С видом исследователя он взял зеркальце у своей покровительницы и стал держать его так, как только что держала она, глядя в самую середину. Габриэль молча приказывал свету появиться, настолько упорно, насколько мог, но ничего не случилось. Он был разочарован.
— Я могу приказывать всякой мелкоте, — сказал он, — и создавать паутину, вроде паучьей.
— Правда? — Спросила она, как если бы ей было приятно это слышать. — Хорошо. Когда бы ты ни открыл действие каких-либо чар, ты должен повторять их снова и снова, потому что только постоянные и упорные упражнения приводят к совершенству. Я дарю тебе это зеркальце, чтобы ты мог попробовать отыскать способ заставить его светиться. Это полезное орудие, которое поможет тебе оценить твои успехи. Не смущайся, если сначала это покажется трудным. Обещаю тебе, сила придет, потому что она твоя по праву, как и моя. Магия была создана для таких, как мы, Габриэль, а не для таких, как Джейкоб Харкендер. Это наше наследие, идущее от Золотого Века. И когда колесо времени опишет полный круг, магия приведет нас обратно, в цветущую пору нашей молодости. Это наша задача, Гэбриэл, долг, который мы должны выполнять. Ты думаешь, что недавно родился, но в действительности это не так, сейчас ты только вновь воплотился, и жар твоей души — это тот самый первозданный огонь, который давал жизнь Золотому Веку.
Она забрала у него зеркальце и положила обратно на стол. Желтый свет лампы омыл его, брызнув на его поверхность мерцающими огоньками.
— Моя мать умерла, когда я родился, — неуверенно сказал Гэбриэл. — Мистер Харкендер говорил мне, что ее звали Дженни.
Мандорла рассмеялась и опять обвила его рукой.
— Это была не первая женщина с холодной душой, которая выносила дивное дитя, — сказала она. — Тебе не следует считать себя человеком только потому, что твоя мать человек. Люди наши враги, Габриэль, и Джейкоб Харкендер — самый скверный из этих врагов.
— Он говорил, что он мой друг, — вспомнил Габриэль. — И говорил, что только он один понимает, что я собой представляю…
— Он солгал, — заявила Мандорла. — Он бы причинил тебе боль, Габриэль. Само по себе это не так уж плохо, потому что Темный Ангел Боли есть также и Ангел Просвещения. Но Джейкоб Харкендер, как и все людишки, может достичь просвещения лишь невероятным усилием, и его невежество оказалось бы для тебя крайне опасным. Только я могу правильно научить тебя понимать, что приносит боль. Нет никого мудрее в этом мишурном мире, кто так отчаянно жаждал бы преображения, которое с ним покончит, как я. Верь мне, я обучу тебя магии. И еще научу понимать Темного Ангела. Обещаю тебе.
Габриэль подхватил зеркальце со столешницы, куда она его положила, и задержал в ладонях. Заглянул в самую его середину и подумал, не стоит ли снова попробовать вызвать в нем ослепительное сияние. Мандорла с любопытством наблюдала за ним, точно ей бы доставил великое удовольствие его успех. Но он положил зеркальце рядом с собой на покрывало.
— Сестры не хотели делать мне больно, — заметил он, как бы говоря сам с собой, но по-настоящему с интересом ждал, что ответит Мандорла. — Я видел, как они наказывали других мальчиков, и видел, как некоторые из них бичевали себя, но они никогда не пороли меня. Мандорла поглядела на него с непроницаемым лицом.
— Их племя всегда вредит нашему, — произнесла она. — И можешь быть уверен, они бы не помедлили, прежде чем ударить тебя, если бы решили, как решил ты, что одержим дьяволом. Но нашему племени не стоит бояться боли, как им. И не нужно искать самой страшной боли, чтобы иметь возможность увидеть. Хочешь, я покажу тебе еще одно волшебство?
Он кивнул. Мандорла направилась к двери и вышла, оставив дверь открытой. Гэбриэл терпеливо сидел на постели и ждал. И при этом легко скользил пальцами по поверхности зеркальца, лежащего рядом.
Когда Мандорла вернулась, не потрудившись запереть за собой дверь, в руке у нее был нож с необыкновенно тонким лезвием, около фута длиной, остро заточенный и обоюдоострый.
— Осторожней, — сказала она, когда он потянулся, словно, собираясь коснуться его. Повернула нож рукоятью к нему, он взял его с большой осторожностью и стал с интересом рассматривать.
Она тщательно убрала волосы назад. Затем пробежала рукой вниз по своей просторной белой рубашке, туго натянув ее ниже грудей. Указала на точку под самой левой грудью и сказала:
— Положи ладонь сюда и почувствуй, как бьется мое сердце.
