Потом стал читать:
– Они возложат руки на больных, и те исцелятся…
Анна поглядела на свои красивые руки – белые, гладкие. Как счастлива она, что может одаривать людей здоровьем. Существует ли более ценный дар?
К ней стали подводить больных. Люди становились перед ней на колени, она касалась их рук и лиц; затем привязывала ленточки с монетами под слова молитвы священника:
– Благослови, Боже, эти труды и даруй здоровье тем, на кого королева возлагает руки, пусть исцелятся они чрез Господа Нашего Иисуса Христа.
Возвратясь после этой церемонии в свои покои, королева послала за Эбигейл.
– Я никогда еще не бывала так счастлива после утраты моего любимого мальчика, – сказала она горничной.
– Ваше величество очень добры, – ответила девушка со слезами на глазах.
– Служба, Хилл, была прекрасной.
– Да, ваше величество.
– Мне кажется, кое-кто в Англии намерен пошатнуть могущество Церкви. Моей поддержки им ни за что не получить.
– Моей тоже, мадам, – негромко сказала Эбигейл.
До чего приятно разговаривать с Хилл о церемонии. Это славное создание обладает восхитительной способностью слушать.
ДАР КОРОЛЕВЫ
Роберт Харли и его друг-ученик Генри Сент-Джон стояли с краю толпы, собравшейся у позорного столба в Корнхилле.
Сент-Джон знал, что из-за скандальной истории с Дефо Харли крайне обеспокоен, хоть и пытается это скрыть.
– Даниэль – один из величайших писателей нашего времени, – говорил Харли. – Хочу, чтобы он работал на меня.
Но прежде, чем ему удалось осуществить свой план, Дефо арестовали по распоряжению королевы, и суд решил, что он должен трижды выстоять по часу у позорного столба – в Корнхилле, в районе Чипсайда и Темпл-Бара.
– Я мог бы предостеречь Даниэля, – негромко сказал Харли. – Жаль, что не видел его памфлета до опубликования.
– Памфлет блестящий, – сказал Сент-Джон.
– Даже чересчур. В том-то и беда. Я говорил тебе, Генри, что перо – сильное оружие. Это начинают понимать и другие. Вот потому Дефо и постигла такая участь.
– Везут…
И вот появился этот нераскаявшийся памфлетист, страдалец за свои взгляды. Он сидит в повозке, везущей его к позорному столбу. Обычно толпа дожидалась минуты, когда несчастного приговоренного посадят в колодки и он станет беспомощным перед яростью и презрением собравшихся. Существовал обычай забрасывать жертву гнилыми плодами, тухлой рыбой и прочей оказавшейся под рукой дрянью; при этом многие приговоренные умирали. И то, что такая судьба уготована человеку большого таланта, возможно, гению, преисполнило Харли негодованием.
– Он поступил неразумно, – сказал Сент-Джон.
– Он не написал ни слова неправды.
– Все же этот памфлет – «Простейший способ разделаться с диссидентами» – никому не доставил удовольствия.
– Доставил мне, как всякий литературный шедевр.
– Но воззрения, учитель, воззрения.
– Все эти парламентские споры относительно религиозных сект заслуживают осмеяния, вот Дефо их и высмеял.
– Да, только в таком тоне, что высшие церковные чины восприняли его иронию всерьез.
– Они слишком серьезно воспринимают сами себя и ждут этого от других. У них нет чувства юмора – а у Дефо есть. Они сперва поддержали этот памфлет, а потом поняли, что Даниэль над ними смеется, и со зла, что оказались в дураках, обвинили его в клевете на церковь.
– И что же теперь?
– Бог весть, выдержит ли он это наказание. Если уцелеет в Корнхилле, завтра будет казнь в Чипсайде, послезавтра в Темпл-Баре. Пошли, Сент-Джон, я не хочу смотреть, как этого человека подвергнут унижениям.
– Мы ничего не можем поделать?
Харли покачал головой.
– Я готов добиваться его освобождения всеми силами, но на это требуется время. Если б только можно было обратиться к королеве.
– А почему бы и нет?
– При официальном визите склонить ее к моему образу мыслей не удастся. Надо установить с ней отношения… такие, как у Мальборо.
– Ему ведь помогает герцогиня.
– Да, и Анна души не чает в этой женщине. Найти б кого-нибудь, способного похлопотать за меня, как она за мужа.
– Другой королевы Сары нет.
– И слава Богу. Меня удивляет, что она остается в любимицах королевы. Смотри-ка. Толпа расступилась. И все молчат. Обычно в подобных случах стоит такой гам, что не расслышишь собственного голоса. Странно! В чем же тут дело?
Оба молчали, пока Дефо усаживали в колодки. Выражение его лица было спокойным; казалось, он не боится толпы и нисколько не раскаивается.
Это было в высшей степени необычно. Позорный столб обступила группа мужчин с дубинками.
– Слушайте, – сказал один из них, – это наш Даниэль. Если кто вздумает хоть пальцем его тронуть, получит по башке. Понятно?
– Да, – заревела толпа. – Понятно.
Кто-то поднял кружку пива и крикнул:
– Доброго здоровья тебе, Даниэль, и долгой жизни!
Толпа подхватила этот крик.
Сент-Джон и Харли переглянулись. Последний расхохотался.
– Клянусь Богом, – воскликнул он, – толпа на его стороне.
Жаркое июльское солнце нещадно пекло голову арестанта; он явно чувствовал себя неважно; однако глаза его светились признательностью – он понял, что люди настроены к нему дружелюбно.
К позорному столбу бросили букет роз. Две девушки подбежали и украсили его венками. Один человек подошел с кружкой пива и поднес ее Даниэлю ко рту.
– Да благословит тебя Бог, Даниэль! – крикнул кто-то в толпе.
– Да, – поднялся крик, – мы на твоей стороне, Даниэль!
К Сент-Джону и Харли подошел продавец книг.
– Купите балладу Даниэля, сэр. Купите. Человек он хороший, и ему надо кормить семерых детей.
Харли купил стихи и жестом велел Сент-Джону сделать то же самое.
Когда продавец отошел, Харли сказал:
– Такого еще не было. Даниэля потом уведут в Ньюгейтскую тюрьму. Но вот посмотришь, я добьюсь его освобождения.
Приверженцы Дефо прибывали, и толпа становилась все шумнее. Охрана у позорного столба удвоилась, и если б кто-то посмел бросить в Даниэля что-нибудь, кроме цветов, то почти наверняка поплатился бы за это жизнью.
– Оставаться незачем, – сказал Харли. – Даниэля не дадут в обиду.
Когда они отошли, он заглянул в стихи и прочел вслух:
К позорному столбу поставили его,
Хоть не смогли найти вины на нем,
Людишки, не простившие того,
Что мастерски владеет он пером…
– Вот видишь, Сент-Джон. Такие слова никого не оставят равнодушным. Почему толпа осыпает Дефо розами? Почему пьет за его здоровье? Из-за слов, Сент-Джон. Слова… слова… слова! Мы начинаем войну, и главным нашим оружием будет слово.
Сара не появлялась при дворе, ссылаясь на горе, но когда в Сент-Олбанс пришла весть, что палата лордов отклонила Билль о единоверии и что тори, потерпев поражение возвели в звание пэра четверых своих сторонников, пришла в ярость.
Маль был убежденным тори, но, как ни любила она его, как ни восхищалась им, поступаться ради него своими взглядами, становящимися все более и более либеральными, не собиралась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109