Значит, в него вполне мог вселиться и мелкий бесенок, один из тех, что пали вместе с Сатаной, но не сам дьявол. Ему-то откуда знать?
Он почувствовал легкий укол, поглядел на руку и заметил на ней кровь. Он натер и расцарапал руку, когда взбирался по внутренней стороне высокой кирпичной стены, окружавшей Хадлстоун Мэнор и его дворы. Габриэль цепко хватался за плющ, который увивал старую кладку, судорожно вздыхая всякий раз, когда стебелек обрывался под его тяжестью. Цемент между кирпичами высох и осыпался, да и плющ не был надежной опорой, но все же карабкался, твердо решив забраться наверх.
Было немного больно, но боль от таких пустяковых царапин не казалась больше такой досадной, как когда-то в детстве. Она, скорее, вызывала приятное чувство легкости, и он задумался, вдруг он когда-нибудь испытает такую боль, что сможет взлететь. Он часто летал во сне и мечтал достичь этого наяву, уверенный — это возможно. Ведь парила же в воздухе сестра Тереза. Ей, конечно, помогал настоящий ангел, но Габриэль был твердо убежден, все, что сделали для нее ангелы, для него однажды сможет сделать его демон.
Его демону нравилось, что он карабкается по высоким опасным стенам и разгуливает во дворе по ночам, потому что и то, и другое строго запрещалось. Габриэль подумал, что, вероятно, его тяга к запретному и позволила демону овладеть его душой. Сестры честно предупреждали об этом, но он не слушал их. А теперь слишком поздно.
Сначала, осознав, что произошло, он не на шутку испугался. Но вскоре привык, и принял это как данность. Ему нравилось хранить тайны, а это была величайшая тайна из всех мыслимых тайн. И, в конце концов, демон, который мог добавить удовольствие к боли, мог оказаться ценным другом в мире, где так легко ушибиться и поцарапаться.
Впервые Габриэль вскарабкался на стену, подначиваемый своим приятелем Джессом Питом, шесть недель назад, незадолго до своего девятого дня рождения. Ему показалось тогда, что это величайшее в его жизни достижение. Не только потому, что лазать по стене было одним из способов самоутверждения, популярных у найденышей, живших в Хадлстоун Лодж, но и оттого, что это впервые позволило ему окинуть взглядом огромный мир, лежащий за стеной. Теперь, всего сорок дней спустя, он испытывал совсем иные чувства, хотя не мог четко определить миг, когда с ним совершилась перемена. Только и вспомнил более давний момент озарения, который мог иметь, а мог и не иметь отношения к его нынешнему состоянию.
Тот первый яркий миг настал для него нынче осенью, когда он вышел из приюта вместе со своими товарищами, чтобы идти в Дом для утренней молитвы. В это утро выпала необычайно тяжелая роса, и повисла на тысячах тысяч нитей паутины. Он пристально рассматривал эту паутину, в изобилии покрывавшую кусты и траву, и внезапно понял, что она была здесь все время, но тонкость и легкость делали ее невидимой. Вот тут-то ему впервые и стало ясно, хотя он вряд ли смог бы выразить это словами, что мир представляется людскому глазу совсем не таким, каков на самом деле. Пауки, которые прежде казались незаметными и бесполезными насекомыми, понял он, образуют вокруг него невидимое воинство.
Возможно, подумал он, сидя сегодня на стене, демон был в нем уже тогда и сидел, затаившись, точно паук, посылая ему озарения, которые он простодушно принимал за собственные. Возможно, более ранние проявления присутствия демона и чуждого разума вообще не были началом, а лишь последним шагом в одержании, которое началось еще до того, как Габриэль осознал, что существует. До того, как понял — он сирота-подкидыш, заточенный в Хадлстоун Мэноре.
Все эти рассуждения не много значили. Куда важнее было то, сможет ли он сбежать из приюта, прежде чем монахини узнают, кто такой Габриэль Гилл на самом деле.
Побег был любимой темой разговоров среди приютских детишек. Во всяком случае, среди мальчиков. Джесс Пит только об этом и говорил. Иногда мальчики действительно удирали, чаще всего, после того, как кому-то доставались побои, покрепче обычных. Их всегда возвращали, потому что бежать им было некуда. Однако у Габриэля были все причины думать, что он может оказаться исключением из правила. Его будет направлять демон, есть и друзья, которые уже предложили помощь. Моруэнна сказала, что знает, кто он на самом деле, и с радостью заберет его, туда, где он окажется среди таких же, как сам. Габриэль не вполне понял, что она имела в виду, потому что плохо представлял себе, что значит такие как он, если это не те, в ком тоже сидят демоны. Но она прекрасно знала, что он не похож на других детей, и уже по одной этой причине склонен был ей доверять.
