И в этот момент раздался выстрел. Рассвирепевший наш спаситель так прижал руку полицейского ногой, что тот выпустил пистолет.
- Пся крев! - проговорил черный человек, и тут я его узнал.
Это был наш старый приятель Юзеф Заремба. Но до чего он изменился! Штатская одежда и черная борода, из которой торчал один большой нос, сделали его неузнаваемым.
Заремба быстро расправился с обоими полицаями - они лежали теперь связанные с кляпами во рту - и схватил меня в свои объятия…
Юзеф Заремба убежал от Фогелей на второй день после нас. К нему присоединились еще два поляка, но они до того ослабели, что не выдержали нескольких дней голода, и Юзеф должен был уходить один. Он колесил несколько дней по лесу, питался, как и мы, грибами, и сегодня, выспавшись в зарослях, видел расправу с нами полицейских.
Юзеф сунул руку в карман полицейского, достал пачку сигарет. Закуривая, ожег взглядом связанных полицаев. «Проклятые боши! - пробормотал словечки, перенятые у пленных французов. - Видеть их живыми не могу!»
- А где у вас четвертый? - спросил Юзеф, обводя нас взглядом. - Где Левка?
- Левки нет, - удрученно ответил я. - Вчера похоронили…
Заремба скрежетнул зубами, пнув ногой полицейского и сурово спросил:
- Зачем вам понадобились эти ребята?
- Велено их задержать… Ей-богу мы не виноваты… Мы не хотели… Они украли у доктора Зайделя серебряный портсигар… Вчера Зайдель был с нами… Мы не хотели…
- Иди, Васька, вон туда, за кусты, - проговорил Заремба, кивая на ивовые кусты. - А я немного с ними побалакаю.
Мы слышали, как из-за кустов Заремба громко выкрикнул:
- Им?нем польск?го люду…
Сразу послышались два выстрела, и мы увидели Юзефа, который приближался к нам, запихивая пистолет за пояс.
- Двадцать один плюс два. Это будет двадцать три… - бормотал он про себя. - Идемте скорее, ребята… Я вас провожу. Теперь надо быть еще осторожнее. Нас будут разыскивать. Быстрее от этого места, пока не нашли полицейских.
По дороге разговорились с Зарембой. Он сказал, что пробирается к себе в Катовицы, где надеется повидаться с женой и маленькой дочкой Еленой.
- А потом - в партизаны. У нас много партизан.
К вечеру мы вышли из соснового леса. Начались поля ржи и картофеля. Юзеф сообщил, что скоро будет река Просна - граница бывшей Польской республики.
- Здесь меня и ранили немцы, а отсюда направили в концлагерь. Я не был тут уже четыре года.
Свернув с дороги, поляк поманил нас за собой. Мы вышли к небольшой хатке, приютившейся под старыми липами. У будки люто лаял огромный всклокоченный пес.
- Ты цож, Герман, не впознаешь? А я до цебе в госци. Пани Ядвига! - крикнул Заремба.
На крыльцо вышла полячка с бледным, отекшим лицом:
- День добрый, пан!
- Добрый день, пани! Герман мне не познал. А вы, пани Ядвига, памента?
Пани Ядвига напряженно всматривалась в лицо Юзефа.
- Пшепрошам, пан… - замялась она.
- Юзеф, - с улыбкой добавил Заремба.
- Ой, Юзеф! - воскликнула пани Ядвига и, словно подхваченная ветром, сбежала с крыльца, прижалась к груди Зарембы.
Когда полячка немного успокоилась, Юзеф показал на нас:
- То мои пшемцели россияне. Проше нам дац поесц и нонца пшетуек? Германциев близко нема?
В этот вечер мы впервые после долгих недель сидели за столом, накрытым скатертью, и ели картошку, макая ее в сметану. А самое главное, с нас не спускала внимательных и добрых глаз женщина, близкая нам, как родная мать.
Когда утром мы проснулись, чисто выбритый Заремба уже ворочал во дворе столбы, подпирая обветшавшую крышу сарая. Нас снова плотно накормили, а Юзеф выпил даже две стопки водки.
Распростившись с гостеприимной хозяйкой, мы двинулись в дорогу. За спиной у Димки висела холщовая сумка с картошкой, солью и небольшим кусочком хлеба.
- Хорошие дела не пропадают, - говорил нам дорогой Юзеф. - С пани Ядвигой я познакомился еще в первые месяцы войны. Наша часть была разбита, и мы рассеялись по лесам. Как-то вечером я прибрел с автоматом к избушке. Я тогда еще не знал Ядвигу. Смотрю: двое гитлеровцев подпалили факелы и - под крышу. Я прицелился, дал очередь из автомата. Они упали, как скошенные. Я сбил пламя с крыши, открываю дом. На полу связанные лежат пани Ядвига и ее ребята… Вот так и познакомились!
- А где ее ребята, дядя Юзеф? - спросила Белка.
- Одного германцы убили, другой - в партизанах. Сейчас ему семнадцать.
Мы перешли по деревянному мосту через Просну. Дорога двоилась: одна - на восток, другая - на юг.
