— Но тут он поколебался и, когда заговорил вновь, голос его переменился. — И все же, священник рассчитывал здесь что-то найти. Хотел бы я знать, что.
— Вы его спрашивали? — Спросил де Лэнси.
— Он говорит, и сам не знает.
— Вы ему верите?
Таллентайр пожал плечами.
— Он клянется, что был с нами честен, и, когда он что-то говорит, в нем чувствуется известная убежденность. В конце концов, он духовное лицо.
— Он чего-то боится, — негромко заметил де Лэнси. — И я тоже. Господи помоги, мне! Сэр Эдвард, я тоже боюсь. — Его рука опять коснулась кобуры.
— Дэвид тоже в страхе, — задумчиво пробормотал баронет. — Даже в безумии он боится. И, несмотря на всю мою страстную решимость противостоять предрассудкам и видеть мир таким, каков он есть, не могу удержаться от ощущения, что здесь подвергаются какого-то рода испытанию мои убеждения и моя решимость.
Двое мужчин поглядели друг на друга, и каждый хотел рассмеяться и отбросить страх, но ни один не был на это способен. Единственными звуками, которые нарушали тишину ночи, были отдаленное ржание лошадей и голос Лидиарда, твердившего о кошке и Корделии, о тенях и страхе Божием. Была ли в этом хоть какая-то тень смысла?..
3
Была уже почти полночь, но де Лэнси все еще сидел под звездами у потухшего костра, на котором готовили кофе. Костерок вышел убогий, в пустыне не просто найти хворост, а скудные запасы топлива, привезенные с собой уже почти иссякли.
Де Лэнси докуривал последнюю в этот день трубку, полностью предаваясь этому занятию. Он не думал о себе, как о дозорном, поскольку никто не принимал решения устроить ночные вахты, но не мог отделаться от ощущения угрозы. Таллентайр, несомненно, назвал бы его страхи предрассудками, он провел с этим человеком достаточно много вечеров, лениво попивая и беседуя, чтобы не сомневаться в его взглядах. Но де Лэнси верил в недобрые предчувствия и не мог просто так от них отмахнуться. Никогда прежде не встречая призрака, он, тем не менее, доверял людям, рассказывавшим о них, считал, что такое столкновение не может пройти без последствий для любого человека. В безмолвной тьме, окутывающей гробницы, вполне могли разгуливать призраки, в этом он не сомневался. В Египте, казалось ему, человек был намного ближе к миру сверхъестественного, чем в любых других краях. В этих песках древние мумии, укрытые саванами и залитые битумом, не покоились, а начали путешествие, которое больше самой жизни, путешествие в вечность. Де Лэнси искренне верил, в загробную жизнь, и считал, что смерть — это только прелюдия к такому путешествию, а не горестный и бесповоротный конец, как полагали люди, вроде сэра Эдварда. В его глазах человек был слишком удивительным и необыкновенным созданием, чтобы кончить простым разложением и гниением, и заслуживал лучшего жребия где-то за пределами пространства и времени. И все же, несмотря на это убеждение, он не мог поверить в идею Бога Отца и Искупителя. Он никак понять и никогда бы не признался в этом ни одной живой душе, почему для него легче верить в загадочную мощь языческих божеств, чем в силу христианской молитвы. Было, считал де Лэнси, несомненной трагедией, что эти гробницы снова и снова претерпевали грубое вторжение, сперва воров, которые явились, чтобы завладеть имуществом мертвых, а затем других, пришедших похитить самих мертвецов с целью обогащения или изучения — не имело значения. Он не видел большой разницы между теми, кто потакал прихотям самозваных магов, помещавших в склянки частички мумий, для продажи невежественным простакам в сомнительных аптеках, и теми добрыми христианами, которые служа фетишу науки, тревожили мертвецов в их саркофагах, чтобы выставлять их в музеях мира на потребу публике. Все они воры… и всем им нет дела до прав и подлинного блага странствующих мертвых. Де Лэнси не осуждал мертвецов за то, что они возвращаются на землю, как призраки. Он был уверен, что они обращались к живым, вразумляя не тревожить прах тех, кто ушел в иные миры.
«У призраков есть такое право», — думал он, делая попытку изгнать тягостное чувство. — «И те, кто в них не верит, заслуживают ужас, который испытывают при подобных встречах».
Никто из его спутников еще не спал. Обе палатки были освещены изнутри, и де Ланси видел тени, двигавшиеся внутри них. Таллентайр, намеревался, если потребуется, бодрствовать у постели Лидиарда всю ночь. Отец Мэллорн поддерживал бодрость духа молитвами.
