Торговать она не торговала, а все прибрала к рукам. Плела коварные сети, подбираясь к царской казне, делая все в угоду польскому королю.
Жибоедов и Захватаев нашли тайный выход со двора, подкараулили, когда Ядвига выходила на берег Волги, чтоб подышать свежим воздухом, накинули ей на голову рядно мокрое, взвалили тяжелую ношу в седло, приторочив покрепче, и поскакали темными астраханскими улицами в степь, а там знакомыми дорожками и тропинками помчались к Дону. Не легким был этот путь, с остановками, с ночевками в лесах, подальше от большой дороги. Пани все выспрашивала:
– Зачем вы, разбойники, своровали меня таким недостойным способом? Зачем учинили насильство над вдовой безответной? Куда везете меня?
– Да для доброго дела своровали мы тебя, пани, – отвечал Захватаев. – А куда везем, узнаешь на месте.
Жибоедов поглядывал на полные руки женщины, на ее короткие, припухшие пальцы, на которых сверкали перстни с драгоценными камнями.
– Понравились? – заметив взгляд Жибоедова, спросила Ядвига казака. – Возьми, если понравились. Возьми и это… – Она отстегнула браслет, тонко и нежно щелкнувший замочком. – Я вам дам еще и вот это, – сказала она льстиво, – только отпустите меня. А случится вам быть в Астрахани, дам каждому по десяти рублей золотом.
– Нет, пани, нам те камушки не надобны. Мы не купчишки и не разбойники. Ну, отдохнула, кажись, пани, садись в седло, поехали.
Прибыли в Азов-город к вечеру. Васильев встретил Захватаева и Жибоедова у ворот и приказал накормить пани Ядвигу наилучшей едой и посадить в левую наугольную башню…
В Казань Голощапов и Горбун добирались долго и трудно. По дороге на них напали татары, в схватке были убиты два добрых коня.
«Ехать или не ехать дальше?» – задумались казаки, но решили исполнить наказ атамана в точности.
Казань – город великий, древний.
Потолкались казаки на базаре, выведали, что следовало, нашли подворье Констанции Конецпольской, стали ходить вокруг да около. Домина деревянный, ставни резные – делался русскими мастерами. Дом стоял на пригорке у Даировой бани, закрывался на ночь крепкими замками. Собак во дворе – целая псарня. Хотели казаки лезть через высокий забор, да кому охота остаться без порток?
По заведенному обычаю пани Конецпольская выходила из дому рано поутру купить кое-что в торговых рядах. Казаки, чтоб не терять времени (да и еды у них оставалось всего ничего), решили идти напропалую. Постучали в калитку, позвали сторожа, объявили ему, что прибыли они гонцами к пани Конецпольской по повелению польского короля и с позволения царского, чтоб сказать ей королевское слово. Сторож не поверил объявленному, захлопнул калитку и скрылся в доме под лай собак. Но пани была не из трусливых: сама вышла – худенькая, тоненькая. Спросила – кто такие? Казаки ответили. А сторож одним оком выглядывал из приоткрытой калитки. Не стали казаки мешкать. Схватили Конецпольскую, как птичье перышко, и помчались за город. Там казанский человек, Васька Косой, приберегал коней.
Ни стона, ни крика не издала Констанция Конецпольская. На привалах ей предлагали поесть казачьего хлеба – она отказывалась. На вопросы не отвечала. Сама вопросов не задавала. Всю дорогу молча посматривала маленькими глазками то на одного хмурого казака, то на другого.
Голощапов говорил в дороге Горбуну:
– Экую важную кралю везем! Пылинка, а, видать, людям беды натворила немало.
– Кто ее знает. С виду – дите, – отвечал Горбун. – А что внутрях у нее – трудно разобрать. Сапожок махонький. Платьице легкое, детское. Ручки холеные, нежные, не переломить бы в дороге. Привезем порченую – в ответе будем.
– И то верно!
Конецпольская сидела в седле по-своему, по-пански, свесив ножки на одну сторону.
– Вы бы, пани, сели в седло по-нашему, мы ведь не на прогулку едем – путь далекий. Понамнете косточки, – сказал ей Горбун.
Конецпольская не ответила, только сжала тонкие губы и отвернулась…
– Ишь ты, спесивая! Ты ей добра желаешь, а она, вишь, нос воротит…
Васильев встретил Конецпольскую, спросил, хорошо ли доехала.
Она ответила нежным голосом:
– Догадываюсь, что меня не ждет здесь ласка. Я, правда, ни в чем не повинна и не знакома с донскими делами и обычаями…
– Дел на Дону много, – суховато сказал атаман, – сплелись дела и русские, и польские, да не по той статье, по которой следовало бы… А сейчас, пани, отведайте нашей рыбки. Потом Голощапов дведет вас в правую наугольную башню.
