Теперь ступайте, я позову вас, если понадобится. Но всем моим сердцем надеюсь, что этого делать не придется.
Мэллорн тем не менее колебался, и Таллентайр понял, что он ищет способ продолжить разговор. Наконец, священник произнес:
— Я читал вашу статью, ту, где вы говорите, что не согласились бы жить в таком мире, как мой. Тревожном и чудесном, необъяснимом разумом. И об этом я давно хотел вам кое-что сказать.
Таллентайр не выразил охоты продолжать беседу, лишь злобно посмотрел на священника. Тем не менее, иезуит продолжал:
— Выдвинем гипотезу, что мир таков, каковым я его воображаю, а не таков, каковым его воображаете вы… — спокойно говорил он, — Предположим, что акт творения возможен и этот мир подвергается опасности нового вмешательства. В любой миг он может обратиться в нечто иное, неизвестное… Что тогда, сэр Эдвард?
Это было приглашение к долгим дебатам, но Таллентайр не позволил себя втянуть в дискуссию.
— Если мир действительно станет таким, и нам придется в нем жить, мы научимся понимать его, настолько насколько способны, — ровно сказал он, — Но я не хочу вести философские беседы, когда мой друг так страдает, и предпочел бы, чтобы вы ушли.
Мэллорн учтиво кивнул, признавая поражение, и удалился.
Лидиард затих и прекратил ворочаться, но пот по-прежнему катил с него градом. Таллентайр поднес к губам юноши флягу с водой и заставил его отпить.
Несколько минут казалось, что питье помогло и он успокоился, но вот губы вновь зашевелились, а голова начала метаться из стороны в сторону.
Повинуясь внезапному порыву, баронет наклонился ниже, как недавно Мэллорн, и попытался понять, о чем говорит Дэвид. Он разобрал несколько слов: дороги и кошки… цепи на шее… тени. Затем совершенно отчетливо:Мне не выдержать ее взгляда! И вновь имя Корделии, а далее латынь, последние слова молитвы «Отче Наш»: «но избавь нас от лукавого». Больше разобрать было невозможно. Таллентайр даже был уверен, произносит ли больной слова. Не нашел он смысла и в том, что услышал, не было никакой логической связи между их нынешним положением и кошкой с цепью на шее. Возможно, подумал он, это фразы просто наобум, и последовательность их случайна.
И все же юноша снова и снова произносил имя Корделии, как если бы заклинал вернуть его обратно в зимнюю Англию из этой страны могил, змей и демонов.
Снова откинулся полог палатки. На этот раз появился другой Уильям де Лэнси. Он был лишь на три или четыре года старше Дэвида Лидиарда, но выглядел куда более солидно. Таллентайр весьма поверхностно знал его семью, но понимал, его значительно лучше, чем респектабельного и невозмутимого, но таинственного иезуита.
— Лошади в тревоге, — хмуро сообщил де Лэнси, — мне бы их чутье, чтобы понять, что тут происходит. — С этими словами он коснулся пальцами кобуры у пояса. Охотничье ружье самого Таллентайра было довольно дорогим, чтобы держать на виду, и взгляд баронета непроизвольно скользнул к месту под койкой, где оно хранилось.
— Возможно, поблизости бродит какой-нибудь хищник, — предположил он. — Сомневаюсь, что на этих холмах водятся львы, но вполне могут бегать дикие собаки.
— Возможно, — без воодушевления согласился де Лэнси. — Но мне почудилось, будто я вижу на фоне неба человеческие силуэты, они исчезли во тьме, как только я стал приближаться. Но такова уж эта красная земля, негостеприимная ко всем, кроме бедуинов. Я предпочел бы диких зверей… Но разве вы этого сами не чувствуете, дружище? Здесь что-то есть, и я не могу больше упрекать в малодушии этих мужланов, оставивших нас наедине с нашими выдумками.
«Опять предрассудки», — устало подумал Таллентайр. У Де Лэнси была светлая голова и прекрасное образованием, но, когда доходило до модного оккультизма, сказывалась его принадлежность к школе нет-дыма-без-огня . Он верил в возможность чудес, и с чрезмерным интересом относился к рассказам людей, служивших в Индии и более далеких восточных колониях, склонных поболтать о всяких заморских чудесах на долгих вечерних посиделках в клубе.
Таллентайр покачал головой.
— Мы излишне цивилизованы, де Лэнси, и совершенно теряемся вдали от людных мест. Уединение пробуждает в нас неопределенные и неясные тревоги, от которых следовало бы избавиться, покидая детскую. Болезнь бедняги Дэвида так сильно действует на всех нас, потому, что напоминает, что даже маленькие скорпионы и безобидные с виду змейки могут довести нас до отчаянного состояния, даже до смерти. Если что-то скрывается во тьме, это может быть только зверь. Или разбойники-арабы.
