Неудивительно, думала она, что композитор запрашивал за свои сочинения столь высокую цену.
Первые же аккорды моцартовской симфонии соль минор восхитили Джэсона. Ему никогда не доводилось слышать ничего подобного. Казалось, Моцарт вложил в эту музыку всего себя целиком. Вот голос поет во мраке, а потом словно освободившись от оков темноты, вырывается на сверкающий солнечный свет. Если бы господь мог петь, он пел бы именно таким голосом. Слушая эту музыку, кажется, что ты паришь в вышине, между небом и землей, и все доступно твоему взору Моцарт! Какое поразительное, сложнейшее создание природы!
Когда соль-минорная симфония закончилась и раздались аплодисменты, доктор Лутц печально покачал головой.
– Подумать только, что при жизни Моцарта она никогда не исполнялась, – сказал он.
– Невероятно! – Джэсон ушам своим не верил. – Он ведь был уже известным композитором, когда ее писал, не так ли?
– Да, с шестилетнего возраста он прославился как вундеркинд и стал самым знаменитым пианистом Европы. Большинство его произведений исполнялось сразу после их создания Чаще всего он писал их для предстоящего концерта Он был лучший пианист своего времени и почти все фортепьянные концерты писал для собственного исполнения.
– Неужели он действительно не слышал исполнения этой соль-минорной симфонии?
– Никогда! – с грустью произнес Лутц. – Последние три симфонии были найдены лишь после его смерти. Они прозвучали только у него в голове.
– Но почему? Такую божественную музыку я услышал впервые.
– Причина неизвестна.
– Как это все трагично.
– И тем не менее он продолжал сочинять.
Джэсон заметил, что Гроб не пропускает ни единого слова, и все-таки решился задать доктору Лутцу вопрос:
– А не кажется ли вам, что все это имеет непосредственную связь с событиями того времени?
– Что вы хотите сказать? – спросил доктор Лутц. Аплодисменты стихли, и публика покидала зал. Дебора встала, всем своим видом выражая нетерпение.
– Господин Гроб рассказывал, что Девятой симфонии Бетховена грозила та же участь По политическим причинам.
– С Моцартом все было иначе, – заметил Гроб. – Пожалуй, нам пора идти.
– Одну минутку. Скажите, доктор Лутц, вы считаете, причины тут были политические?
– Они были несколько иными, чем у Бетховена.
– Какими же?
Скрывая свое раздражение, Гроб прервал их с вежливой улыбкой:
– Я полагал, господин Отис, что вы не будете вмешиваться в эти дела.
– А я и не вмешиваюсь. Просто не верится, что такая прекрасная музыка не заслужила исполнения.
– Многие вещи немыслимо себе представить. И все-таки они происходят. Здесь поблизости есть приличная кофейня, где мы сможем обсудить ваш предстоящий визит к Бетховену.
Когда они вышли из театра, доктор Лутц отстал от Гроба и Деборы и тихо сказал Джэсону:
– Антон Гроб считает мое мнение ни на чем не основанным, но я придерживаюсь его уже много лет. Мне всегда казалось, что причина равнодушия к Моцарту в последние годы его жизни заключалась не в нем самом. Виновно было время, в которое он жил. В 1789 году с падением Бастилии началась Французская революция, а к 1791 году, году его смерти и наибольшего забвения, Марию Антуанетту заточили в тюрьму и ей грозила казнь, что и произошло позже. Она была австрийской принцессой и сестрой императора. Естественно, что все заботы императорской семьи были о ней и о собственной безопасности. Революция во Франции превратилась в реальную угрозу, так что у дворянства, и тем более у императорской семьи, не было ни времени, ни возможности подумать о простом музыканте. Его судьба никого не беспокоила, все были заняты бедой, грозившей Марии Антуанетте. Вот почему Моцарт был забыт и умер в таком молодом возрасте. Как только о нем забыли, он впал в нищету и уже не в состоянии был прокормить себя; а его роковая болезнь явилась результатом этих несчастливых обстоятельств.
– Вы считаете, что Моцарт явился жертвой Французской революции?
– По существу, да.
– Но вы допускаете, что у него могло быть много недругов?
– Которые вредили ему. Да. Но что по-настоящему погубило его, так это Французская революция. Моцарт пал жертвой своего времени.
Джэсон чувствовал, что Лутц говорит с искренней убежденностью. И, по всей вероятности, рассуждал он, события того времени действительно не благоприятствовали Моцарту. Но за этим оставалось еще много нерешенных вопросов.
Кофейня находилась неподалеку от театра „Кертнертор“; широкая деревянная дверь, украшенная узорчатой решеткой, вела в просторный, светлый зал; лампы висели почти над каждым столом.