Конецпольскую посадили в правую башню…
Казачьи женки, ах, эти казачьи женки, пронюхали, что в Азов с особым бережением доставили неизвестно для чего четырех полячек. Пронюхали и все истолковали по-своему. Одна баба, не такого шибкого ума-разума, сказала соседкам:
– То дело непутевое. Знатных атаманов у нас на Дону четыре: Михаил Татаринов, Алеша Старой, Иван Каторжный да Наум Васильев. Не так ли?
– То верно! – сказали соседки.
– Кому понадобились в Азове четыре холеные полячки? Тут, бабоньки, дело нечистое. Позажирели атаманы, законы стали выносить, а сами свои законы нарушают: Мишке-де жена одна, Алешке – другая, Ивану Каторжному – третья. А Науму Васильеву, вдовцу, – четвертая. Нас по городкам пошлют, а сами тут с полячками блуд заведут. Для такой ли затеи многие складывали головы, брали город, крепили стены, ходили на кровавые битвы с турками?
– Верно! – сказала Ульяна Гнатьевна. – Для такого ли срама я тащилась за телегами на Белоозеро, с Белоозера брела в Москву, а из Москвы плелась на Дон, сына рожала? Ишь, придумали, каждому подавай бабу полячку! Не таковы мы, бабы, на Дону, чтоб спустить греховное дело! Мы и с атаманами управимся. Выволокем тех блудниц из наугольных башен и сами с ними расправимся. Так и будет…
Варвара сначала не поверила сплетне, стала совестить казачек, а потом и ей в душу закралось сомнение. «Михаил-де ездил в Москву, не спутался ли где в дороге с чужой бабой?.. С кем грех не бывает?..»
– Им, мужикам-то, – сказала Маланья, – веры нет, всё едино без обмана не проживут. А мы сидим тут на Дону, глядим, как пыль на дороге поднимается, не едет ли муженек, гадаем, глаза проглядываем… А они вишь что творят?..
– Да пропади он пропадом город Азов, камни серые, пропади стены крепкие…
Зашумело в горячих бабьих головах.
– А пойдем, – закричали казачки, – башни поразгромим, полячек за волосы повытащим и прибьем всех!
– Пойдем! – загалдели другие. – Чего ждать! Горя хлебать? Не любо!
– Пошли, бабы! Берите дреколье, бревна, расколотим двери в башнях. Пусть будет ведомо атаманам, что баба не последняя статья во всех делах воинских…
Мало-помалу к ночи в крепости разыгралось такое, что и придумать не придумаешь. Все восемьсот казачьих женок вооружились чем попало и пошли…
– В этой башне сидит Блин-Жолковская!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Жибоедов и Захватаев нашли тайный выход со двора, подкараулили, когда Ядвига выходила на берег Волги, чтоб подышать свежим воздухом, накинули ей на голову рядно мокрое, взвалили тяжелую ношу в седло, приторочив покрепче, и поскакали темными астраханскими улицами в степь, а там знакомыми дорожками и тропинками помчались к Дону. Не легким был этот путь, с остановками, с ночевками в лесах, подальше от большой дороги. Пани все выспрашивала:
– Зачем вы, разбойники, своровали меня таким недостойным способом? Зачем учинили насильство над вдовой безответной? Куда везете меня?
– Да для доброго дела своровали мы тебя, пани, – отвечал Захватаев. – А куда везем, узнаешь на месте.
Жибоедов поглядывал на полные руки женщины, на ее короткие, припухшие пальцы, на которых сверкали перстни с драгоценными камнями.
– Понравились? – заметив взгляд Жибоедова, спросила Ядвига казака. – Возьми, если понравились. Возьми и это… – Она отстегнула браслет, тонко и нежно щелкнувший замочком. – Я вам дам еще и вот это, – сказала она льстиво, – только отпустите меня. А случится вам быть в Астрахани, дам каждому по десяти рублей золотом.
– Нет, пани, нам те камушки не надобны. Мы не купчишки и не разбойники. Ну, отдохнула, кажись, пани, садись в седло, поехали.
Прибыли в Азов-город к вечеру. Васильев встретил Захватаева и Жибоедова у ворот и приказал накормить пани Ядвигу наилучшей едой и посадить в левую наугольную башню…
В Казань Голощапов и Горбун добирались долго и трудно. По дороге на них напали татары, в схватке были убиты два добрых коня.
«Ехать или не ехать дальше?» – задумались казаки, но решили исполнить наказ атамана в точности.
Казань – город великий, древний.
Потолкались казаки на базаре, выведали, что следовало, нашли подворье Констанции Конецпольской, стали ходить вокруг да около. Домина деревянный, ставни резные – делался русскими мастерами. Дом стоял на пригорке у Даировой бани, закрывался на ночь крепкими замками. Собак во дворе – целая псарня. Хотели казаки лезть через высокий забор, да кому охота остаться без порток?