Де Лэнси подошел ближе к Лидиарду и склонился, как склонялись до того Мэллорн и Таллентайр, пытаясь в свой черед разобрать смысл слов юноши.
«Что здесь происходит?» — подумал Таллентайр, — «Что заставляет всех нас ломать голову, и искать смысл в бессвязном бормотании тяжелобольного?»
Однако де Лэнси быстро выпрямился, не услыхав ничего значительного и будучи слишком благовоспитан, чтобы обращать внимание на частое упоминание женского имени.
— Никогда прежде не видел человека в подобном состоянии, — мрачно заявил он. — Понятия не имею, что за змея его укусила, хотя считал, что достаточно хорошо знаю местных ядовитых гадов и всю их родню.
— Я убил ее, — сообщил ему Таллентайр, — она у меня в банке, и я заберу ее домой, чтобы показать умникам в Оксфорде. Возможно, это какая-то новая разновидность, и они назовут ее в честь нашего Дэвида, чтобы как-то вознаградить его за невзгоды.
— Возможно, — кивнул де Лэнси, но поддержал шутку, и баронет понял, что тревога собеседника не ослабла после обмена успокаивающими заявлениями. Что бы ни побеспокоило лошадей, оно сильно обеспокоило и де Лэнси.
— Я потерял интерес к исследованиям, — устало признался Таллентайр. — Думаю, иезуит заставил бы нас завтра все утро выкапывать обломки и укреплять веревки. Кто-то из нас должен был спуститься в расчищенную яму и посмотреть, что осталось в камерах. Но у нас не хватит сил сдвинуть саркофаг, даже если удастся найти хоть один, и я не особенно рвусь ковыряться в пыли, ища скарабеев и амулеты. Их можно купить на любом базаре. То, что осталось после грабителей времен династий, разумеется, уже захвачено новыми антикварами, здесь хоть отбавляй свидетельств, что кто-то расчищал эти могилы и копался в них в течение последних лет. Как только Дэвид достаточно окрепнет, чтобы путешествовать, надо возвращаться.
Де Лэнси слабо улыбнулся.
— Мы немного сглупили, сэр Эдвард, — сказал он.
— Вероятно, — согласился Таллентайр. — Мы позволили романтике египтологии заразить нас. И поверили, будто этот загадочный священник может привести нас туда, где мы выудим из песка волшебные сокровища. Вообще-то нам следовало лучше соображать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Мэллорн тем не менее колебался, и Таллентайр понял, что он ищет способ продолжить разговор. Наконец, священник произнес:
— Я читал вашу статью, ту, где вы говорите, что не согласились бы жить в таком мире, как мой. Тревожном и чудесном, необъяснимом разумом. И об этом я давно хотел вам кое-что сказать.
Таллентайр не выразил охоты продолжать беседу, лишь злобно посмотрел на священника. Тем не менее, иезуит продолжал:
— Выдвинем гипотезу, что мир таков, каковым я его воображаю, а не таков, каковым его воображаете вы… — спокойно говорил он, — Предположим, что акт творения возможен и этот мир подвергается опасности нового вмешательства. В любой миг он может обратиться в нечто иное, неизвестное… Что тогда, сэр Эдвард?
Это было приглашение к долгим дебатам, но Таллентайр не позволил себя втянуть в дискуссию.
— Если мир действительно станет таким, и нам придется в нем жить, мы научимся понимать его, настолько насколько способны, — ровно сказал он, — Но я не хочу вести философские беседы, когда мой друг так страдает, и предпочел бы, чтобы вы ушли.
Мэллорн учтиво кивнул, признавая поражение, и удалился.
Лидиард затих и прекратил ворочаться, но пот по-прежнему катил с него градом. Таллентайр поднес к губам юноши флягу с водой и заставил его отпить.
Несколько минут казалось, что питье помогло и он успокоился, но вот губы вновь зашевелились, а голова начала метаться из стороны в сторону.
Повинуясь внезапному порыву, баронет наклонился ниже, как недавно Мэллорн, и попытался понять, о чем говорит Дэвид. Он разобрал несколько слов: дороги и кошки… цепи на шее… тени. Затем совершенно отчетливо:Мне не выдержать ее взгляда! И вновь имя Корделии, а далее латынь, последние слова молитвы «Отче Наш»: «но избавь нас от лукавого». Больше разобрать было невозможно. Таллентайр даже был уверен, произносит ли больной слова. Не нашел он смысла и в том, что услышал, не было никакой логической связи между их нынешним положением и кошкой с цепью на шее. Возможно, подумал он, это фразы просто наобум, и последовательность их случайна.
И все же юноша снова и снова произносил имя Корделии, как если бы заклинал вернуть его обратно в зимнюю Англию из этой страны могил, змей и демонов.