Он повиновался и почувствовал под рукой сердце, бьющееся ровно и твердо. Его собственное сердечко стучало быстрее, и комок застрял в горле.
— Поставь прямо сюда кончик ножа, — велела она. — И всади лезвие меж моих ребер, чтобы пронзить сердце.
Он в ужасе затряс головой.
— Давай, — потребовала она. — Я ведь не человек, и не могу умереть. Если рана будет чистая, мне даже спать не потребуется.
Его рука дрожала, когда он пытался приставить нож к ее сердцу. Она зажала его руку в своей, чтобы помочь ему. Габриэлю показалось, что они уверенно, без колебаний и без сопротивления совершили этот удар.
Лезвие плавно вошло в ее тело, проникнув на глубину нескольких дюймов. Крови не было.
Она сидела совершенно неподвижно, словно не смела шевелиться, пока у нее пронзено сердце. Через несколько секунд они опять вместе извлекли клинок. Одна-единственная капля крови медленно выступила из раны и расплылась пятном на ее белой рубашке. Когда пятно стало размером с монету, оно прекратило увеличиваться.
— Вот видишь, — сказала она, ее голос прозвучал чуть хрипло из-за усилий или переживаний. — Это не просто забавный фокус. Это мощь, которой обладает большинство в нашем племени. Я не могу умереть, Габриэль, и знаю, как обращаться с болью. А Джейкоб Харкендер смертен. И не лучше знаком с болью, чем бедное заблудшее дитя в Хадлстоуне, которое истязает себя терниями, чтобы услышать нежный голос своего воображаемого спасителя. Я научу тебя, что такое настоящая мощь, и научу, что такое боль. И алхимии. И преображениям. В свое время. И не нужно бояться, ведь ты теперь под моей защитой, и ничто тебе не повредит.
Произнося последние слова, она внезапно подняла взгляд, и Габриэль проследил за ее взглядом. В дверном проеме стоял мужчина, самый уродливый, какого Габриэль видел в жизни. Он был высокий и невероятно жирный, просто круглый, совершенно лысый, кожа на его лбу и загривке собралась толстыми валиками. Глаза его были похожи на щелки в складках жира. Лицо его покрывал грязный пот. Одежда была такая же неопрятная, но ботинки до блеска начищены. Он оперся о косяк, наблюдая за ними.
— Что тебе надо, Калеб? — Резко спросила Мандорла.
— Калан вернулся. — Голос мужчины был так же груб, как и его наружность. — Пьяный, точно кабацкая крыса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Я могу приказывать всякой мелкоте, — сказал он, — и создавать паутину, вроде паучьей.
— Правда? — Спросила она, как если бы ей было приятно это слышать. — Хорошо. Когда бы ты ни открыл действие каких-либо чар, ты должен повторять их снова и снова, потому что только постоянные и упорные упражнения приводят к совершенству. Я дарю тебе это зеркальце, чтобы ты мог попробовать отыскать способ заставить его светиться. Это полезное орудие, которое поможет тебе оценить твои успехи. Не смущайся, если сначала это покажется трудным. Обещаю тебе, сила придет, потому что она твоя по праву, как и моя. Магия была создана для таких, как мы, Габриэль, а не для таких, как Джейкоб Харкендер. Это наше наследие, идущее от Золотого Века. И когда колесо времени опишет полный круг, магия приведет нас обратно, в цветущую пору нашей молодости. Это наша задача, Гэбриэл, долг, который мы должны выполнять. Ты думаешь, что недавно родился, но в действительности это не так, сейчас ты только вновь воплотился, и жар твоей души — это тот самый первозданный огонь, который давал жизнь Золотому Веку.
Она забрала у него зеркальце и положила обратно на стол. Желтый свет лампы омыл его, брызнув на его поверхность мерцающими огоньками.
— Моя мать умерла, когда я родился, — неуверенно сказал Гэбриэл. — Мистер Харкендер говорил мне, что ее звали Дженни.
Мандорла рассмеялась и опять обвила его рукой.
— Это была не первая женщина с холодной душой, которая выносила дивное дитя, — сказала она. — Тебе не следует считать себя человеком только потому, что твоя мать человек. Люди наши враги, Габриэль, и Джейкоб Харкендер — самый скверный из этих врагов.
— Он говорил, что он мой друг, — вспомнил Габриэль. — И говорил, что только он один понимает, что я собой представляю…
— Он солгал, — заявила Мандорла. — Он бы причинил тебе боль, Габриэль. Само по себе это не так уж плохо, потому что Темный Ангел Боли есть также и Ангел Просвещения. Но Джейкоб Харкендер, как и все людишки, может достичь просвещения лишь невероятным усилием, и его невежество оказалось бы для тебя крайне опасным. Только я могу правильно научить тебя понимать, что приносит боль. Нет никого мудрее в этом мишурном мире, кто так отчаянно жаждал бы преображения, которое с ним покончит, как я. Верь мне, я обучу тебя магии. И еще научу понимать Темного Ангела. Обещаю тебе.
