С гулко бьющимся сердцем я слушала гудки вызова.
— Здорово. Приехала? Молодец, что позвонила — друзей не забываешь. Давай завтра поужинаем вместе. У нас много ресторанов новых: «Viktor», «Летучий Голландец», «Бельэтаж», «Эрмитаж». Выбирай, куда хочешь?
— Все хочу. У меня есть обед и ужин...
Все переговоры прошли успешно, желаемые дисконты я получила, переводчиц выбрала, договорилась о питании, машинах и необходимом оборудовании. Встретилась с мамой. Правда, в дверях моего номера она заплакала: «Что с тобой?» Я объяснила ей, что просто устала и страшного в этом ничего нет, но от мам, к сожалению, ничего не утаишь.
Больше нет в мире таких отношений, как отношения с мамой. Потому что ей не надо ничего объяснять — она сама все поймет, перед ней не надо извиняться — она уже простила.
Я долго корила себя за то, что она видела меня в таком состоянии. Всегда я старалась оберегать свою маму от ненужных подробностей моей жизни, чувствуя за нее ответственность. Мне очень не хотелось делать ей больно. Переехав в Москву, я звонила ей каждый день, уверяя, что у меня все хорошо. Но она сердцем чувствовала: у меня что-то не так...
Обедали с Тимуром мы в ресторане «Эрмитаж», расположенным прямо в арке на Дворцовой площади. Очень креативная задумка.
А ужинали в «Viktor». Этот французский ресторан тронул мою душу, что-то во мне всколыхнулось и я вдруг решила для себя, что любила, люблю и буду любить только его одного. Правда, любовь моя приняла форму мечты-воспоминания. Но это были болезненно-сладкие воспоминания, заставляющие ностальгирующе замирать мое сердце.
Тима так и не нашел свою вторую половинку, но активно продолжал тусоваться с моделями. Его жизнь не изменилась, не изменился и он сам, даже мое отношение к нему совсем не изменилось. Тима — это Тима. Что-то незыблемое для меня, как памятник Петру. Любовь, которую никогда не вычеркнешь из сердца, человек, который навсегда останется для тебя недоступной мечтой...
Я позвонила Машке. И та развеселила меня рассказами про «Мегафон»:
— Представляешь, звонит какой-нибудь Махно и говорит так противно: «Девушка, у меня вчера на счету был один доллар и тридцать два цента, а сегодня — один и двадцать восемь центов, а я никуда не звони-и-ил! Куда вы дели мои деньги?» Вот, блин, объясни ему что-нибудь?! Зачем вообще таким чувакам телефон?
— Слушай, а старый пень-то отстал от тебя?
— Я ему сказала, что даже если он меня всю в краске искупает, я все равно к нему не вернусь! Пошел он!
— А он?
— Отвалился...
Звонил Котя, говорил, что очень скучает и подъедет в аэропорт встретить меня. С ним у нас быстро развивались многообещающие отношения.
— Здесь будет бассейн, сейчас подбирают плитку... Сауна уже работает. Вот тут гостиная и столовая... Это спальни... А здесь детская... Тебе нравится мой дом? — уточнял Котя, проводя экскурсию по своему новому дому на Рублевке после двух недель наших свиданий.
— Очень красивый, — отвечала я, осматривая трехэтажный особняк, построенный по индивидуальному проекту какого-то супер-пупер архитектора.
Наши отношения не продвинулись дальше поцелуя. Я удивлялась, что он ни разу не попытался склонить меня к сексу. Вот, например, сегодня... У него была великолепная возможность сделать мне «нескромное» предложение, когда я осматривала спальни.
Я просто терялась в догадках. Котя, словно тень, ходил за мной следом по новому дому и только спрашивал: «А как тебе эта люстра?», «Тебе нравится обивка для мебели персикового цвета?»
Перед тем как возвратиться домой, мы заехали поужинать на «Дачу».
— Тут школа есть хорошая, — начал разговор он.
— А садик? — спросила я.
— Какой садик? До школы с детьми должна сидеть мать, — возмутился Котя.
— А сколько ты хочешь детей?
— Троих.
Я предпочла кушать свои роллы и не задавать больше вопросов, так как ответы меня не удовлетворяли. Но он все рассказал сам. По ходу пьесы выяснилось, что мой приятель никогда не был женат и вообще не имел с женщинами длительных отношений. Но он всегда мечтал о молодой жене, имеющей творческую профессию, и детях. Так что я идеально подходила под его типаж идеальной женщины и идеальных семейных отношений.
— А давай поженимся! — сказал утвердительно Котя, что противоречило его обычному мурлыканью.
— А ничего, что я уже замужем?
— Ты же можешь развестись?
— Скорее всего, сейчас муж не даст мне развода. У него в бизнесе большие проблемы.
И потом, а вдруг я тебе не понравлюсь в постели? Ведь у нас с тобой ничего не было, — почему-то яростно отмазывалась от предложения я.
