Сапиентия резко встряхнула головой, взволновав гладь волос, расчесываемых леди Бриджидой:
— Даже мой «орел» знает почему. Правда, «орел»? Почему я не могу выйти замуж за аретузского принца?
За эти три дня Лиат хорошо усвоила, что чем глупее она кажется хозяйке, тем для нее спокойнее.
— Я не знаю, ваше высочество.
Как раз это она знала. Воспоминания о перенесенном унижении были еще очень болезненны, не в последнюю очередь из-за того, что Хью был и прав, и не прав одновременно. Она действительно много читала, Па ее многому обучил, но, когда Хью, издеваясь, демонстрировал ее невежество, она поняла, что отец учил ее очень узко. Она знала намного больше, чем Хью и, пожалуй, кто угодно при дворе, в области математики, но не представляла, насколько образованным был ее Па.
Она молода, она обучалась походя, схватывая все на лету. Конечно, она не знала многого из того, чему обучались в королевской школе и в монастырях. Но ее и не интересовали, по правде говоря, «Диалоги с Господом» Макрины или многочисленные жития святых. Ее влекла к себе мудрость древних, рассуждавших о небесах, колдовстве, естествознании, законах динамики. То, что отец научил ее строить «город памяти», и то, что в этом «городе» хранились сведения в том числе и об аретузской практике наследования, еще не означало, что она была образованным человеком в общепринятом смысле этого слова.
— Бедняжка, — сказала принцесса. — Аретузским принцам не разрешено покидать дворец. Эти варвары разрешают наследовать престол только мужчинам. Правящим императором может стать лишь один из сыновей, племянников и других потомков, и если кто-нибудь из них вырвется прочь, он может заявить о своих притязаниях на престол, вернуться с армией и устроить гражданскую войну. Гражданских войн там не бывает только потому, что как только избирается новый император, все остальные принцы крови умирают, отравленные его матерью.
Лиат подмывало поправить принцессу Сапиентию, так как, справедливо заметив, что в Аретузе именоваться императором мог лишь мужчина, принцесса совершенно ошибочно приписала аретузцам варварскую практику подлого джиннского «хшаятийя», где мать императора действительно травила всех претендентов на престол.
— Вы собираетесь поступить так с Теофану? — легкомысленно пошутила Бриджида.
Лиат напряженно смотрела на дверь. Руки вцепились в пояс. Дверь была полуоткрыта, в нее проникал дым освещавших коридор факелов. В сопровождении свиты к покоям Сапиентии приближался ОН. Свет факела разливал вокруг его золотых волос сияние. На Хью были длинные штаны, расшитая золотыми блестками голубая рубаха, через плечо перекинут длинный плащ, застегнутый золотой пряжкой с камнями в форме пантеры. Он был похож на благородного лорда, только что вернувшегося с охоты, и лишь бритый подбородок выдавал в нем священника.
Находившиеся в комнате дамы и слуги устремили на него взоры. Сапиентия залилась краской, Бриджида жеманно заулыбалась.
— Приношу свои извинения, не хотел вам мешать. — Хью был сама вежливость. Сапиентия сделала знак, Хью подали стул, чтобы он мог сесть рядом с ней. Слуги принесли воду и полотенце. На Лиат он не смотрел. Ему это было не нужно.
— Вы нам не помешали. Мы не обсуждали ничего важного, — успокоила его Сапиентия.
— Сущие пустяки, — подтвердила леди Бриджида. — Я слышала, мы отправимся во дворец моего дяди Бурхарда в Аугенсбурге, а потом — в королевский дворец в Экштатт. Там хорошая охота.
— И можно набрать много солдат для битвы за Гент, — добавила Сапиентия, которая всегда возбуждалась, говоря о битвах.
— Очень приятно это слышать, — улыбнулся Хью.
Наступала пора ложиться спать. В этой комнате было четыре настоящие кровати и четыре походные койки. Лиат хорошо знала, что в это время во всех комнатах производились весьма схожие процедуры, напоминавшие странный танец. Такой же своеобразный ритуальный «танец» исполнялся и перед трапезами. Степень привилегированности определялась близостью сидения или лежания к наиболее важным персонам. Постель Сапиентии стояла в самом центре помещения. Рядом с ней — кровать для Хью. Его близость уже не вызывала никаких вопросов. Бриджида спала с другой стороны от Сапиентии, остальные дамы и наиболее приближенные клирики — на других кроватях. Лиат отошла к дверям, надеясь сбежать в конюшню или хотя бы, как две последние ночи, в коридор.
— Очень холодная ночь, — отметил Хью. — Часть моих людей пошли и конюшню, чтобы помочь ее согреть. Все ваши люди могут остаться здесь, ваше высочество, чтобы не замерзнуть.
— Конечно, — согласилась Сапиентия, не упускавшая возможности проявить великодушие, и отдала соответствующие распоряжения.
— Эй, «орел», — продолжал Хью тем же тоном, — вот удобное местечко. — Он показал на пол рядом со своей кроватью.
Возражать она не осмелилась, завернулась в плащ поплотнее и улеглась, натянув капюшон. Скоро погасли факелы, и она лежала в темноте, иногда улавливая слабые искорки золотых пряжек там, где в ожидании утра висели пояса и украшения. Она не могла заснуть, даже когда все двенадцать или четырнадцать человек стихли и их дыхание перешло в мягкое сопение и похрапывание. Его присутствие и его тихий, монотонный шепот мучили ее. Ей казалось, что она лежит на тысячах впивающихся в нее иголок. Грудь сдавило. И все же она не могла не смотреть на него. Хью сидел в кровати, согнувшись над ладонями. Между пальцами мерцали золотые нити. Казалось, что он прядет.
Он как будто почувствовал на себе ее взгляд, повернулся, спрятал руки.
— Ваше высочество, — прошептал он, — вы еще не спите? Сапиентия зевнула:
— Так много вещей мешают мне заснуть, любовь моя. За кого бы мне выйти замуж? Почему это не можешь быть ты?
— Вы же знаете, что это невозможно, хотя я ничего не желал бы больше. Если бы я не был незаконн…
— Только не для моего сердца!
— Тише, вы разбудите людей.
— Да пусть слышат! Какое мне дело? Они знают мое сердце так же, как и ты, знает весь двор, узнает и мой муж, какой бы он ни был бедный жалкий дурак. Я люблю тебя больше, чем…
— Ваше высочество, — мягко перебил он, — ваш долг как наследницы — выйти замуж, мой долг незаконнорожденного сына и клирика — остаться неженатым. Мы должны покорно и с благодарностью принимать то, что сулит нам Господь. Вы со временем почувствуете привязанность и симпатию к своему мужу…
— Никогда!
— На то Воля Всевышнего: женщина принадлежит мужчине, мужчина — женщине, кроме тех, кто посвятил себя Богу и извернулся от пустых мирских соблазнов и удовольствий.
— Я для тебя ничего не значу!
— Ваше высочество, прошу вас не обижать меня грубыми словами, я этого не заслужил. Что еще беспокоит вас?
Лиат не отваживалась шевельнуться, хотя острый край камня впился ей в бедро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148