— Анна! — Матиас схватил ее за плечи и, стиснув, испуганно встряхнул. — Анна! О Боже! Это собаки. — Он прижал ее к себе. Лорды уже ушли к центру деревни.
Собаки тут ни при чем. Но сказать ему об этом она не могла.
Испуганный, он схватил палку и заковылял к их хижине, таща ее за собой. Гельвидиуса и Хелен не было дома.
— Анна, скажи что-нибудь.
В отличие от «орла» прошлым вечером, она, несмотря на просьбу, не могла ничего сказать. Не могла ничего и сделать. Как рыба, выброшенная на берег, она могла лишь беспомощно трепыхаться. Стыд и испуг владели ею безраздельно.
— Господи, помоги! Надо отвести тебя к знахарке. Дьявол забрался тебе в глотку и украл голос.
Она схватила его руку и сжала так, что он вздрогнул. Она замотала головой, надеясь, что Матиас поймет. Ее поразила немотой рука Господа, а не Врага или его прислужников, которые кружат по миру, стремясь навредить везде, где только можно.
Но Матиас был упрям.
Утром граф Лавастин со своей армией покинул Стелесхейм, сам с наследником возглавив колонну. К ним присоединился лорд Уичман со своей буйной ватагой. Племянница Гизелы стояла в тени, пересчитывая монеты в кошельке.
Когда армия скрылась в лесу, Матиас повел сестру к знахарке-травнице. Старуха выслушала их, взяла в уплату за лечение нож, намазала горло Анны резко пахнущей мазью и велела выпить менее гадкий отвар, который сначала попробовал Матиас. Анна послушно допила его, но к концу дня ничего не изменилось.
Вечером Матиас повел Анну к дьякону лорда Уичмана, которая осталась в деревне. Женщина благородного происхождения, она посмотрела на детей с опаской, решив по их облику, что они хотят что-нибудь выклянчить.
— Она не может говорить, добрый дьякон, — пояснил Матиас, выталкивая Анну вперед.
— Многие дети слишком слабы или недоразвиты, — пояснила дьякон. — Это случается из-за болезней, хотя чаще зимой. Может быть, ее ударили по голове в одном из боев?
— Нет, добрый дьякон. — Матиас был настойчив. Иначе они не выжили бы в Генте. — Еще вчера она говорила не хуже меня.
— Отведи ее к знахарке.
— Мы уже ходили.
— Тогда уповай на Господа. — Для дьякона немое дитя ничем не выделялось среди множества больных и искалеченных. Впрочем, она была доброй женщиной и добросовестным священнослужителем. Она помолилась над Анной, возложила руки не ее голову и велела отойти в сторонку. — А ты подожди, мальчик. Я помню тебя. Ты был тяжело ранен Эйка. Я молилась за тебя, но думала, что ты обречен жить калекой до конца дней. Однако я вижу, что Господь исцелил тебя. Мы все должны быть благодарны за эту милость Господню, позволяющую многим выжить, не потеряв телесных и душевных сил.
Анна так испугалась, лишившись дара речи, что почти не замечала Матиаса. Он, в свою очередь, так волновался за нее, что совсем забыл о себе. Как будто свет вспыхнул над ними: они вдруг поняли, что Матиас уже не хромает.
Торопливо, с недоверием, дети сняли с его ноги грязные тряпки. Они не верили своим глазам. Дьякон по-доброму улыбалась, не сознавая, насколько невероятно было происшедшее.
Никакой гнойной раны, никакой мертвой кожи, никакого жуткого искривления — прямая, гладкая, сильная нога.
Он больше не был калекой.
Их ждало еще одно чудо.
Через четыре дня с дороги раздался крик:
— Король! Король входит в Стелесхейм!
Анна и Матиас, как и все население Стелесхейма, поспешили к дороге, по которой к потрепанному селению приближался король Генрих с войском и свитой.
Великолепие королевского кортежа могло лишить дара речи кого угодно. Король, конечно, не заметил Анну. Она была лишь еще одним грязным босоногим ребенком, стоящим на обочине дороги.
Каким гордым и великолепным, красивым и стройным он был! Одет он был почти так же, как и остальные благородные лорды, но ошибиться было невозможно: сразу видно, что он король.
Конечно же, однажды к ней вернется голос. Когда-нибудь, когда она уже будет старушкой, она расскажет стайке собравшихся у ее ног ребятишек, как однажды мимо нее проезжал сам король.
2
— Это меня доконает! Я уже истощила свои запасы, снарядив графа Лавастина. Теперь я должна кормить эту свиту — и это конец!
Хозяйка Стелесхейма была на пределе нервного напряжения, Росвите, увы, велели ее успокоить. Снаружи, между палисадом и рвом, расположилась на ночлег армия короля. Раз армия графа Лавастина уже выступила, а хозяйка билась в истерике, им не имело смысла оставаться в Стелесхейме дольше чем на одну ночь. Росвита не могла не признать, что жизнь в седле ее утомила.
После того как Сапиентия оправилась, они упорно двигались на север, оторвавшись от обоза. Армия постоянно росла за счет подкреплений, присоединяющихся к ней на каждом ночлеге.
— А без лорда Уичмана, — продолжала плакаться госпожа Гизела, — меня некому защитить от Эйка.
Ее племянница спокойно стояла позади с тем выражением, какое бывает у женщин, научившихся покорности.
— Ну уж Эйка-то вы, я думаю, можете не опасаться. Между ними и вами две армии, да и герцогиня Ротрудис с маркграфиней Джудит прибудут со дня на день с юго-востока.
Но хозяйка была неутешна. Цепляясь за руку племянницы, она продолжала причитать:
— О Господи, граф и его армия на четыре дня оторвались от вас, добрая сестра! Главная дорога совсем запущена и очень опасна. Эйка, возможно, уже разбили армию графа и гложут их кости на своем нечестивом пиру!
— Ну уж этот-то пир не за твой счет, — резко одернула ее племянница, выдергивая руку.
Сестра Амабилия и брат Фортунатус, маячившие за спиной Росвиты, разом фыркнули, не в силах сдержаться. Росвита укоряюще обернулась к ним и увидела, что они закрывают рты рукавами. Фортунатус симулировал припадок кашля, Амабилия еще хихикала, безуспешно стараясь подавить смех. К счастью, вперед вышел юный брат Константин, постаравшийся урезонить молодую женщину и удержать ее от неуместных шуток.
— Прошу вас, брат, — обратилась к нему Росвита, — помочь мне рассеять страхи доброй госпожи Гизелы. Нам нужен лишь скромный ужин, мы понимаем, что у хозяйки нет богатых запасов для обильной трапезы…
Этого госпожа Гизела тоже не могла стерпеть. Подстегиваемая честолюбием, она обернулась к племяннице и приказала забить полсотни голов скота, и сотню кур, и…
Росвита и ее клирики спешно отступили с поля боя к столу, поставленному в сторонке для их грамотейских потребностей.
— Она, кажется, собирается перебить всех кур в именин, — предположила сестра Амабилия. — Боюсь, ей нечем будет кормить оставшееся население.
— Если король Генрих не разобьет Эйка, здесь не будет вообще никакого населения, — возразил брат Фортунатус.
Росвита оставила их дискутировать и вышла.
Там она увидела Виллама, сидевшего на скамье и руководившего выравниванием двора для установки королевского шатра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148