— Это ерунда! — спокойно отвечал Котя. — Все у нас будет. Ты мне очень нужна. Понимаешь? Очень. Я тебя люблю!
— Не будем торопиться, ладно?
— Хорошо, как скажешь. Только пообещай, что бросишь курить, когда забеременеешь.
Ой-ой-ой, мой любимый никотин, ой-ой! — подумала я. — «Нет, на это я пойтить не могу!»
— Не нужно так далеко заглядывать...
Котя по характеру был полной противоположностью моего нынешнего мужа и очень нравился мне. Я не видела никаких препятствий для того, чтобы создать новую семью. Но почему-то не могла сказать «да»....
Мы ужинали в «Царской охоте» на Рублевке, когда Котя опять затронул тему замужества. Но я не успела ответить, у него зазвонил телефон — как говорится, «пронесло». Конечно, в такое время звонят только друзья, а друзья у него были «перцы отменные».
Вадим, которого мы с Лизкой назвали Осьминожка, потому что его живот значительно перевешивал остальную массу тела, а маленькие ручки и ножки были приложением к его животу. Был он жмот первой гильдии, тоже жил на Рублевке, сдавал в аренду свою многочисленную недвижимость в Москве и существовал, не напрягаясь, тратя на «невест» в месяц примерно долларов триста.
Второй Котин дружок развлекался тем, что постоянно ругался с женой, с которой жил уже десять лет, а потом мирился, а потом опять ругался. Она швыряла в него тарелки — он уходил от нее, она прокалывала ему колеса — он возвращался. Любимым его словом было «жесткач», он вставлял его всегда в конце и в начале предложения, а в середину, если получалось, втыкал слово «полюбе», что в переводе означало «в любом случае». Так вот, когда он в очередной раз ушел от жены, она краской из баллончика написала «жесткач» на капоте его машины, а на крыше для полноты картины выписала «полюбе». С тех пор он долго от нее не уходил. Но кличку заимел твердую — Жесткач.
Котя и его дружки имели привычку звонить друг другу ежечасно, сплетничать и обсуждать жизнь своих знакомых, смакуя подробности.
И сейчас Котя не изменил своей бабской привычке. Я ела свининку и наслаждалась его возгласами: «Да ты что?», «И как она?», «Ой, ну это вообще!». После того как он «убил» минут пятнадцать на Осьминожку, а потом на Жесткача, я многозначительно произнесла, отодвинув тарелку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Здорово. Приехала? Молодец, что позвонила — друзей не забываешь. Давай завтра поужинаем вместе. У нас много ресторанов новых: «Viktor», «Летучий Голландец», «Бельэтаж», «Эрмитаж». Выбирай, куда хочешь?
— Все хочу. У меня есть обед и ужин...
Все переговоры прошли успешно, желаемые дисконты я получила, переводчиц выбрала, договорилась о питании, машинах и необходимом оборудовании. Встретилась с мамой. Правда, в дверях моего номера она заплакала: «Что с тобой?» Я объяснила ей, что просто устала и страшного в этом ничего нет, но от мам, к сожалению, ничего не утаишь.
Больше нет в мире таких отношений, как отношения с мамой. Потому что ей не надо ничего объяснять — она сама все поймет, перед ней не надо извиняться — она уже простила.
Я долго корила себя за то, что она видела меня в таком состоянии. Всегда я старалась оберегать свою маму от ненужных подробностей моей жизни, чувствуя за нее ответственность. Мне очень не хотелось делать ей больно. Переехав в Москву, я звонила ей каждый день, уверяя, что у меня все хорошо. Но она сердцем чувствовала: у меня что-то не так...
Обедали с Тимуром мы в ресторане «Эрмитаж», расположенным прямо в арке на Дворцовой площади. Очень креативная задумка.
А ужинали в «Viktor». Этот французский ресторан тронул мою душу, что-то во мне всколыхнулось и я вдруг решила для себя, что любила, люблю и буду любить только его одного. Правда, любовь моя приняла форму мечты-воспоминания. Но это были болезненно-сладкие воспоминания, заставляющие ностальгирующе замирать мое сердце.
Тима так и не нашел свою вторую половинку, но активно продолжал тусоваться с моделями. Его жизнь не изменилась, не изменился и он сам, даже мое отношение к нему совсем не изменилось. Тима — это Тима. Что-то незыблемое для меня, как памятник Петру. Любовь, которую никогда не вычеркнешь из сердца, человек, который навсегда останется для тебя недоступной мечтой...
Я позвонила Машке. И та развеселила меня рассказами про «Мегафон»:
— Представляешь, звонит какой-нибудь Махно и говорит так противно: «Девушка, у меня вчера на счету был один доллар и тридцать два цента, а сегодня — один и двадцать восемь центов, а я никуда не звони-и-ил! Куда вы дели мои деньги?» Вот, блин, объясни ему что-нибудь?! Зачем вообще таким чувакам телефон?