Для де Лэнси молитва всегда была принуждением. Он тайно восставал против нее, будучи еще ребенком, и лишь, соблюдая приличия, делал вид, что молится, хотя, всегда предполагал, что молитвы многих других искренни, идут от сердца, и могут быть услышаны и действенны. Он даже завидовал Мэллорну с его неколебимой верой в Господа из Писания и сэру Эдварду с его такой же непоколебимой верой в то, что этот Господь не существует. Ему казалось, что любая, даже самая крайняя из позиций, более надежна и достойна уважения, чем метания между Богом и нелепыми предчувствиями.
Он обнаружил, что его рука опять тянется к кобуре, как будто движимая своей собственной волей. Де Лэнси уже не раз и не два отдергивал ее, но теперь настроение изменилось, и побудило его к иному образу действий. Пистолет был полностью заряжен, но поставлен на предохранитель. Он достал его и начал перекидывать из руки в руку.
Наконец, держа пистолет в одной руке, другой он постучал трубкой о ближайший камень, вытряхивая пепел, засунул ее в карман, и встал.
Завершив ритуал, он не нашел никакой причины оставаться снаружи, может быть только разбойники-бедуины нагрянут в лагерь под покровом ночи, в надежде разжиться тем, что попадется ценного и полезного. Но Египет не такая уж воровская страна, как принято было считать. В действительности, бедуины, вероятно, избегали это место, так же, как те, бедняки, отказавшиеся от хорошего жалованья, только бы не углубляться в глубь холмов. Видимо, для подобного выбора имелась некая необыкновенная причина.
Света, пробивающегося из палаток, лунного и звездного сияния вполне хватало, чтобы различать очертания двух мастаба, развалины, раскопы и природные расщелины и трещины, которые могли бы служить местом захоронения древнейших предков современных египтян.
Еще день назад четверым путешественникам не терпелось заглянуть в те немногие из древних сооружений, которые не полностью рухнули и не оказались забиты песком. Даже здесь среди иззубренных скал, высоко над паводковой равниной, время не пощадило гробницы, и за одно то, что здесь вообще можно было что-то увидеть, следовало благодарить хорошо потрудившихся недавних исследователей. Обычно такие места, когда их раскапывали, оказывались подозрительно пусты. Новые исследователи не находили никаких признаков древних статуй, украшений или амулетов, а колодцы, которые вели в глубокие камеры, где когда-то стояли саркофаги, большей частью оказывались полны мусора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Вы его спрашивали? — Спросил де Лэнси.
— Он говорит, и сам не знает.
— Вы ему верите?
Таллентайр пожал плечами.
— Он клянется, что был с нами честен, и, когда он что-то говорит, в нем чувствуется известная убежденность. В конце концов, он духовное лицо.
— Он чего-то боится, — негромко заметил де Лэнси. — И я тоже. Господи помоги, мне! Сэр Эдвард, я тоже боюсь. — Его рука опять коснулась кобуры.
— Дэвид тоже в страхе, — задумчиво пробормотал баронет. — Даже в безумии он боится. И, несмотря на всю мою страстную решимость противостоять предрассудкам и видеть мир таким, каков он есть, не могу удержаться от ощущения, что здесь подвергаются какого-то рода испытанию мои убеждения и моя решимость.
Двое мужчин поглядели друг на друга, и каждый хотел рассмеяться и отбросить страх, но ни один не был на это способен. Единственными звуками, которые нарушали тишину ночи, были отдаленное ржание лошадей и голос Лидиарда, твердившего о кошке и Корделии, о тенях и страхе Божием. Была ли в этом хоть какая-то тень смысла?..
3
Была уже почти полночь, но де Лэнси все еще сидел под звездами у потухшего костра, на котором готовили кофе. Костерок вышел убогий, в пустыне не просто найти хворост, а скудные запасы топлива, привезенные с собой уже почти иссякли.
