. И я никак не мог от нее избавиться. И сейчас не могу, потому что на этой планете разучились делать водку, – Иннокентий презрительно пнул бутылку, та упала, и Настя чудом успела ее схватить до того, как содержимое полилось на ковер.
– Ты уверен, что алкоголь на тебя не действует?
Иннокентий издал нечленораздельный звук, который Настя для себя перевела как «уверен».
– Все равно это не повод, чтобы заливать мой номер водкой. Так что она тебе сказала?
– Она… Она бы никогда до меня не добралась, если бы не это. Я ведь знаю, кто она такая, поэтому я всегда начеку, всегда в защитной стойке, вот так… – Иннокентий яростно замахал руками, но сил у него хватило ненадолго. – Она попросила о встрече через одного старого знакомого. Сказала, что есть важный разговор. Ну, важный так важный. Я ее не боялся, то есть, с чего мне бояться какой-то там… Вообще, я и сам подумывал о том, чтобы ее… Ликвидировать. Но, понимаешь, у меня не было новых идей, а все старые я на ней уже перепробовал. Поэтому я пошел, но я был наготове, пока она не сказала… – он замолчал и внимательно уставился на Настю, как будто видел ее в первый раз. Потом в его голове как будто что-то щелкнуло, он кивнул и продолжил: – По-моему я тебе говорил это.
– Что именно?
– Что единственная женщина, которая смогла родить от меня ребенка, – это Елизавета.
– Да, ты говорил.
– И что она его потом убила – тоже говорил?
– Да.
– Надо же. К старости я становлюсь болтливым. Так вот. Это было черт знает как давно, и мы с ней никогда не возвращались к этому вопросу. То есть не разговаривали об этом. Просто молча пытались убить друг друга. А тут она вдруг стала говорить про это. И выбила меня из колеи. А потом… Она сказала: «Знаешь, почему у тебя получилось только со мной? Потому что мы с тобой одной расы. А знаешь, почему я убила твоего сына?» «Потому что ты безжалостная стерва?» – спросил я. «И это тоже, – сказала она. – Но в первую очередь, потому что я твоя сестра».
– Ой, – вырвалось у Насти.
– Вот и я сказал что-то такое. Не «ой», но… Я знаю, что эта тварь лжива до мозга костей, и я знал это тогда, но… Что-то было в ее глазах, и я как будто потерялся, замешкался… А потом я уже сидел и смотрел, как она уходит, а в шее у меня торчал маленький шип, и от него шел жар, и я почувствовал, как моя кожа начинает дымиться. Она отошла метров на двадцать, остановилась, обернулась и стала смотреть, как я умираю. А я даже не стал вытаскивать этот шип, не стал делать ничего, потому что я думал – это правда? Неужели это правда? А если это правда, тогда получается, что я переспал с собственной сестрой, а она потом убила моего сына, который одновременно мой племянник… А потом она и меня убила. И я подумал: «Ну, Иннокентий, это уже ни в какие ворота не лезет. Это просто полный…»
– Она, конечно же, соврала, – сказала Настя и похлопала Иннокентия по плечу.
– А если нет? Я же говорю, что-то было в ее глазах…
– Мы всегда можем вытащить ее из ящика и спросить: это правда или нет?
– И она всегда сможет соврать нам еще раз. А мы действительно можем вот так просто пойти и вытащить ее из ящика?
– Нет, – поспешно сказала Настя, потому что глаза Иннокентия заблестели, предвещая ночной поход в подземелье. – Ее слишком хорошо охраняют.
– Кто? – недоверчиво протянул Иннокентий. – Во всей Лионее осталось два с половиной гвардейца. Куда, кстати, они все подевались? Я слышал краем уха, что у короля кончились деньги, но ведь этого не может быть…
– Может.
– Значит, и батареи поэтому холодные, – сделал вывод Иннокентий. – И холодильники в номерах поэтому пустые. Вот посмотрел бы Томас Андерсон на это убожество… И Люциус небось обхохотался, глядя на…
– Люциуса больше нет, – сказала Настя. – Я видела, как его…
Тут она вдруг поняла, что смерть Люциуса – не единственное, о чем она должна рассказать Иннокентию, и даже наоборот – смерть Люциуса лишь повод, чтобы вспомнить…
– Что? – Иннокентий внимательно рассматривал ее профиль. – Это ты так скорбишь по Люциусу или у тебя есть еще какая-нибудь новость?
– Это не новость, это… Может быть, это вообще ничего не значит. Но как-то странно, что… Когда мы пришли за Елизаветой, там появился Люциус. Он хотел нам помешать, хотел защитить Елизавету. Но дело даже не в этом. Он разговаривал с ней, и мы все слышали его слова. Он сказал: «Я твой брат, твой младший брат, который должен был защитить тебя. И помочь тебе вернуться домой». Вот как-то так он сказал. И еще он назвал Елизавету Валентином.
