– Мой дорогой друг, я предчувствовал, что встречу вас здесь, – заявил дипломат, едва заметив Себастьяна. – В конце концов я поверю в общение душ на расстоянии, – добавил он шутливо, усаживаясь напротив него.
Корберон был скептиком. Мир забавлял его, поскольку он рассматривал его с сатирической точки зрения. Казалось, он был открыт любым идеям, но не примыкал ни к одной.
– Как там в России? – спросил Себастьян.
– Скучают по вам. Все меня только и спрашивают, не знаю ли я, когда вы вернетесь. Вы в такой милости при тамошнем дворе, что это у многих вызывает зависть.
Себастьян подозревал, что послу известно о его участии в ночном перевороте, но от замечаний воздержался.
– Граф Елагин, – продолжил Корберон, – который, как вы знаете, возглавляет русских масонов, говорит, что ему не терпится услышать ваше мнение о европейских собратьях.
– Удивляюсь, как это Святейший синод еще не велел его убить, – заметил Себастьян. – Скажите, а верно ли, что в Санкт-Петербурге, как я слышал, недавно обосновались шведские ложи?
– Да, и это дает вам повод к осторожности. Наши шведские друзья замечательно организованы, и русское масонство под их влиянием становится настоящим тайным обществом, что беспокоит императрицу. Беспокоит тем более, что новый великий магистр, князь Кулакин, дружен с великим князем Павлом, а тот враждебно настроен к своей матери.
– В общем, она косо смотрит на масонов.
– Это еще мягко сказано. Она считает их солдатами под командой иностранного принца Карла Судерманского, брата короля Швеции.
– А пруссаки?
– Они тоже ввязались в драку, что должно безумно забавлять вашего друга Фридриха.
– Граф, этот король вовсе не из числа моих друзей, – возразил Себастьян. – Дружеские чувства он питает только к собакам.
– Кроме того, – продолжил Корберон, – Екатерина добилась признания своей власти от всех, кто ее окружает, и даже от тех, кто далек от нее, но только не от собственного сына. Однако ее былое воодушевление французскими идеями изрядно поостыло…
Тут явился Сен-Мартен и, завидев обоих собратьев, подошел поздороваться с ними.
– Магистр, – сказал Себастьян, – я хотел бы поделиться с вами одной заботой, которая касается всех нас.
Сен-Мартен снял шляпу и сел.
– Ну так вот, – продолжил Себастьян, – я узнал, что Калиостро собирается основать новый масонский ритуал, который называет египетским. Я не знаю, что сие означает, но задаюсь вопросом, согласуется ли эта затея с уставом нашей ложи.
– Я наслышан об этом, – ответил Сен-Мартен. – Вы правы, никоим образом не согласуется. Допустима принадлежность к нескольким ложам одного толка, но не введение нового ритуала, если принадлежишь к другому. Для вашего сведения: Калиостро именует себя верховным магистром этого свежеиспеченного ритуала и велит величать себя Великим Коптом. Кроме того, он хочет сделать магистром и свою жену, или сожительницу, не знаю, кто она ему, под именем царицы Савской…
Корберон расхохотался, Сен-Мартен криво усмехнулся.
– … А принимая новых адептов, делает это во имя Гелиоса, Мене и Тетраграмматона. Все эти сумасбродства порочат нас, – завершил он. – Если Калиостро явится сюда, он не будет принят.
– Расскажите-ка мне об этом человеке, – попросил Корберон.
– Наш брат Сен-Жермен знает его лучше, чем я, – сказал Сен-Мартен. – Они встречались в Гааге.
Себастьян для начала набросал портрет Калиостро.
– Он ведет подозрительные речи. Утверждает, что превращает свинец в золото, а это явный обман. Приписывает себе сверхъестественные способности, например общение с душами умерших. Его учение кажется мне бессвязным. Еще он утверждает, что может возрождать тело и дух посредством таинственного лечения, основанного на посте, кровопусканиях и поглощении каких-то неведомых снадобий, что, на мой взгляд, способно скорее свести человека в могилу, нежели позволить ему прожить пять тысяч пятьсот пятьдесят восемь лет…
– Ничуть не меньше? – воскликнул Корберон. – Проклятье! Да он попросту мошенник. Магистр, предлагаю исключить его из наших рядов.
– Я и сам так думаю, – ответил Сен-Мартен.
Тут стали прибывать остальные братья. Сен-Мартен встал, приветствовал их и отправился руководить приготовлениями зала.
Себастьян уехал в Хёхст. Поездка утомила его больше, чем обычно, и весь следующий день после приезда он пролежал в постели, чтобы восстановить силы. Ему было уже шестьдесят восемь, и он чувствовал, что жизнь на исходе. Больше всего его беспокоило сердце. Он принял несколько капель настоя белладонны, лекарства, к которому прибегал все чаще.
Через месяц пришло письмо от Сен-Мартена, в котором сообщалось, что Калиостро исключен из ложи Благотворения, о чем сицилийцу и было сообщено в Нюрнберг, где он находился вместе со своей сожительницей. Но этот прощелыга, добавлял Сен-Мартен, и без того получил там самый презренный прием и уехал, напуганный угрозами. По последним известиям, направился в Берлин.
Осень 1778 года подходила к концу, и Александр в письме задал отцу вопрос, не желает ли он провести зиму в Блю-Хедж-Холле, располагавшем гораздо большими удобствами, нежели хёхстская усадьба, и где он, конечно же, будет окружен заботами Северины, Пьера и Франца.
Путешествие, которое Себастьян прежде переносил легко, теперь было для него настоящим испытанием. И ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы решиться на это. Он знал, что впереди у него уже не много таких поездок. Он ответил Александру, что будет рад увидеть их всех в Лондоне в середине декабря.
За несколько дней до отъезда почтовая карета доставила из Берлина посылку, адресованную графу де Сен-Жермену. Это был обыкновенный деревянный ящик, обвязанный крест-накрест бечевкой. Из Берлина? По правде говоря, Себастьян был знаком там только с Фридрихом II, но весьма сомневался, чтобы король прислал ему какой-нибудь подарок. Он велел положить посылку на пол и долго ее изучал. Ульрих с садовником недоумевали, почему хозяин медлит открыть ее. Себастьян же лишь добавил им озадаченности, попросив вынести ящик наружу. Привязав к пятифутовой палке острый нож, он с расстояния перерезал бечевку, удерживавшую крышку. После чего той же палкой приподнял ее.
Ульрих вскрикнул.
Из щели на снег выскользнула гадюка и устремилась подальше от своего узилища. Через несколько мгновений она скрылась в ближайших кустах.
Себастьян усмехнулся. Подойдя к ящику, осмотрел его изнутри. На дне лежала записка. Он взял ее и развернул:
«Гадюке по языку гадюку во плоти».
Никакой подписи, кроме какого-то каббалистического знака.
Себастьян покачал головой. Дело было ясное.
Он поднялся к себе и сел за письмо к Бурре де Корберону, в котором просил того передать господину Калиостро присовокупленный рисунок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105