Снова откинулся полог палатки. На этот раз появился другой Уильям де Лэнси. Он был лишь на три или четыре года старше Дэвида Лидиарда, но выглядел куда более солидно. Таллентайр весьма поверхностно знал его семью, но понимал, его значительно лучше, чем респектабельного и невозмутимого, но таинственного иезуита.
— Лошади в тревоге, — хмуро сообщил де Лэнси, — мне бы их чутье, чтобы понять, что тут происходит. — С этими словами он коснулся пальцами кобуры у пояса. Охотничье ружье самого Таллентайра было довольно дорогим, чтобы держать на виду, и взгляд баронета непроизвольно скользнул к месту под койкой, где оно хранилось.
— Возможно, поблизости бродит какой-нибудь хищник, — предположил он. — Сомневаюсь, что на этих холмах водятся львы, но вполне могут бегать дикие собаки.
— Возможно, — без воодушевления согласился де Лэнси. — Но мне почудилось, будто я вижу на фоне неба человеческие силуэты, они исчезли во тьме, как только я стал приближаться. Но такова уж эта красная земля, негостеприимная ко всем, кроме бедуинов. Я предпочел бы диких зверей… Но разве вы этого сами не чувствуете, дружище? Здесь что-то есть, и я не могу больше упрекать в малодушии этих мужланов, оставивших нас наедине с нашими выдумками.
«Опять предрассудки», — устало подумал Таллентайр. У Де Лэнси была светлая голова и прекрасное образованием, но, когда доходило до модного оккультизма, сказывалась его принадлежность к школе нет-дыма-без-огня . Он верил в возможность чудес, и с чрезмерным интересом относился к рассказам людей, служивших в Индии и более далеких восточных колониях, склонных поболтать о всяких заморских чудесах на долгих вечерних посиделках в клубе.
Таллентайр покачал головой.
— Мы излишне цивилизованы, де Лэнси, и совершенно теряемся вдали от людных мест. Уединение пробуждает в нас неопределенные и неясные тревоги, от которых следовало бы избавиться, покидая детскую. Болезнь бедняги Дэвида так сильно действует на всех нас, потому, что напоминает, что даже маленькие скорпионы и безобидные с виду змейки могут довести нас до отчаянного состояния, даже до смерти. Если что-то скрывается во тьме, это может быть только зверь. Или разбойники-арабы.
Де Лэнси подошел ближе к Лидиарду и склонился, как склонялись до того Мэллорн и Таллентайр, пытаясь в свой черед разобрать смысл слов юноши.
«Что здесь происходит?» — подумал Таллентайр, — «Что заставляет всех нас ломать голову, и искать смысл в бессвязном бормотании тяжелобольного?»
Однако де Лэнси быстро выпрямился, не услыхав ничего значительного и будучи слишком благовоспитан, чтобы обращать внимание на частое упоминание женского имени.
— Никогда прежде не видел человека в подобном состоянии, — мрачно заявил он. — Понятия не имею, что за змея его укусила, хотя считал, что достаточно хорошо знаю местных ядовитых гадов и всю их родню.
— Я убил ее, — сообщил ему Таллентайр, — она у меня в банке, и я заберу ее домой, чтобы показать умникам в Оксфорде. Возможно, это какая-то новая разновидность, и они назовут ее в честь нашего Дэвида, чтобы как-то вознаградить его за невзгоды.
— Возможно, — кивнул де Лэнси, но поддержал шутку, и баронет понял, что тревога собеседника не ослабла после обмена успокаивающими заявлениями. Что бы ни побеспокоило лошадей, оно сильно обеспокоило и де Лэнси.
— Я потерял интерес к исследованиям, — устало признался Таллентайр. — Думаю, иезуит заставил бы нас завтра все утро выкапывать обломки и укреплять веревки. Кто-то из нас должен был спуститься в расчищенную яму и посмотреть, что осталось в камерах. Но у нас не хватит сил сдвинуть саркофаг, даже если удастся найти хоть один, и я не особенно рвусь ковыряться в пыли, ища скарабеев и амулеты. Их можно купить на любом базаре. То, что осталось после грабителей времен династий, разумеется, уже захвачено новыми антикварами, здесь хоть отбавляй свидетельств, что кто-то расчищал эти могилы и копался в них в течение последних лет. Как только Дэвид достаточно окрепнет, чтобы путешествовать, надо возвращаться.
Де Лэнси слабо улыбнулся.
— Мы немного сглупили, сэр Эдвард, — сказал он.
— Вероятно, — согласился Таллентайр. — Мы позволили романтике египтологии заразить нас. И поверили, будто этот загадочный священник может привести нас туда, где мы выудим из песка волшебные сокровища. Вообще-то нам следовало лучше соображать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135