По заведенному обычаю пани Конецпольская выходила из дому рано поутру купить кое-что в торговых рядах. Казаки, чтоб не терять времени (да и еды у них оставалось всего ничего), решили идти напропалую. Постучали в калитку, позвали сторожа, объявили ему, что прибыли они гонцами к пани Конецпольской по повелению польского короля и с позволения царского, чтоб сказать ей королевское слово. Сторож не поверил объявленному, захлопнул калитку и скрылся в доме под лай собак. Но пани была не из трусливых: сама вышла – худенькая, тоненькая. Спросила – кто такие? Казаки ответили. А сторож одним оком выглядывал из приоткрытой калитки. Не стали казаки мешкать. Схватили Конецпольскую, как птичье перышко, и помчались за город. Там казанский человек, Васька Косой, приберегал коней.
Ни стона, ни крика не издала Констанция Конецпольская. На привалах ей предлагали поесть казачьего хлеба – она отказывалась. На вопросы не отвечала. Сама вопросов не задавала. Всю дорогу молча посматривала маленькими глазками то на одного хмурого казака, то на другого.
Голощапов говорил в дороге Горбуну:
– Экую важную кралю везем! Пылинка, а, видать, людям беды натворила немало.
– Кто ее знает. С виду – дите, – отвечал Горбун. – А что внутрях у нее – трудно разобрать. Сапожок махонький. Платьице легкое, детское. Ручки холеные, нежные, не переломить бы в дороге. Привезем порченую – в ответе будем.
– И то верно!
Конецпольская сидела в седле по-своему, по-пански, свесив ножки на одну сторону.
– Вы бы, пани, сели в седло по-нашему, мы ведь не на прогулку едем – путь далекий. Понамнете косточки, – сказал ей Горбун.
Конецпольская не ответила, только сжала тонкие губы и отвернулась…
– Ишь ты, спесивая! Ты ей добра желаешь, а она, вишь, нос воротит…
Васильев встретил Конецпольскую, спросил, хорошо ли доехала.
Она ответила нежным голосом:
– Догадываюсь, что меня не ждет здесь ласка. Я, правда, ни в чем не повинна и не знакома с донскими делами и обычаями…
– Дел на Дону много, – суховато сказал атаман, – сплелись дела и русские, и польские, да не по той статье, по которой следовало бы… А сейчас, пани, отведайте нашей рыбки. Потом Голощапов дведет вас в правую наугольную башню.
Конецпольскую посадили в правую башню…
Казачьи женки, ах, эти казачьи женки, пронюхали, что в Азов с особым бережением доставили неизвестно для чего четырех полячек. Пронюхали и все истолковали по-своему. Одна баба, не такого шибкого ума-разума, сказала соседкам:
– То дело непутевое. Знатных атаманов у нас на Дону четыре: Михаил Татаринов, Алеша Старой, Иван Каторжный да Наум Васильев. Не так ли?
– То верно! – сказали соседки.
– Кому понадобились в Азове четыре холеные полячки? Тут, бабоньки, дело нечистое. Позажирели атаманы, законы стали выносить, а сами свои законы нарушают: Мишке-де жена одна, Алешке – другая, Ивану Каторжному – третья. А Науму Васильеву, вдовцу, – четвертая. Нас по городкам пошлют, а сами тут с полячками блуд заведут. Для такой ли затеи многие складывали головы, брали город, крепили стены, ходили на кровавые битвы с турками?
– Верно! – сказала Ульяна Гнатьевна. – Для такого ли срама я тащилась за телегами на Белоозеро, с Белоозера брела в Москву, а из Москвы плелась на Дон, сына рожала? Ишь, придумали, каждому подавай бабу полячку! Не таковы мы, бабы, на Дону, чтоб спустить греховное дело! Мы и с атаманами управимся. Выволокем тех блудниц из наугольных башен и сами с ними расправимся. Так и будет…
Варвара сначала не поверила сплетне, стала совестить казачек, а потом и ей в душу закралось сомнение. «Михаил-де ездил в Москву, не спутался ли где в дороге с чужой бабой?.. С кем грех не бывает?..»
– Им, мужикам-то, – сказала Маланья, – веры нет, всё едино без обмана не проживут. А мы сидим тут на Дону, глядим, как пыль на дороге поднимается, не едет ли муженек, гадаем, глаза проглядываем… А они вишь что творят?..
– Да пропади он пропадом город Азов, камни серые, пропади стены крепкие…
Зашумело в горячих бабьих головах.
– А пойдем, – закричали казачки, – башни поразгромим, полячек за волосы повытащим и прибьем всех!
– Пойдем! – загалдели другие. – Чего ждать! Горя хлебать? Не любо!
– Пошли, бабы! Берите дреколье, бревна, расколотим двери в башнях. Пусть будет ведомо атаманам, что баба не последняя статья во всех делах воинских…
Мало-помалу к ночи в крепости разыгралось такое, что и придумать не придумаешь. Все восемьсот казачьих женок вооружились чем попало и пошли…
– В этой башне сидит Блин-Жолковская!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106