– Как? – изумленно посмотрел на нее Иннокентий.
Вот так, Иннокентий, вот так. Потом я долго вспоминала, для верности спросила у Давида Гарджели, и получается, что последними словами Люциуса, обращенными к Елизавете, но услышанными нами всеми, были:
– Я так виноват перед тобой… Я не прошу простить меня, потому что меня нельзя простить, я сам это знаю…
И еще:
– Я твой брат, твой младший неразумный брат, который должен был сохранить тебя. И помочь тебе вернуться.
– Вернуться куда? – спросила Елизавета.
– Домой, Валентин. Домой.
– Твой бред еще посильнее моего бреда, – сделал вывод Иннокентий. – Получается, что Елизавета – это мужик по имени Валентин, и она моя сестра, а в придачу – брат Люциуса. А Люциус – ангел. Тогда что же, и Елизавета – ангел? Нет уж, никакой она не ангел и никакой она не мужик, потому что… Потому что я знаю. Знаешь, откуда я знаю?
– Догадываюсь.
– Тогда зачем ты мне рассказываешь эти глупости?
– Потому что он так сказал. Люциус.
– А его потом убили?
– Схлопнули. Локстер его схлопнул.
– Я думал, что Люциус бессмертен, – с некоторой тревогой в голосе произнес Иннокентий.
– Я думала, что ты бессмертен.
– Я? Конечно, я бессмертен. Никаких сомнений.
– Да? Ты не видел, в каком состоянии мы нашли Лизу. Я не знаю, как она там себя чувствует в этом ящике, но вообще… Вообще-то она умирала. Похоже, Леонард нашел средство избавить этот мир от бессмертных вроде тебя и Лизы.
– Я категорически против идеи, что мы с ней – брат и сестра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
– Там ей самое и место.
– Она и в самом деле тебя убила?
Иннокентий тяжело вздохнул:
– Я уже сказал, что не хочу об этом… Дело не в том, что она меня убила, дело в том, как…
– Она получила какое-то средство от Леонарда. Этим же средством он потом отравил и ее.
– Наплевать на средство и на Леонарда…
– Тогда из-за чего ты психуешь?
– Эта стерва… Эта… – он добавил еще несколько выразительных определений, взял с пола бутылку, сделал пару глотков и продолжил: – Я про Елизавету. Она сказала мне одну вещь. И эта вещь никак не идет у меня из головы. И когда я сидел, согнувшись в три погибели в металлическом ящике, эта мысль вернулась ко мне одной из первых. И я никак не мог от нее избавиться. И сейчас не могу, потому что на этой планете разучились делать водку, – Иннокентий презрительно пнул бутылку, та упала, и Настя чудом успела ее схватить до того, как содержимое полилось на ковер.
– Ты уверен, что алкоголь на тебя не действует?
Иннокентий издал нечленораздельный звук, который Настя для себя перевела как «уверен».
– Все равно это не повод, чтобы заливать мой номер водкой. Так что она тебе сказала?
– Она… Она бы никогда до меня не добралась, если бы не это. Я ведь знаю, кто она такая, поэтому я всегда начеку, всегда в защитной стойке, вот так… – Иннокентий яростно замахал руками, но сил у него хватило ненадолго. – Она попросила о встрече через одного старого знакомого. Сказала, что есть важный разговор. Ну, важный так важный. Я ее не боялся, то есть, с чего мне бояться какой-то там… Вообще, я и сам подумывал о том, чтобы ее… Ликвидировать. Но, понимаешь, у меня не было новых идей, а все старые я на ней уже перепробовал. Поэтому я пошел, но я был наготове, пока она не сказала… – он замолчал и внимательно уставился на Настю, как будто видел ее в первый раз. Потом в его голове как будто что-то щелкнуло, он кивнул и продолжил: – По-моему я тебе говорил это.
– Что именно?
– Что единственная женщина, которая смогла родить от меня ребенка, – это Елизавета.
– Да, ты говорил.
– И что она его потом убила – тоже говорил?
– Да.
– Надо же. К старости я становлюсь болтливым. Так вот. Это было черт знает как давно, и мы с ней никогда не возвращались к этому вопросу. То есть не разговаривали об этом. Просто молча пытались убить друг друга. А тут она вдруг стала говорить про это. И выбила меня из колеи. А потом… Она сказала: «Знаешь, почему у тебя получилось только со мной? Потому что мы с тобой одной расы. А знаешь, почему я убила твоего сына?» «Потому что ты безжалостная стерва?» – спросил я. «И это тоже, – сказала она. – Но в первую очередь, потому что я твоя сестра».