Моруэнна всегда была добра с ним, и разговаривая часто улыбалась. Это особенно отличало ее от миссис Кэптхорн и ее сына Люка или от сестер Св. Синклитики с их вечно поджатыми губами.
Габриэль слизал бусинки крови, выступившие на правой кисти и запястье. Он был рад, что его теперь не так беспокоит боль, это могло означать преимущество, быть знаком особого положения. Такие знаки очень важны в среде сверстников. Считается, что мальчики должны плевать на кровь, боль и раны. До того, как демон овладел им, Габриэлю трудно было напускать на себя бравый вид, теперь это стало легко. Он больше не жил в страхе перед тем днем, когда придется пройти суровое испытание мужества, которое пришлось вынести его друзьям, его еще никогда еще не били, ни Люк Кэптхорн, ни кто-либо из сестер. Он видел, какие невероятные усилия прилагали Джесс и другие, если им приходилось удерживаться от слез, и раньше не сомневался, что не сможет им подражать. Но теперь-то он знал, бояться не стоит, пока только демон остается с ним.
Габриэль не знал, почему его ни разу не били. То, что он этого пока не заслужил, не могло быть объяснением, поскольку он неоднократно видел, как наказывали других, не совершивших, по его мнению, никаких проступков. Это сбивало с толку, ведь он прекрасно понимал, что его не любят. Миссис Кэптхорн и Люк, казалось, просто не выносили его, а сестры-монахини, хотя и прикидывались, что не способны ненавидеть, старались не обращать на него внимания. Другие дети никак не отвечали на его многочисленные попытки установить добрые отношения, обычные между детьми одного возраста и положения. Он знал, что даже то расположение, которое оказывает ему порой Джесс Пит, не основано на честной привязанности. Он никогда не мог понять причину такой отчужденности и нетерпимости. Ведь никто не мог назвать его уродом, забиякой или ябедой.
Но он приучился скрывать свое негодование.
И теперь спрашивал себя, а что если другие всегда откуда-то знали, не осознавая, его отличие, одержимость. Может быть, они чувствовали, он не такой как они: посещаемый демоном, одержимый дьяволом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Он почувствовал легкий укол, поглядел на руку и заметил на ней кровь. Он натер и расцарапал руку, когда взбирался по внутренней стороне высокой кирпичной стены, окружавшей Хадлстоун Мэнор и его дворы. Габриэль цепко хватался за плющ, который увивал старую кладку, судорожно вздыхая всякий раз, когда стебелек обрывался под его тяжестью. Цемент между кирпичами высох и осыпался, да и плющ не был надежной опорой, но все же карабкался, твердо решив забраться наверх.
Было немного больно, но боль от таких пустяковых царапин не казалась больше такой досадной, как когда-то в детстве. Она, скорее, вызывала приятное чувство легкости, и он задумался, вдруг он когда-нибудь испытает такую боль, что сможет взлететь. Он часто летал во сне и мечтал достичь этого наяву, уверенный — это возможно. Ведь парила же в воздухе сестра Тереза. Ей, конечно, помогал настоящий ангел, но Габриэль был твердо убежден, все, что сделали для нее ангелы, для него однажды сможет сделать его демон.
Его демону нравилось, что он карабкается по высоким опасным стенам и разгуливает во дворе по ночам, потому что и то, и другое строго запрещалось. Габриэль подумал, что, вероятно, его тяга к запретному и позволила демону овладеть его душой. Сестры честно предупреждали об этом, но он не слушал их. А теперь слишком поздно.
Сначала, осознав, что произошло, он не на шутку испугался. Но вскоре привык, и принял это как данность. Ему нравилось хранить тайны, а это была величайшая тайна из всех мыслимых тайн. И, в конце концов, демон, который мог добавить удовольствие к боли, мог оказаться ценным другом в мире, где так легко ушибиться и поцарапаться.
Впервые Габриэль вскарабкался на стену, подначиваемый своим приятелем Джессом Питом, шесть недель назад, незадолго до своего девятого дня рождения. Ему показалось тогда, что это величайшее в его жизни достижение. Не только потому, что лазать по стене было одним из способов самоутверждения, популярных у найденышей, живших в Хадлстоун Лодж, но и оттого, что это впервые позволило ему окинуть взглядом огромный мир, лежащий за стеной. Теперь, всего сорок дней спустя, он испытывал совсем иные чувства, хотя не мог четко определить миг, когда с ним совершилась перемена. Только и вспомнил более давний момент озарения, который мог иметь, а мог и не иметь отношения к его нынешнему состоянию.
