Том не отводил взгляда от листа бумаги, заправленного в пишущую машинку.
— Том, я хорошо играю в теннис. Мне не нужны уроки.
— Тогда я попрошу Макса Чейза подыскать тебе партнеров.
— Том, я осталась в Калифорнии, чтобы быть с тобой… не ради тенниса.
— Ты и так со мной.
— Да, но ты не со мной.
— Я писатель.
Он по-прежнему смотрел на страницу.
— Господи, это только заготовка для сценария. Не «Война и мир».
— Это моя работа. Ты должна это понимать.
— Мой отец снимал фильмы, но он находил время для близких.
— Дженюари, ради бога, пойди куда-нибудь и развлекись. Купи что-нибудь из одежды в магазине при отеле. Попроси прислать счет в коттедж.
— Мне не нужны новые наряды. Том, еще только одиннадцать часов… Мне одиноко… я чувствую себя брошенной… скажи, что мне делать.
— Я разрешаю тебе делать все что угодно, только оставь меня в покое.
— Я возвращаюсь в Нью-Йорк, — тихо промолвила она.
Том повернулся, его лицо стало жестким.
— Зачем? Чтобы упасть перед ним на колени?
— Нет… чтобы спасти то, что есть у нас. Я вернусь в редакцию. Смогу хотя бы гулять по Нью-Йорку… говорить со слепым стариком, торгующим карандашами… ходить в парк, рискуя стать жертвой грабителя, — все что угодно. Но тогда я оставлю тебя в покое! Он схватил ее за плечи.
— Я не хотел так сказать. Пожалуйста, детка. Ты мне нужна. Я хочу, чтобы ты оставалась здесь. Слушай, ты раньше не жила с писателем. У нас прекрасные отношения. Я никогда не был так счастлив. Никогда мне не писалось так хорошо. Если ты бросишь меня, я буду чувствовать, что не оправдал твоих надежд. Не поступай так со мной сейчас… когда конец близок. Слушай, скоро я завершу эту работу. И мы извлекли урок. Мы не сможем жить в Лос-Анджелесе, когда я сяду за новую книгу. Теперь мы знаем, что нам подходит, а что нет. Но главный вывод заключается в том, что мы должны быть вместе. Верно?
— Не знаю, Том. Правда, не знаю. Мне одиноко. Он отвернулся от девушки.
— Понимаю. Это Майк, верно?
— Том, я бы обманула тебя, сказав, что не думаю о нем… хотя бы подсознательно. Я… любила его… и люблю сейчас. Любила всю жизнь. Я бы хотела, чтобы того вечера не было. Но я приняла решение. Осталась с тобой… и потеряла его.
— Почему ты считаешь, что потеряла его?
— Том, если бы я завтра улетела в Нью-Йорк, я бы потеряла тебя?
— Да, — тихо произнес он. — Потому что я бы знал, почему ты покидаешь меня.
— Ты не думаешь, что Майк тоже понял, почему я осталась?
Он медленно кивнул.
— Наверно, я эгоист. Слушай, дай мне закончить этот набросок. Я отдам его на студию, мы сядем в машину и на десять дней уедем в Сан-Франциско. У меня там масса друзей. Они тебе понравятся. Мы устроим себе праздник. И я обещаю — отныне я буду работать только четыре часа в день.
— Тогда я подожду, и в два часа мы сможем пойти поплавать. Сейчас только одиннадцать.
— Мне не хочется плавать. Но ты иди. Возможно, я присоединюсь к тебе позже.
Он пришел к бассейну. И весь следующий день до восьми вечера провел за пишущей машинкой.
В субботу снова пошел дождь. Утром Том уехал в Малибу к сыну. Он обещал вернуться к пяти и повести Дженюари куда-нибудь обедать. Может быть, они сходят в кино. Том позвонил в девять вечера. Дженюари услышала музыку, смех, голоса людей. У Тома слегка заплетался язык, и она поняла, что он выпил.
— Слушай, детка, тут настоящий ливень. Пожалуй, мне лучше заночевать здесь. Закажи обед в номер. Увидимся завтра.
Дженюари замерла. Он отлично проводит время в доме своей жены. И не торопится к ней, Дженюари. Зачем ему спешить? Она только жалуется. Куда пропало счастье, ее жизнелюбие, хорошее настроение? Она была девушкой, которая когда-то помогла ему вновь стать мужчиной. Теперь он даже не пытался заниматься с ней любовью по-настоящему. Только удовлетворял ее рукой, когда чувствовал, что она нуждается в этом. Линда назвала бы это благотворительностью. А теперь он остался на ночь в Малибу. Вернется сюда завтра. Но если она стерпит это, однажды он вовсе не придет назад. Внезапно девушку охватило отчаяние… Она не может потерять Тома… не может! Он — все, что у нее есть. Она должна сделать так, чтобы они вновь обрели былое счастье, чтобы их жизнь вновь засверкала яркими красками.
Она просидела без движения еще несколько минут. Затем подняла трубку и позвонила доктору Престону Альперту.
Глава двадцать третья
Дэвид стоял у бара в «21», ожидая отца, опаздывавшего на десять минут. Это было на него непохоже. Молодой человек взглянул на пустой столик у стены, который держали для них. Зал постепенно наполнялся посетителями. Питер сверялся со своим списком; какие-то важные персоны явились без предварительного заказа. Уолтер тотчас поставил дополнительный столик в проходе, разделявшем два зала. Марио преподнес белые гвоздики трем красивым женщинам. Дэвид допил спиртное и решил сесть за стол. Слишком много людей, стоявших У двери, алчно поглядывало на незанятые места.
Дэвид потягивал второй мартини, когда появился отец. Заказав напиток, он принялся многословно извиняться.
— Боже мой, эти женщины просто невыносимы, — вздохнул он.
Дэвид засмеялся:
— Не говори мне, что у тебя снова роман. Отец слегка покраснел.
— Дэвид, я всегда очень уважал твою мать. Но ее не назовешь страстной женщиной. Однако я никогда не заводил, как ты говоришь, романов. Конечно, иногда вступал в мимолетные связи. Но никогда не увлекался всерьез.
— Так с кем же у тебя теперь мимолетная связь? — спросил Дэвид.
— Я опоздал из-за твоей матери. Через три недели мы отправляемся в Европу. Впервые за последние шесть лет. Поэтому нам нужно обновить паспорта. Ты не поверишь — мы проторчали в паспортном отделе с одиннадцати утра, и мать до сих пор там.
— Большая очередь? Отец пожал плечами.
— Не очень. Туристский сезон кончился. Но она забраковала две фотографии и снимается в третий раз. Отказалась клеить плохой снимок на паспорт. Кто будет рассматривать его, кроме таможенников и гостиничных клерков?
Дэвид засмеялся:
— Если это имеет для нее такое значение, ей следует сделать подтяжку. Тогда она будет выглядеть великолепно.
— Господи, зачем?
— Ради собственного тщеславия. Многие это делают, ты знаешь.
— Эта процедура не для нас. Она впадает в панику, отправляясь к стоматологу. К тому же…
Он замолчал — по залу прокатилась волна шепота. Все уставились на вошедшую женщину.
— Это Хейди Ланц! — воскликнул Джордж Милфорд. — К вопросу о подтяжке — она, верно, делала ее раз десять. Боже мой, ей под шестьдесят, а выглядит она на тридцать.
Дэвид посмотрел на актрису, которую обнимал владелец ресторана. Метрдотель пожимал ее руки. Женщину сопровождали двое мужчин; она здоровалась с людьми, идя к своему столику. Актриса выглядела великолепно и, в отличие от Карлы, никогда не бросала работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134