– Ой, – вырвалось у Насти.
– Вот и я сказал что-то такое. Не «ой», но… Я знаю, что эта тварь лжива до мозга костей, и я знал это тогда, но… Что-то было в ее глазах, и я как будто потерялся, замешкался… А потом я уже сидел и смотрел, как она уходит, а в шее у меня торчал маленький шип, и от него шел жар, и я почувствовал, как моя кожа начинает дымиться. Она отошла метров на двадцать, остановилась, обернулась и стала смотреть, как я умираю. А я даже не стал вытаскивать этот шип, не стал делать ничего, потому что я думал – это правда? Неужели это правда? А если это правда, тогда получается, что я переспал с собственной сестрой, а она потом убила моего сына, который одновременно мой племянник… А потом она и меня убила. И я подумал: «Ну, Иннокентий, это уже ни в какие ворота не лезет. Это просто полный…»
– Она, конечно же, соврала, – сказала Настя и похлопала Иннокентия по плечу.
– А если нет? Я же говорю, что-то было в ее глазах…
– Мы всегда можем вытащить ее из ящика и спросить: это правда или нет?
– И она всегда сможет соврать нам еще раз. А мы действительно можем вот так просто пойти и вытащить ее из ящика?
– Нет, – поспешно сказала Настя, потому что глаза Иннокентия заблестели, предвещая ночной поход в подземелье. – Ее слишком хорошо охраняют.
– Кто? – недоверчиво протянул Иннокентий. – Во всей Лионее осталось два с половиной гвардейца. Куда, кстати, они все подевались? Я слышал краем уха, что у короля кончились деньги, но ведь этого не может быть…
– Может.
– Значит, и батареи поэтому холодные, – сделал вывод Иннокентий. – И холодильники в номерах поэтому пустые. Вот посмотрел бы Томас Андерсон на это убожество… И Люциус небось обхохотался, глядя на…
– Люциуса больше нет, – сказала Настя. – Я видела, как его…
Тут она вдруг поняла, что смерть Люциуса – не единственное, о чем она должна рассказать Иннокентию, и даже наоборот – смерть Люциуса лишь повод, чтобы вспомнить…
– Что? – Иннокентий внимательно рассматривал ее профиль. – Это ты так скорбишь по Люциусу или у тебя есть еще какая-нибудь новость?
– Это не новость, это… Может быть, это вообще ничего не значит. Но как-то странно, что… Когда мы пришли за Елизаветой, там появился Люциус. Он хотел нам помешать, хотел защитить Елизавету. Но дело даже не в этом. Он разговаривал с ней, и мы все слышали его слова. Он сказал: «Я твой брат, твой младший брат, который должен был защитить тебя. И помочь тебе вернуться домой». Вот как-то так он сказал. И еще он назвал Елизавету Валентином.
– Как? – изумленно посмотрел на нее Иннокентий.
Вот так, Иннокентий, вот так. Потом я долго вспоминала, для верности спросила у Давида Гарджели, и получается, что последними словами Люциуса, обращенными к Елизавете, но услышанными нами всеми, были:
– Я так виноват перед тобой… Я не прошу простить меня, потому что меня нельзя простить, я сам это знаю…
И еще:
– Я твой брат, твой младший неразумный брат, который должен был сохранить тебя. И помочь тебе вернуться.
– Вернуться куда? – спросила Елизавета.
– Домой, Валентин. Домой.
– Твой бред еще посильнее моего бреда, – сделал вывод Иннокентий. – Получается, что Елизавета – это мужик по имени Валентин, и она моя сестра, а в придачу – брат Люциуса. А Люциус – ангел. Тогда что же, и Елизавета – ангел? Нет уж, никакой она не ангел и никакой она не мужик, потому что… Потому что я знаю. Знаешь, откуда я знаю?
– Догадываюсь.
– Тогда зачем ты мне рассказываешь эти глупости?
– Потому что он так сказал. Люциус.
– А его потом убили?
– Схлопнули. Локстер его схлопнул.
– Я думал, что Люциус бессмертен, – с некоторой тревогой в голосе произнес Иннокентий.
– Я думала, что ты бессмертен.
– Я? Конечно, я бессмертен. Никаких сомнений.
– Да? Ты не видел, в каком состоянии мы нашли Лизу. Я не знаю, как она там себя чувствует в этом ящике, но вообще… Вообще-то она умирала. Похоже, Леонард нашел средство избавить этот мир от бессмертных вроде тебя и Лизы.
– Я категорически против идеи, что мы с ней – брат и сестра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136