Тот первый яркий миг настал для него нынче осенью, когда он вышел из приюта вместе со своими товарищами, чтобы идти в Дом для утренней молитвы. В это утро выпала необычайно тяжелая роса, и повисла на тысячах тысяч нитей паутины. Он пристально рассматривал эту паутину, в изобилии покрывавшую кусты и траву, и внезапно понял, что она была здесь все время, но тонкость и легкость делали ее невидимой. Вот тут-то ему впервые и стало ясно, хотя он вряд ли смог бы выразить это словами, что мир представляется людскому глазу совсем не таким, каков на самом деле. Пауки, которые прежде казались незаметными и бесполезными насекомыми, понял он, образуют вокруг него невидимое воинство.
Возможно, подумал он, сидя сегодня на стене, демон был в нем уже тогда и сидел, затаившись, точно паук, посылая ему озарения, которые он простодушно принимал за собственные. Возможно, более ранние проявления присутствия демона и чуждого разума вообще не были началом, а лишь последним шагом в одержании, которое началось еще до того, как Габриэль осознал, что существует. До того, как понял — он сирота-подкидыш, заточенный в Хадлстоун Мэноре.
Все эти рассуждения не много значили. Куда важнее было то, сможет ли он сбежать из приюта, прежде чем монахини узнают, кто такой Габриэль Гилл на самом деле.
Побег был любимой темой разговоров среди приютских детишек. Во всяком случае, среди мальчиков. Джесс Пит только об этом и говорил. Иногда мальчики действительно удирали, чаще всего, после того, как кому-то доставались побои, покрепче обычных. Их всегда возвращали, потому что бежать им было некуда. Однако у Габриэля были все причины думать, что он может оказаться исключением из правила. Его будет направлять демон, есть и друзья, которые уже предложили помощь. Моруэнна сказала, что знает, кто он на самом деле, и с радостью заберет его, туда, где он окажется среди таких же, как сам. Габриэль не вполне понял, что она имела в виду, потому что плохо представлял себе, что значит такие как он, если это не те, в ком тоже сидят демоны. Но она прекрасно знала, что он не похож на других детей, и уже по одной этой причине склонен был ей доверять.
Моруэнна всегда была добра с ним, и разговаривая часто улыбалась. Это особенно отличало ее от миссис Кэптхорн и ее сына Люка или от сестер Св. Синклитики с их вечно поджатыми губами.
Габриэль слизал бусинки крови, выступившие на правой кисти и запястье. Он был рад, что его теперь не так беспокоит боль, это могло означать преимущество, быть знаком особого положения. Такие знаки очень важны в среде сверстников. Считается, что мальчики должны плевать на кровь, боль и раны. До того, как демон овладел им, Габриэлю трудно было напускать на себя бравый вид, теперь это стало легко. Он больше не жил в страхе перед тем днем, когда придется пройти суровое испытание мужества, которое пришлось вынести его друзьям, его еще никогда еще не били, ни Люк Кэптхорн, ни кто-либо из сестер. Он видел, какие невероятные усилия прилагали Джесс и другие, если им приходилось удерживаться от слез, и раньше не сомневался, что не сможет им подражать. Но теперь-то он знал, бояться не стоит, пока только демон остается с ним.
Габриэль не знал, почему его ни разу не били. То, что он этого пока не заслужил, не могло быть объяснением, поскольку он неоднократно видел, как наказывали других, не совершивших, по его мнению, никаких проступков. Это сбивало с толку, ведь он прекрасно понимал, что его не любят. Миссис Кэптхорн и Люк, казалось, просто не выносили его, а сестры-монахини, хотя и прикидывались, что не способны ненавидеть, старались не обращать на него внимания. Другие дети никак не отвечали на его многочисленные попытки установить добрые отношения, обычные между детьми одного возраста и положения. Он знал, что даже то расположение, которое оказывает ему порой Джесс Пит, не основано на честной привязанности. Он никогда не мог понять причину такой отчужденности и нетерпимости. Ведь никто не мог назвать его уродом, забиякой или ябедой.
Но он приучился скрывать свое негодование.
И теперь спрашивал себя, а что если другие всегда откуда-то знали, не осознавая, его отличие, одержимость. Может быть, они чувствовали, он не такой как они: посещаемый демоном, одержимый дьяволом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135