– Да помилуй бог, – встрепенувшись, сказал часовой, – ежели сова пролетит, я услышу, мышь летучая где пронесется, скользя крылом, я услышу, лиса хитрая прошмыгнет, по-воровскому озираючись, – и ту, атаман мой, Михаил Иванович, глаз мой никак не пропустит. Неприятеля я завсегда примечу. Тишь пока стоит на Дону, царит спокойная благодать.
– Тишь, говоришь? Благодать? Как бы не случилось чего! Плохо ты нынче службу несешь, казачина. Погляди-ка туда, к морю синему…
– И-и! Батенька ты мой! – притихшим голосом сказал часовой…
Скоро пришел Алексей Иванович Старой.
– А погляди-ка ты, брат-казак, в эту сторону, – сказал Татаринов.
– И-и! Православные! Царица моя небесная! – перекрестившись, произнес казак. – Зачернелося, забелелося!
На стену торопливо выскочил, застегивая просторный кафтан, атаман Иван Каторжный.
– А погляди-ка ты, донской молодец, в третью сторону, – сказал часовому Татаринов.
– Н-ну!.. Атаманы-казаки! – бледнея закричал часовой. – Что делается в степи! Окружают нас вороги со всех сторон. Пропадем! Ей-богу, пропадем в крепости…
Сюда же на крепостную стену вбежали Наум Васильев, Осип Петров, Федор Порошин и Иван Зыбин.
– А поглядите-ка, братцы, в четвертую сторону, – снова сказал Татаринов.
Там турки несметным числом ползли, что саранча голодная, к Водяной башне.
– Да мы же, братцы, атаманы-казаки, помрем здесь все до единого! – заголосил часовой и задрожал всем телом.
– А мне не нравится твое бабское причитанье, – хмуро и грозно сказал атаман Татаринов. – Подойди-ка, казак, сюда поближе.
Часовой подошел ближе.
– Ты что же мне, тварь подлая, сказывал: тишь на Дону, благодать? «Сова пролетит, я услышу!» Где неприятель? Сказывай! Видишь?!
– Помилуй бог, атаман! – взмолился казак, тараща обезумевшие глазища. Дрожащие руки его едва не выронили ружья.
На стену взобрались уже и Левка Карпов, и Панько Стороженко, и Дмитро Гуня. За ними и другие казаки. Стоят, смотрят в сторону моря и степи…
– Ты ж, сонный казак, своим плохим стережением убаюкивал себя, а нас в главном не упредил. Так, брат-казак, службу постовую не несут.
– Помилуй, пощади, атаман! – бормотал усатый часовой.
– Где неприятель, спрашиваю тебя! Мышь, говоришь, летучая пронесется, скользя на крыло, слышишь, а враг уже к стенам нашим приполз, а ты и не слышал? У, поганая твоя рожа!
– Да я же, славный атаман, глядел все время, глаз со степи и моря не спускал. И в ту сторону глядел, и в другую глядел…
– Глядел сонными гляделками, чтоб они у тебя вылезли наизнанку. Проглядел! Проспал! Но то не беда еще, что ты так глупо проворонил неприятеля. То не похвально, – гневно и зло сказал Татаринов, – что ты, герой удалой, увидя неприятеля, вымолвил со страху непотребные слова, прискорбные для войска, трусливые слова: «Пропадем! Зачернелося! Забелелося!» Отныне в Азове и единый человек не произнесет таких подлых и непотребных слов. Ты сам откуда?
– С Рязани.
– Зовут тебя как?
– Иваном.
– А по прозвищу?
– Оглобля!
– Эх ты, Оглобля, жалко мне тебя, брат, но что теперь поделаешь, дело военное требует порядка и чести, Становись-ка к самому краю азовской степы, становись туда, подальше…
Казак все понял. Он понял, какую великую оплошку допустил в своей службе. Делать было нечего. Он протянул ружье рядом стоявшему казаку Ивану Лысому, спокойно отошел к краю широкой азовской стены и не стал просить пощады и милости. Оп только сказал:
– Братья мои казаки, атаманы. Чему быть, того не миновать. Только не считайте меня, соколы, изменником. Считайте вы меня простым воином, донским казаком, сраженным первой пулей за общее русское дело.
Татаринов глухо выстрелил из пистолета. Простой казак Иван Оглобля рухнул со стены.
– Так мы поступим с любым, кто не верит в победу нашу. Долго нам сидеть еще в крепкой осаде, – сказал Татаринов.
Атаманы спустились со стены в город, созвали наскоро круг, как потребовало войско. Круг единодушно крикнул: на случай военного времени быть атаманом великого войска Донского калужанину Осипу Петровичу Петрову. Он всем давно показал свою хитрость и верную службу Дону. Походными войсковыми атаманами по-прежнему возвели Михаила Ивановича Татаринова да Наума Васильевича Васильева. Атаману Ивану Каторжному казаки определили службу быть атаманом и выдумщиком, промышленником всех важных оборонных дел: подкопных, орудийных, пороховых. Алексею Старому надлежало оставаться атаманом посольских дел…
Голая степь ожила, стала многолюдна. Дойдя до древнего замка, на пушечный выстрел от крепости, в старые траншеи не спеша вошли турецкие артиллеристы. Они вкатили на буйволах двадцать больших проломных пушек, не менее шестидесяти арб подъехало с каменными зажигательными ядрами. Пушки были с открытыми жерлами, их развернули в сторону Азова, укрепили на брустверах. Капычеи – турецкие артиллеристы, чтобы не сбежали с поля боя, по приказу главнокомандующего были прикованы тяжелыми цепями к пушкам. Пушки, чтоб их казаки не укатили к себе в крепость, также были прикованы железными цепями к бревнам, глубоко врытым в землю.
Возле древнего замка Погурды-бабы взметнулись знамена с конскими хвостами, среди которых находились три главных знамени: знамя великого султана Ибрагима, червонное, китайковое, длиною в сто локтей, знамя главнокомандующего турецкой армии Гуссейн-паши Делии и знамя адмирала флота Пиали-паши.
Знамена с белыми, черными, рыжими конскими хвостами, знамена красные и черные, золотистые и серебристые, простые и дорогие, выросли, как густой лес, вокруг трех главных знамен.
Турецкие войска тянулись и тянулись, и не было им конца и края. Скрипели телеги, колеса сотен тяжелых неуклюжих орудий, которые всей своей тяжестью вдавливались в сырую землю, выбивали глубокие, по самые «тупы, колеи, скрежетало и лязгало железо. Крепостные орудия тащили цугом люди, верблюды, усталые и отощавшие буйволы.
Азов окружали со всех сторон. Со всех сторон к крепости ехали воины конные, шли воины пешие.
Первыми на самое близкое расстояние к городу с невероятным достоинством и неустрашимым видом подошли немецкие войска во главе с двумя полковниками. Полковники были высокого роста, в ловко затянутых мундирах мышиного цвета, в лихо надетых набекрень медных касках с острыми шишаками. У поясов огнем горели медные ножны сабель. Высокие голенища сапог до колен были забрызганы грязью. Шесть тысяч наемных немецких войск шли строгим маршем в такт грохающим барабанам.
К Водяной башне адмирал флота Пиали-паша и известный, непобедимый и храбрый Сейявуш-паша спешно отрядили десант морских войск в пятидесяти двух лодках. Высадили его на противоположной стороне небольших островов Удеги и Тимура. Турки быстро заняли старые траншеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106