- Ну, ребята, пора прощаться, - сказал Юзеф. - Вам идти дальше, а я сверну на Калиш.
- Прощайте, дядя Юзеф! Большое спасибо, что выручили…
- Чего там! - улыбнулся Заремба.
Оглядываясь, мы еще долго видели удаляющуюся фигуру этого народного польского мстителя.
В ПАРТИЗАНСКОМ ЛЕСУ
Теперь они постоянно обращались к своим путевым картам весьма сомнительной достоверности, составленным, главным образом, понаслышке.
Джек Лондон. «В далеком краю»
Едва мы прошли с полкилометра, как Димка, обернувшись, заметил, что поляк бежит следом и машет рукой.
- Вы знаете, почему я вернулся? - говорил Юзеф, приближаясь. - Я, глупый осел, не сказал вам, что Паппенгейм с Карлом уехали вас искать. Они должны быть где-то в Коло или Конине. Старый немец решил, что вы выйдете к этим городам - иного пути в Россию он не видит. Так что будьте осторожны.
Вот тебе и раз! А мы-то уж думали, что навсегда вырвались из лап Паппенгейма! Неужели придется снова встретиться с нашим заклятым врагом?
Как бы там ни было, а пока с удочками на плечах, подобрав около Просны старое ведерко, мы шагали вперед, как заправские удильщики.
Плохая изъезженная дорога в рытвинах и ухабах все время шарахалась от Варты и удалялась на юг. У реки снова начинались болота. Достаточно было отойти на шаг влево, как под ногами выступала вода. А тракт все время петлял, и мы вынуждены были свернуть с него на маленькую тропинку, чтобы удалиться от болота, а потом идти параллельно Варте.
Чувствовалось, мы уже не в Германии. Не только разъезженные грунтовые дороги, но и убогий вид запущенных и местами сильно порубленных лесов, мелкие клочки тощей песчаной земли, где трудились женщины, нищие деревни с крохотными избушками и жалким подобием дворов говорили об этом.
«Польское генерал-губернаторство Германской империи» - так было написано на вывеске в одной деревне.
И тут нацисты! Мы решили рискнуть и пошли прямо через деревню, но при выходе нас задержал польский сотник. Из его объяснений мы поняли, что нас ведут к войту.
- Давайте выдавать себя за немцев… - предупредил я ребят. - А Белка пусть разыграет из себя глухонемую.
Нас ввели к войту. Краснощекий и пузатый, он читал сквозь очки какую-то бумажку.
- Тут написано - четверо… А их только трое, - снимая очки, проговорил он, обращаясь, видимо, к своему помощнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
- Пся крев! - проговорил черный человек, и тут я его узнал.
Это был наш старый приятель Юзеф Заремба. Но до чего он изменился! Штатская одежда и черная борода, из которой торчал один большой нос, сделали его неузнаваемым.
Заремба быстро расправился с обоими полицаями - они лежали теперь связанные с кляпами во рту - и схватил меня в свои объятия…
Юзеф Заремба убежал от Фогелей на второй день после нас. К нему присоединились еще два поляка, но они до того ослабели, что не выдержали нескольких дней голода, и Юзеф должен был уходить один. Он колесил несколько дней по лесу, питался, как и мы, грибами, и сегодня, выспавшись в зарослях, видел расправу с нами полицейских.
Юзеф сунул руку в карман полицейского, достал пачку сигарет. Закуривая, ожег взглядом связанных полицаев. «Проклятые боши! - пробормотал словечки, перенятые у пленных французов. - Видеть их живыми не могу!»
- А где у вас четвертый? - спросил Юзеф, обводя нас взглядом. - Где Левка?
- Левки нет, - удрученно ответил я. - Вчера похоронили…
Заремба скрежетнул зубами, пнув ногой полицейского и сурово спросил:
- Зачем вам понадобились эти ребята?
- Велено их задержать… Ей-богу мы не виноваты… Мы не хотели… Они украли у доктора Зайделя серебряный портсигар… Вчера Зайдель был с нами… Мы не хотели…
- Иди, Васька, вон туда, за кусты, - проговорил Заремба, кивая на ивовые кусты. - А я немного с ними побалакаю.
Мы слышали, как из-за кустов Заремба громко выкрикнул:
- Им?нем польск?го люду…
Сразу послышались два выстрела, и мы увидели Юзефа, который приближался к нам, запихивая пистолет за пояс.
- Двадцать один плюс два. Это будет двадцать три… - бормотал он про себя. - Идемте скорее, ребята… Я вас провожу. Теперь надо быть еще осторожнее. Нас будут разыскивать. Быстрее от этого места, пока не нашли полицейских.
По дороге разговорились с Зарембой. Он сказал, что пробирается к себе в Катовицы, где надеется повидаться с женой и маленькой дочкой Еленой.
- А потом - в партизаны. У нас много партизан.
К вечеру мы вышли из соснового леса. Начались поля ржи и картофеля. Юзеф сообщил, что скоро будет река Просна - граница бывшей Польской республики.