Де Лэнси докуривал последнюю в этот день трубку, полностью предаваясь этому занятию. Он не думал о себе, как о дозорном, поскольку никто не принимал решения устроить ночные вахты, но не мог отделаться от ощущения угрозы. Таллентайр, несомненно, назвал бы его страхи предрассудками, он провел с этим человеком достаточно много вечеров, лениво попивая и беседуя, чтобы не сомневаться в его взглядах. Но де Лэнси верил в недобрые предчувствия и не мог просто так от них отмахнуться. Никогда прежде не встречая призрака, он, тем не менее, доверял людям, рассказывавшим о них, считал, что такое столкновение не может пройти без последствий для любого человека. В безмолвной тьме, окутывающей гробницы, вполне могли разгуливать призраки, в этом он не сомневался. В Египте, казалось ему, человек был намного ближе к миру сверхъестественного, чем в любых других краях. В этих песках древние мумии, укрытые саванами и залитые битумом, не покоились, а начали путешествие, которое больше самой жизни, путешествие в вечность. Де Лэнси искренне верил, в загробную жизнь, и считал, что смерть — это только прелюдия к такому путешествию, а не горестный и бесповоротный конец, как полагали люди, вроде сэра Эдварда. В его глазах человек был слишком удивительным и необыкновенным созданием, чтобы кончить простым разложением и гниением, и заслуживал лучшего жребия где-то за пределами пространства и времени. И все же, несмотря на это убеждение, он не мог поверить в идею Бога Отца и Искупителя. Он никак понять и никогда бы не признался в этом ни одной живой душе, почему для него легче верить в загадочную мощь языческих божеств, чем в силу христианской молитвы. Было, считал де Лэнси, несомненной трагедией, что эти гробницы снова и снова претерпевали грубое вторжение, сперва воров, которые явились, чтобы завладеть имуществом мертвых, а затем других, пришедших похитить самих мертвецов с целью обогащения или изучения — не имело значения. Он не видел большой разницы между теми, кто потакал прихотям самозваных магов, помещавших в склянки частички мумий, для продажи невежественным простакам в сомнительных аптеках, и теми добрыми христианами, которые служа фетишу науки, тревожили мертвецов в их саркофагах, чтобы выставлять их в музеях мира на потребу публике. Все они воры… и всем им нет дела до прав и подлинного блага странствующих мертвых. Де Лэнси не осуждал мертвецов за то, что они возвращаются на землю, как призраки. Он был уверен, что они обращались к живым, вразумляя не тревожить прах тех, кто ушел в иные миры.
«У призраков есть такое право», — думал он, делая попытку изгнать тягостное чувство. — «И те, кто в них не верит, заслуживают ужас, который испытывают при подобных встречах».
Никто из его спутников еще не спал. Обе палатки были освещены изнутри, и де Ланси видел тени, двигавшиеся внутри них. Таллентайр, намеревался, если потребуется, бодрствовать у постели Лидиарда всю ночь. Отец Мэллорн поддерживал бодрость духа молитвами.
Для де Лэнси молитва всегда была принуждением. Он тайно восставал против нее, будучи еще ребенком, и лишь, соблюдая приличия, делал вид, что молится, хотя, всегда предполагал, что молитвы многих других искренни, идут от сердца, и могут быть услышаны и действенны. Он даже завидовал Мэллорну с его неколебимой верой в Господа из Писания и сэру Эдварду с его такой же непоколебимой верой в то, что этот Господь не существует. Ему казалось, что любая, даже самая крайняя из позиций, более надежна и достойна уважения, чем метания между Богом и нелепыми предчувствиями.
Он обнаружил, что его рука опять тянется к кобуре, как будто движимая своей собственной волей. Де Лэнси уже не раз и не два отдергивал ее, но теперь настроение изменилось, и побудило его к иному образу действий. Пистолет был полностью заряжен, но поставлен на предохранитель. Он достал его и начал перекидывать из руки в руку.
Наконец, держа пистолет в одной руке, другой он постучал трубкой о ближайший камень, вытряхивая пепел, засунул ее в карман, и встал.
Завершив ритуал, он не нашел никакой причины оставаться снаружи, может быть только разбойники-бедуины нагрянут в лагерь под покровом ночи, в надежде разжиться тем, что попадется ценного и полезного. Но Египет не такая уж воровская страна, как принято было считать. В действительности, бедуины, вероятно, избегали это место, так же, как те, бедняки, отказавшиеся от хорошего жалованья, только бы не углубляться в глубь холмов. Видимо, для подобного выбора имелась некая необыкновенная причина.
Света, пробивающегося из палаток, лунного и звездного сияния вполне хватало, чтобы различать очертания двух мастаба, развалины, раскопы и природные расщелины и трещины, которые могли бы служить местом захоронения древнейших предков современных египтян.
Еще день назад четверым путешественникам не терпелось заглянуть в те немногие из древних сооружений, которые не полностью рухнули и не оказались забиты песком. Даже здесь среди иззубренных скал, высоко над паводковой равниной, время не пощадило гробницы, и за одно то, что здесь вообще можно было что-то увидеть, следовало благодарить хорошо потрудившихся недавних исследователей. Обычно такие места, когда их раскапывали, оказывались подозрительно пусты. Новые исследователи не находили никаких признаков древних статуй, украшений или амулетов, а колодцы, которые вели в глубокие камеры, где когда-то стояли саркофаги, большей частью оказывались полны мусора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135