— Слушай, а старый пень-то отстал от тебя?
— Я ему сказала, что даже если он меня всю в краске искупает, я все равно к нему не вернусь! Пошел он!
— А он?
— Отвалился...
Звонил Котя, говорил, что очень скучает и подъедет в аэропорт встретить меня. С ним у нас быстро развивались многообещающие отношения.
— Здесь будет бассейн, сейчас подбирают плитку... Сауна уже работает. Вот тут гостиная и столовая... Это спальни... А здесь детская... Тебе нравится мой дом? — уточнял Котя, проводя экскурсию по своему новому дому на Рублевке после двух недель наших свиданий.
— Очень красивый, — отвечала я, осматривая трехэтажный особняк, построенный по индивидуальному проекту какого-то супер-пупер архитектора.
Наши отношения не продвинулись дальше поцелуя. Я удивлялась, что он ни разу не попытался склонить меня к сексу. Вот, например, сегодня... У него была великолепная возможность сделать мне «нескромное» предложение, когда я осматривала спальни.
Я просто терялась в догадках. Котя, словно тень, ходил за мной следом по новому дому и только спрашивал: «А как тебе эта люстра?», «Тебе нравится обивка для мебели персикового цвета?»
Перед тем как возвратиться домой, мы заехали поужинать на «Дачу».
— Тут школа есть хорошая, — начал разговор он.
— А садик? — спросила я.
— Какой садик? До школы с детьми должна сидеть мать, — возмутился Котя.
— А сколько ты хочешь детей?
— Троих.
Я предпочла кушать свои роллы и не задавать больше вопросов, так как ответы меня не удовлетворяли. Но он все рассказал сам. По ходу пьесы выяснилось, что мой приятель никогда не был женат и вообще не имел с женщинами длительных отношений. Но он всегда мечтал о молодой жене, имеющей творческую профессию, и детях. Так что я идеально подходила под его типаж идеальной женщины и идеальных семейных отношений.
— А давай поженимся! — сказал утвердительно Котя, что противоречило его обычному мурлыканью.
— А ничего, что я уже замужем?
— Ты же можешь развестись?
— Скорее всего, сейчас муж не даст мне развода. У него в бизнесе большие проблемы.
И потом, а вдруг я тебе не понравлюсь в постели? Ведь у нас с тобой ничего не было, — почему-то яростно отмазывалась от предложения я.
— Это ерунда! — спокойно отвечал Котя. — Все у нас будет. Ты мне очень нужна. Понимаешь? Очень. Я тебя люблю!
— Не будем торопиться, ладно?
— Хорошо, как скажешь. Только пообещай, что бросишь курить, когда забеременеешь.
Ой-ой-ой, мой любимый никотин, ой-ой! — подумала я. — «Нет, на это я пойтить не могу!»
— Не нужно так далеко заглядывать...
Котя по характеру был полной противоположностью моего нынешнего мужа и очень нравился мне. Я не видела никаких препятствий для того, чтобы создать новую семью. Но почему-то не могла сказать «да»....
Мы ужинали в «Царской охоте» на Рублевке, когда Котя опять затронул тему замужества. Но я не успела ответить, у него зазвонил телефон — как говорится, «пронесло». Конечно, в такое время звонят только друзья, а друзья у него были «перцы отменные».
Вадим, которого мы с Лизкой назвали Осьминожка, потому что его живот значительно перевешивал остальную массу тела, а маленькие ручки и ножки были приложением к его животу. Был он жмот первой гильдии, тоже жил на Рублевке, сдавал в аренду свою многочисленную недвижимость в Москве и существовал, не напрягаясь, тратя на «невест» в месяц примерно долларов триста.
Второй Котин дружок развлекался тем, что постоянно ругался с женой, с которой жил уже десять лет, а потом мирился, а потом опять ругался. Она швыряла в него тарелки — он уходил от нее, она прокалывала ему колеса — он возвращался. Любимым его словом было «жесткач», он вставлял его всегда в конце и в начале предложения, а в середину, если получалось, втыкал слово «полюбе», что в переводе означало «в любом случае». Так вот, когда он в очередной раз ушел от жены, она краской из баллончика написала «жесткач» на капоте его машины, а на крыше для полноты картины выписала «полюбе». С тех пор он долго от нее не уходил. Но кличку заимел твердую — Жесткач.
Котя и его дружки имели привычку звонить друг другу ежечасно, сплетничать и обсуждать жизнь своих знакомых, смакуя подробности.
И сейчас Котя не изменил своей бабской привычке. Я ела свининку и наслаждалась его возгласами: «Да ты что?», «И как она?», «Ой, ну это вообще!». После того как он «убил» минут пятнадцать на Осьминожку, а потом на Жесткача, я многозначительно произнесла, отодвинув тарелку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86