Гроб, как видно, завсегдатай кофейни, предложил им на выбор баварское пиво, благородное Сексардское вино, черный кофе, кофе с молоком, горячий пунш и бренди.
Официант с услужливостью провел их к любимому столу банкира, откуда хорошо обозревался весь зал.
– Сюда иногда заходит Шуберт, – сказал Гроб. – Вам нравится его музыка, господин Отис?
Гроб расположился между Джэсоном и Деборой, а доктор Лутц занял место рядом.
– Да, я нахожу музыку Шуберта приятной, – отозвался Джэсон. – Мы признательны вам за концерт. Многое явилось для меня открытием.
– Шуберт многообещающий молодой композитор. Ну, а как вам понравилась симфония Бетховена?
– Необычайно! А сам Бетховен такой же категоричный и властный, как его музыка?
– Он любит считать себя неуязвимым, а когда жизнь доказывает обратное, он сердится. Он возвращается в Вену на следующей неделе, и я хочу устроить вам встречу. Госпожа Отис, а вам концерт понравился?
– Очень понравился. В особенности Бетховен. – Симфония соль минор Моцарта задела слишком сокровенные струны ее души, и ей не хотелось ни с кем делиться своими переживаниями.
– Господин Гроб, – спросил Джэсон, – вы говорили с Губером относительно наших паспортов?
– Я выполнил свое обещание.
– И что же?
– Губер рассматривает вашу просьбу.
– Но он не вернул паспорта?
– Пока нет. Это вопрос времени. Дебора спросила:
– Когда же он их отдаст?
– Не нужно вмешиваться в работу полиции, госпожа Отис. У них свои законы и им следует подчиняться. Если все пойдет гладко, вы скоро получите паспорта обратно. Господин Губер не оставит без внимания мою просьбу.
– Вы, по-видимому, сделали все от вас зависящее, – вежливо заметила Дебора, отнюдь не будучи в том уверена. – Мы ценим ваше дружеское участие.
– Спасибо. Надеюсь, вы последуете моему доброму совету. Как только вы переедете на квартиру, я извещу Губера. Ему все равно все станет известно, в противном случае это произведет на него нежелательное впечатление.
– Я извещу Губера сам. А знает ли Бетховен, почему я хочу с ним встретиться?
– Я не вдавался в подробности. Вы это сделаете сами. Он не скрывает, что нуждается в деньгах, ну, а то, что вас представляю я, имеет немаловажное значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Первые же аккорды моцартовской симфонии соль минор восхитили Джэсона. Ему никогда не доводилось слышать ничего подобного. Казалось, Моцарт вложил в эту музыку всего себя целиком. Вот голос поет во мраке, а потом словно освободившись от оков темноты, вырывается на сверкающий солнечный свет. Если бы господь мог петь, он пел бы именно таким голосом. Слушая эту музыку, кажется, что ты паришь в вышине, между небом и землей, и все доступно твоему взору Моцарт! Какое поразительное, сложнейшее создание природы!
Когда соль-минорная симфония закончилась и раздались аплодисменты, доктор Лутц печально покачал головой.
– Подумать только, что при жизни Моцарта она никогда не исполнялась, – сказал он.
– Невероятно! – Джэсон ушам своим не верил. – Он ведь был уже известным композитором, когда ее писал, не так ли?
– Да, с шестилетнего возраста он прославился как вундеркинд и стал самым знаменитым пианистом Европы. Большинство его произведений исполнялось сразу после их создания Чаще всего он писал их для предстоящего концерта Он был лучший пианист своего времени и почти все фортепьянные концерты писал для собственного исполнения.
– Неужели он действительно не слышал исполнения этой соль-минорной симфонии?
– Никогда! – с грустью произнес Лутц. – Последние три симфонии были найдены лишь после его смерти. Они прозвучали только у него в голове.
– Но почему? Такую божественную музыку я услышал впервые.
– Причина неизвестна.
– Как это все трагично.
– И тем не менее он продолжал сочинять.
Джэсон заметил, что Гроб не пропускает ни единого слова, и все-таки решился задать доктору Лутцу вопрос:
– А не кажется ли вам, что все это имеет непосредственную связь с событиями того времени?
– Что вы хотите сказать? – спросил доктор Лутц. Аплодисменты стихли, и публика покидала зал. Дебора встала, всем своим видом выражая нетерпение.
– Господин Гроб рассказывал, что Девятой симфонии Бетховена грозила та же участь По политическим причинам.
– С Моцартом все было иначе, – заметил Гроб. – Пожалуй, нам пора идти.
– Одну минутку. Скажите, доктор Лутц, вы считаете, причины тут были политические?
– Они были несколько иными, чем у Бетховена.
– Какими же?
