— Рад, что ты не намерена бить баклуши.
— Ас какой это стати? Вот и ты, посиди-ка сегодня вечерком подольше и подумай, как отснять эту сцену так, чтобы в ней выделялась я, а не ноги Чака Мартина.
— Нили, тебе никогда не приходило в голову, почему Шеф не поставил в пару с тобой какого-нибудь мальчика из кордебалета?
— Ясное дело. Телевидение! Сейчас все в панике. Но меня это не волнует. Если Шеф считает, что участие Чака Мартина и лишние пятьдесят тысяч гонорара помогут нам обставить телевидение, это его дело. Только не за счет моего экранного времени.
— Нили, но два твоих последних фильма оказались убыточными.
— Да полно! Я же читала в «Варьете», видела итоговые суммы. Страшные деньги! Моя последняя картина принесла четыре миллиона, а ведь она еще не шла в Европе.
— Но на ее производство ушло шесть миллионов.
— Ну и что? В «Варьете» писали, что моя картина займет в этом году первое место по кассовым сборам.
— Конечно. И студия заработала бы на ней кучу денег, если бы на ее производство ушло два с половиной миллиона, как было запланировано. Просто студия держит истинную сумму в секрете… пока. Никто еще и слыхом не слыхивал, что картина вообще может стоить таких денег. Шеф боится, что об этом пронюхают газеты. Держатели его акций сразу же созовут срочное совещание, и тогда ему придется держать ответ за эту картину. Та, первая, убытки принесла небольшие, но уж эта последняя… знаешь, дорогая, еще ни одна картина не обходилась в шесть миллионов.
— У меня был грипп. Ничего не поделаешь, болезнь.
— Нили, ты не являлась на съемки целых десять дней из-за этих снотворных пилюль.
— А потом у меня был грипп.
— Не я ставил ту картину, но факты мне известны. Ты пьянствовала и не соблюдала диету… Ну хорошо, ты выбилась из колеи и заболела. Но ведь когда ты выздоровела, потребовалось три недели, чтобы согнать с тебя лишний вес. И все равно в тебе было на десять фунтов больше, так что все костюмы пришлось переделывать.
— Ладно! Я была не в себе. В ту неделю нас наконец развели. И слег Сэм Берне, мой любимый оператор. А я ни за что не буду работать без Сэма. И никаких лишних десяти фунтов во мне не было. Я весила всего девяносто восемь. Но костюмы были сшиты так отвратительно, что я смотрелась в них толстой и неуклюжей… — Она осеклась и напустилась на него. — Да, кстати. Пусть мне дадут другого модельера. Костюмы гадкие. Тэд никогда бы не позволил мне надевать такое дерьмо.
— Но Элен Смолл получила девять наград Академии.
— Вот и пусть шьет одежду для своих «Оскаров», а не для меня.
— Нили, ты мне нравишься. Потому я и говорю с тобой, а не с Шефом. Я никому не скажу, что сегодня ты прервала съемки и ушла. Да он, конечно, узнает, что я отпустил всех так рано, но я скажу ему, что мы отсняли этот эпизод раньше, чем рассчитывали, и что приступать к следующему было уже поздно. Но как долго, по-твоему, он будет мириться с этим?
— С чем именно?
— С твоими уходами когда вздумается, с твоими причудами…
— Я так упорно работала и стала звездой не затем, чтобы потом беспокоиться о вывеске. Раз ты звезда, пусть о тебе другие побеспокоятся, ты этого стоишь. Я научилась этому у Элен Лоусон.
— Элен Лоусон — профессионал, — отрезал он. — Она то, чем ты не являешься.
— Ну и где она сейчас со своим профессионализмом?
— Она может выступить в главной роли в любом шоу на Бродвее, когда только пожелает…
— А что такое Бродвей? Это все, что ей могут дать!
— Верно. И она это знает. Но Элен Лоусон за всю свою жизнь ни на минуту не опоздала на репетицию. У нее есть только одно достоинство — прекрасный голос. И она это знает. Она может быть невнимательна ко всему остальному, но по отношению к своему голосу, она — настоящий бизнесмен. Она совершенно иной тип монстра, чем ты, Нили…
— «Монстра»! Да как ты… ты… Он рассмеялся и схватил ее за нос.
— Ну конечно, ты — монстр, — добродушно повторил он. — Как и всякая звезда. Но Элен — механическая звезда, у нее есть лишь голос. А у тебя… понимаешь, дорогая, иногда мне кажется, что ты почти гений. Временами ты чувствуешь роль очень глубоко. — Он перегнулся через столик и взял ее руки в свои. — Нили, таких, как ты, больше нет. Ты — уникальное явление. Но ведь здесь все выражается не в терминах искусствоведения, а в долларах и центах. Акционеров интересует не гений, а кассовая выручка. Послушай, детка, мы выбились из графика на десять дней, но, если ты поднапряжешься и поможешь нам, мы все наверстаем. Мы могли бы отснять сцену в ночном клубе не за три дня, а за один. У меня на завтра все для нее готово, вызвал всю массовку. Я знаю, как все устроить: поработаю несколько вечеров… а в массовых сценах поставим твою дублершу. Можем снимать со спины. Нили, мы сумеем все повернуть и уложимся в срок.
Она поколебалась в нерешительности, затем просияла холодной металлической улыбкой.
— Ты почти разжалобил меня, Джонни-бой. Был такой персонаж в детских сказочках. Но, как ты сказал, я — монстр, а монстрам все известно до мельчайших подробностей. Если бы кто-нибудь поговорил со мной в такой манере лет семь назад, я бы поминутно вскакивала и отвечала: «Слушаюсь, сэр», «Разумеется, сэр», «Да, сэр». Я выкладывалась до того, что у меня ноги отваливались, работала до изнеможения, загоняла себя до полусмерти… и принесла студии кучу денег.
— И стала звездой.
— Ну и что мне это дало? — спросила она. Она прошла в другой угол гримерной и налила себе полбокала виски. — Выпьешь?
— Пива, если есть.
Подойдя к бару, она открыла маленький холодильник. — У меня есть вот какое, — протянула она ему бутылку. — Самое лучшее пиво в городе, да только мне. его пить нельзя. Я от него полнею. У меня есть бассейн, но я не могу им пользоваться, потому что мне не разрешается загорать — плохо для цветной пленки. У меня два шкафа ломятся от одежды, но мне некуда и некогда надевать ее, потому что каждый вечер приходится сидеть дома и учить текст роли на следующий день. Джон… — Она опустилась на колени и села у его ног. — Как это вышло?
Он погладил ее по голове.
— Просто ты чересчур быстро добилась всего.
— Нет, это не ответ. Всю свою жизнь я танцевала на эстраде. Я не какая-то там королева красоты, которую нужно учить, как говорить, как ходить, как играть. Со мной заключили контракт потому, что у меня есть талант. Да, конечно, кое-чему меня научили. Я стала лучше танцевать. Многое прочла — те книги, которые, по мнению Шефа, мне следовало прочесть. Понимаешь, для самообразования. Сейчас, когда мне приходится давать интервью, я уже не выгляжу круглой идиоткой. Но добилась всего я только благодаря своему таланту. Мне двадцать пять, а чувствую я себя на девятнадцать. Лишилась двух мужей. Единственное, что мне осталось в жизни, это учить тексты, песни, танцы, голодать, спать с лекарством, бодрствовать тоже с лекарством… А ведь в жизни должно быть еще что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152