- Здесь меня и ранили немцы, а отсюда направили в концлагерь. Я не был тут уже четыре года.
Свернув с дороги, поляк поманил нас за собой. Мы вышли к небольшой хатке, приютившейся под старыми липами. У будки люто лаял огромный всклокоченный пес.
- Ты цож, Герман, не впознаешь? А я до цебе в госци. Пани Ядвига! - крикнул Заремба.
На крыльцо вышла полячка с бледным, отекшим лицом:
- День добрый, пан!
- Добрый день, пани! Герман мне не познал. А вы, пани Ядвига, памента?
Пани Ядвига напряженно всматривалась в лицо Юзефа.
- Пшепрошам, пан… - замялась она.
- Юзеф, - с улыбкой добавил Заремба.
- Ой, Юзеф! - воскликнула пани Ядвига и, словно подхваченная ветром, сбежала с крыльца, прижалась к груди Зарембы.
Когда полячка немного успокоилась, Юзеф показал на нас:
- То мои пшемцели россияне. Проше нам дац поесц и нонца пшетуек? Германциев близко нема?
В этот вечер мы впервые после долгих недель сидели за столом, накрытым скатертью, и ели картошку, макая ее в сметану. А самое главное, с нас не спускала внимательных и добрых глаз женщина, близкая нам, как родная мать.
Когда утром мы проснулись, чисто выбритый Заремба уже ворочал во дворе столбы, подпирая обветшавшую крышу сарая. Нас снова плотно накормили, а Юзеф выпил даже две стопки водки.
Распростившись с гостеприимной хозяйкой, мы двинулись в дорогу. За спиной у Димки висела холщовая сумка с картошкой, солью и небольшим кусочком хлеба.
- Хорошие дела не пропадают, - говорил нам дорогой Юзеф. - С пани Ядвигой я познакомился еще в первые месяцы войны. Наша часть была разбита, и мы рассеялись по лесам. Как-то вечером я прибрел с автоматом к избушке. Я тогда еще не знал Ядвигу. Смотрю: двое гитлеровцев подпалили факелы и - под крышу. Я прицелился, дал очередь из автомата. Они упали, как скошенные. Я сбил пламя с крыши, открываю дом. На полу связанные лежат пани Ядвига и ее ребята… Вот так и познакомились!
- А где ее ребята, дядя Юзеф? - спросила Белка.
- Одного германцы убили, другой - в партизанах. Сейчас ему семнадцать.
Мы перешли по деревянному мосту через Просну. Дорога двоилась: одна - на восток, другая - на юг.
- Ну, ребята, пора прощаться, - сказал Юзеф. - Вам идти дальше, а я сверну на Калиш.
- Прощайте, дядя Юзеф! Большое спасибо, что выручили…
- Чего там! - улыбнулся Заремба.
Оглядываясь, мы еще долго видели удаляющуюся фигуру этого народного польского мстителя.
В ПАРТИЗАНСКОМ ЛЕСУ
Теперь они постоянно обращались к своим путевым картам весьма сомнительной достоверности, составленным, главным образом, понаслышке.
Джек Лондон. «В далеком краю»
Едва мы прошли с полкилометра, как Димка, обернувшись, заметил, что поляк бежит следом и машет рукой.
- Вы знаете, почему я вернулся? - говорил Юзеф, приближаясь. - Я, глупый осел, не сказал вам, что Паппенгейм с Карлом уехали вас искать. Они должны быть где-то в Коло или Конине. Старый немец решил, что вы выйдете к этим городам - иного пути в Россию он не видит. Так что будьте осторожны.
Вот тебе и раз! А мы-то уж думали, что навсегда вырвались из лап Паппенгейма! Неужели придется снова встретиться с нашим заклятым врагом?
Как бы там ни было, а пока с удочками на плечах, подобрав около Просны старое ведерко, мы шагали вперед, как заправские удильщики.
Плохая изъезженная дорога в рытвинах и ухабах все время шарахалась от Варты и удалялась на юг. У реки снова начинались болота. Достаточно было отойти на шаг влево, как под ногами выступала вода. А тракт все время петлял, и мы вынуждены были свернуть с него на маленькую тропинку, чтобы удалиться от болота, а потом идти параллельно Варте.
Чувствовалось, мы уже не в Германии. Не только разъезженные грунтовые дороги, но и убогий вид запущенных и местами сильно порубленных лесов, мелкие клочки тощей песчаной земли, где трудились женщины, нищие деревни с крохотными избушками и жалким подобием дворов говорили об этом.
«Польское генерал-губернаторство Германской империи» - так было написано на вывеске в одной деревне.
И тут нацисты! Мы решили рискнуть и пошли прямо через деревню, но при выходе нас задержал польский сотник. Из его объяснений мы поняли, что нас ведут к войту.
- Давайте выдавать себя за немцев… - предупредил я ребят. - А Белка пусть разыграет из себя глухонемую.
Нас ввели к войту. Краснощекий и пузатый, он читал сквозь очки какую-то бумажку.
- Тут написано - четверо… А их только трое, - снимая очки, проговорил он, обращаясь, видимо, к своему помощнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58