Скрывая свое раздражение, Гроб прервал их с вежливой улыбкой:
– Я полагал, господин Отис, что вы не будете вмешиваться в эти дела.
– А я и не вмешиваюсь. Просто не верится, что такая прекрасная музыка не заслужила исполнения.
– Многие вещи немыслимо себе представить. И все-таки они происходят. Здесь поблизости есть приличная кофейня, где мы сможем обсудить ваш предстоящий визит к Бетховену.
Когда они вышли из театра, доктор Лутц отстал от Гроба и Деборы и тихо сказал Джэсону:
– Антон Гроб считает мое мнение ни на чем не основанным, но я придерживаюсь его уже много лет. Мне всегда казалось, что причина равнодушия к Моцарту в последние годы его жизни заключалась не в нем самом. Виновно было время, в которое он жил. В 1789 году с падением Бастилии началась Французская революция, а к 1791 году, году его смерти и наибольшего забвения, Марию Антуанетту заточили в тюрьму и ей грозила казнь, что и произошло позже. Она была австрийской принцессой и сестрой императора. Естественно, что все заботы императорской семьи были о ней и о собственной безопасности. Революция во Франции превратилась в реальную угрозу, так что у дворянства, и тем более у императорской семьи, не было ни времени, ни возможности подумать о простом музыканте. Его судьба никого не беспокоила, все были заняты бедой, грозившей Марии Антуанетте. Вот почему Моцарт был забыт и умер в таком молодом возрасте. Как только о нем забыли, он впал в нищету и уже не в состоянии был прокормить себя; а его роковая болезнь явилась результатом этих несчастливых обстоятельств.
– Вы считаете, что Моцарт явился жертвой Французской революции?
– По существу, да.
– Но вы допускаете, что у него могло быть много недругов?
– Которые вредили ему. Да. Но что по-настоящему погубило его, так это Французская революция. Моцарт пал жертвой своего времени.
Джэсон чувствовал, что Лутц говорит с искренней убежденностью. И, по всей вероятности, рассуждал он, события того времени действительно не благоприятствовали Моцарту. Но за этим оставалось еще много нерешенных вопросов.
Кофейня находилась неподалеку от театра „Кертнертор“; широкая деревянная дверь, украшенная узорчатой решеткой, вела в просторный, светлый зал; лампы висели почти над каждым столом.
Гроб, как видно, завсегдатай кофейни, предложил им на выбор баварское пиво, благородное Сексардское вино, черный кофе, кофе с молоком, горячий пунш и бренди.
Официант с услужливостью провел их к любимому столу банкира, откуда хорошо обозревался весь зал.
– Сюда иногда заходит Шуберт, – сказал Гроб. – Вам нравится его музыка, господин Отис?
Гроб расположился между Джэсоном и Деборой, а доктор Лутц занял место рядом.
– Да, я нахожу музыку Шуберта приятной, – отозвался Джэсон. – Мы признательны вам за концерт. Многое явилось для меня открытием.
– Шуберт многообещающий молодой композитор. Ну, а как вам понравилась симфония Бетховена?
– Необычайно! А сам Бетховен такой же категоричный и властный, как его музыка?
– Он любит считать себя неуязвимым, а когда жизнь доказывает обратное, он сердится. Он возвращается в Вену на следующей неделе, и я хочу устроить вам встречу. Госпожа Отис, а вам концерт понравился?
– Очень понравился. В особенности Бетховен. – Симфония соль минор Моцарта задела слишком сокровенные струны ее души, и ей не хотелось ни с кем делиться своими переживаниями.
– Господин Гроб, – спросил Джэсон, – вы говорили с Губером относительно наших паспортов?
– Я выполнил свое обещание.
– И что же?
– Губер рассматривает вашу просьбу.
– Но он не вернул паспорта?
– Пока нет. Это вопрос времени. Дебора спросила:
– Когда же он их отдаст?
– Не нужно вмешиваться в работу полиции, госпожа Отис. У них свои законы и им следует подчиняться. Если все пойдет гладко, вы скоро получите паспорта обратно. Господин Губер не оставит без внимания мою просьбу.
– Вы, по-видимому, сделали все от вас зависящее, – вежливо заметила Дебора, отнюдь не будучи в том уверена. – Мы ценим ваше дружеское участие.
– Спасибо. Надеюсь, вы последуете моему доброму совету. Как только вы переедете на квартиру, я извещу Губера. Ему все равно все станет известно, в противном случае это произведет на него нежелательное впечатление.
– Я извещу Губера сам. А знает ли Бетховен, почему я хочу с ним встретиться?
– Я не вдавался в подробности. Вы это сделаете сами. Он не скрывает, что нуждается в деньгах, ну, а то, что вас представляю я, имеет немаловажное значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107