Габриэль подхватил зеркальце со столешницы, куда она его положила, и задержал в ладонях. Заглянул в самую его середину и подумал, не стоит ли снова попробовать вызвать в нем ослепительное сияние. Мандорла с любопытством наблюдала за ним, точно ей бы доставил великое удовольствие его успех. Но он положил зеркальце рядом с собой на покрывало.
— Сестры не хотели делать мне больно, — заметил он, как бы говоря сам с собой, но по-настоящему с интересом ждал, что ответит Мандорла. — Я видел, как они наказывали других мальчиков, и видел, как некоторые из них бичевали себя, но они никогда не пороли меня. Мандорла поглядела на него с непроницаемым лицом.
— Их племя всегда вредит нашему, — произнесла она. — И можешь быть уверен, они бы не помедлили, прежде чем ударить тебя, если бы решили, как решил ты, что одержим дьяволом. Но нашему племени не стоит бояться боли, как им. И не нужно искать самой страшной боли, чтобы иметь возможность увидеть. Хочешь, я покажу тебе еще одно волшебство?
Он кивнул. Мандорла направилась к двери и вышла, оставив дверь открытой. Гэбриэл терпеливо сидел на постели и ждал. И при этом легко скользил пальцами по поверхности зеркальца, лежащего рядом.
Когда Мандорла вернулась, не потрудившись запереть за собой дверь, в руке у нее был нож с необыкновенно тонким лезвием, около фута длиной, остро заточенный и обоюдоострый.
— Осторожней, — сказала она, когда он потянулся, словно, собираясь коснуться его. Повернула нож рукоятью к нему, он взял его с большой осторожностью и стал с интересом рассматривать.
Она тщательно убрала волосы назад. Затем пробежала рукой вниз по своей просторной белой рубашке, туго натянув ее ниже грудей. Указала на точку под самой левой грудью и сказала:
— Положи ладонь сюда и почувствуй, как бьется мое сердце.
Он повиновался и почувствовал под рукой сердце, бьющееся ровно и твердо. Его собственное сердечко стучало быстрее, и комок застрял в горле.
— Поставь прямо сюда кончик ножа, — велела она. — И всади лезвие меж моих ребер, чтобы пронзить сердце.
Он в ужасе затряс головой.
— Давай, — потребовала она. — Я ведь не человек, и не могу умереть. Если рана будет чистая, мне даже спать не потребуется.
Его рука дрожала, когда он пытался приставить нож к ее сердцу. Она зажала его руку в своей, чтобы помочь ему. Габриэлю показалось, что они уверенно, без колебаний и без сопротивления совершили этот удар.
Лезвие плавно вошло в ее тело, проникнув на глубину нескольких дюймов. Крови не было.
Она сидела совершенно неподвижно, словно не смела шевелиться, пока у нее пронзено сердце. Через несколько секунд они опять вместе извлекли клинок. Одна-единственная капля крови медленно выступила из раны и расплылась пятном на ее белой рубашке. Когда пятно стало размером с монету, оно прекратило увеличиваться.
— Вот видишь, — сказала она, ее голос прозвучал чуть хрипло из-за усилий или переживаний. — Это не просто забавный фокус. Это мощь, которой обладает большинство в нашем племени. Я не могу умереть, Габриэль, и знаю, как обращаться с болью. А Джейкоб Харкендер смертен. И не лучше знаком с болью, чем бедное заблудшее дитя в Хадлстоуне, которое истязает себя терниями, чтобы услышать нежный голос своего воображаемого спасителя. Я научу тебя, что такое настоящая мощь, и научу, что такое боль. И алхимии. И преображениям. В свое время. И не нужно бояться, ведь ты теперь под моей защитой, и ничто тебе не повредит.
Произнося последние слова, она внезапно подняла взгляд, и Габриэль проследил за ее взглядом. В дверном проеме стоял мужчина, самый уродливый, какого Габриэль видел в жизни. Он был высокий и невероятно жирный, просто круглый, совершенно лысый, кожа на его лбу и загривке собралась толстыми валиками. Глаза его были похожи на щелки в складках жира. Лицо его покрывал грязный пот. Одежда была такая же неопрятная, но ботинки до блеска начищены. Он оперся о косяк, наблюдая за ними.
— Что тебе надо, Калеб? — Резко спросила Мандорла.
— Калан вернулся. — Голос мужчины был так же груб, как и его наружность. — Пьяный, точно кабацкая крыса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135