– Ему только надо власть свою показать. Чего мол, хочу, то и делаю. А если по правде, так он бунта боится. Знает, что его выбросят из воздушного шлюза быстрее, чем любого из них.
Наступило молчание. Потом кто-то осторожно сказал:
– Какой еще бунт! Бунт – дело опасное. И я слышать о нем не хочу. Мы просто так разговариваем.
– Мне тоже бунт ни к чему. Я только хотел сказать, что командир сдрейфит. Не захочет связываться с ребятами, знает, что среди них есть крутые. Да и было бы за что вешать! Ну, побузили малость, и все. Никого не убили.
Снова молчание.
– Им вроде бы вышку дали?
– Фигня это все! У нас тут свои порядки, не то что на офицерской половине, где вместе с офицерами живут гардемарины. Ну, вмазали Терилу! Чего особенного! Поделом ему! Нечего было совать нос куда не надо.
– А что, если командир решится, Эдди? Что, если Рогова, Таука и Герни вздернут?
Затаив дыхание, я ждал ответа.
– А кто вздернет? Какой матрос затянет веревку на шее товарища? Они думают, что управляют кораблем. А корабль наш. Мы делаем всю работу. Приводим в движение двигатели, готовим пищу, рециркулируем воздух. В общем, мы нужны им так же, как они нужны нам. Это называется симбиозом. Так что не беспокойся. У этого молокососа ума не хватит вздернуть.
Пятясь, дошел я до трапа, потом взбежал на третий уровень и не останавливался до первого, пока не оказался в безопасности.
Пришло время обеда. В офицерской столовой я занял место за маленьким столиком и в одиночестве предался размышлениям. Мне никто не мешал. Командира не полагалось беспокоить, если он сидел за отдельным, а не за общим столом.
После обеда я снова пошел на второй уровень, нашел нужный мне люк, постучал.
Ибн Сауда, казалось, смутило мое появление.
– О, заходите, командир! – Он пропустил меня, отойдя в сторону. Рядом с кроватью лежал аккуратно свернутый коврик для молитв.
На стене висела большая цветная репродукция позолоченной иерусалимской мечети Аль-Акса. Ее сверкающий купол был реставрирован после Последней Войны.
– Не могли бы мы немного поговорить, мистер Ибн Сауд?
– Я в вашем распоряжении. – Он предложил мне свой единственный стул, а сам сел на койку.
– Мне необходимо принять решение. Я знаю, чего ждут от меня старшие офицеры. Но выбор предстоит сделать мне, а не им. Смертный приговор, разумеется, слишком жестокая кара для провинившихся. Но как простить тех, кто поднял мятеж? Ведь вседозволенность на корабле недопустима!
– Вы изучали историю, мистер Сифорт?
– Изучал, но без преподавателей. – Меня учил отец, используя в качестве учебников потрепанную энциклопедию и Библию. Учебные материалы по физике и математике были у нас в виде голофильмов.
Ибн Сауд нахмурился:
– Общественное развитие могло сравниться с колебаниями маятника. Репрессии – восстания, суровость – анархия. Маятник качнулся в одну сторону – и мы застыли.
– Что вы имеете в виду? – спросил я садясь.
– Давайте вернемся, скажем, в двадцатый век. В начале процветал консерватизм, в двадцатые годы маятник качнулся в сторону гражданских свобод, а через поколение опять вернулся к консерватизму.
– Ну и что? – не очень вежливо спросил я и тут же раскаялся. Он старался как мог.
– После краха восточных деспотий доминирующей силой оказалась Америка, стоявшая тогда на пороге либерализма и даже анархии.
Я слушал, недоумевая, как все это может помочь мне.
– В поисках новых форм правления Америка создала Правительство Объединенных Наций и передала ему часть полномочий. Таким образом, каркас мирового правительства был уже готов, когда рухнула американо-японская финансовая структура. Если бы не это, кто знает, в каком хаосе оказался бы мир? – Он пожал плечами.
Я едва скрывал свое нетерпение. Какое отношение имеет мировая история к «Гибернии»?
– Известно ли тебе, Ники… – Он запнулся, видимо, заметив, что мне неприятна его фамильярность, и продолжал: – Знаете ли вы, командир, что Правительство Объединенных Наций было когда-то оплотом борьбы за либеральные перемены? Источником великих реформ в начале двадцать первого века?
– Вы называете реформы 2024 года либеральными? Они наложили запрет на стимуляторы, азартные игры, скачки и в какой-то мере на секс.
– Консервативные устремления существуют и в либеральные времена, – заметил он. – Строй, во главе которого стояло Правительство Объединенных Наций, был терпимым: свободный федерализм в масштабах земного шара.
– Мятежное Время. Сумасшествие вседозволенности.
– Потом реакция, – сказал он. – Эра Закона. Она началась после Последней Войны, когда Америка и Япония утратили свою власть над миром, основанную лишь на финансовом могуществе! Опустошение Японии, Китая и большей части Африки нарушило мировой баланс власти и сделало Объединенные Нации единственным сильным глобальным институтом.
Во мне росло раздражение. До конца дня я должен принять решение – от меня зависит жизнь троих человек.
Он продолжал:
– Христианское Воссоединение захлестнуло Европу, ставшую самым влиятельным регионом мира. Правительство Объединенных Наций становилось все более консервативным и авторитарным. Выпустило Единый доллар, стало вмешиваться в локальные конфликты, словом, взяло власть в свои руки. Решающим шагом явилось включение британского Военно-Космического Флота в состав армии Правительства Объединенных Наций.
Я кивнул. Военно-Космической Флот играл главную роль в вооруженных силах, и это было предметом моей гордости. Вступить в военный флот мне и в голову не приходило.
– Правительство Объединенных Наций установило также единые стандарты в области образования, заработной платы. Ладно, не будем вдаваться в детали. – Он виновато улыбнулся, – Реакция на либерализм началась как раз, когда мы стали колонизировать космос.
Я спросил:
– Взбунтуйся мы против центральной власти в момент формирования колоний, разве не стали бы они тогда фактически независимыми?
– Не совсем, Ник… э-э, командир. Бунтарство, выразившееся в стремлении бежать от власти, было одной из движущих сил колонизации. Но колонии не могли существовать совершенно самостоятельно, и в результате контрреакции оказались под полным контролем Правительства. Ваш Военно-Космической Флот и есть главный инструмент этого контроля. Вот почему груз и пассажиры перевозятся в колонии и обратно только на военных судах.
По той же причине губернаторами колоний часто оказываются адмиралы.
– Я думал, это потому, что они наиболее опытные.
– Да, автократические лидеры. На самом же деле что губернатор колонии, что командир, оба – автократические символы Правительства.
Я попытался уловить его мысль:
– И поэтому вы говорите, что маятник качнулся в одну сторону и мы застыли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118