Щерба понимал, что расчет этот до некоторой
степени относителен, время тут может быть подвижно в ту или иную сторону:
Шиманович мог начать курить, скажем, и в семь, и в восемь, и в девять
часов, то есть значительно раньше того момента, когда вернулась домой
соседка и увидела свет, бивший из щели под дверью. Но тогда бы и окурков
было значительно больше. "Если идти от обратного, от двенадцати ночи, -
высчитывал Щерба, - то вернемся к десяти, ну, к девяти. Четыре сигареты за
два-три часа. Едва ли Шиманович или убийца зажигали свет до девяти, когда
еще светло на улице... Нет, все-таки произошло это между десятью и
двенадцатью... Богдан Григорьевич мертв, - думал Щерба. - Убийца жив. Если
это не акт мести, то убийство не конечная цель. Но в чем она? Препятствие
в лице Шимановича устранено. Что дальше?.."
Закончив читать дело, он отметил расторопность Скорика, с какой тот
провел осмотр места происшествия, все грамотно зафиксировал и немало успел
уже сделать. Думая о круге лиц, с которыми мог общаться Шиманович, Щерба
пришел к мысли, что в общем-то мало что знает о покойном. Его многолетние
знания о Богдане Григорьевиче не выходили за круг личных впечатлений:
добрый, бессребреник, ходил по букинистическим магазинам, увлекался, можно
сказать профессионально, собиранием и систематизацией старых документов,
справочников разного рода. Вот и все, что мог сказать Михаил Михайлович о
человеке, которого знал с 1946 года, почти тридцать пять лет. Все папки,
бумаги, картотеки Шимановича, как представлялось Щербе, содержали
сведения, касавшиеся давно минувших лет. Но кое-что тут, правда, могло
кого-нибудь заинтересовать, если учесть, что у Шимановича имелся богатый
материал по годам войны, оккупации. Но что и кого? Ведь бумаги Богдана
Григорьевича имеют скорее общий справочный, а не компрометирующий
характер?..
Было уже темно, когда Щерба вышел из прокуратуры...
38
Во вторник вечером после ужина Сергей Ильич сидел на кухне и снимал
уайт-спиритом пятно с пиджака - в трамвае из системы, закрывающей двери,
упала капля машинного масла.
- Ты напрасно это делаешь, - останется развод, - сказала жена, -
лучше отнеси в химчистку.
- Когда же я отнесу, если завтра с утра еду в Ужву! - раздраженно
отмахнулся он. Из Ужвы от Ульяны Васильевны Бабич никакого ответа не было.
А эту линию нужно уже завершить с любым результатом. Покойный Богдан
Григорьевич, обещавший выяснить все про Бабич, три недели, как похоронен.
Успел он что-либо или не успел - уже не имело значения.
Сергей Ильич обмакнул ватный тампон в баночку с уайт-спиритом, когда
раздался телефонный звонок.
- Возьми трубку, у меня руки грязные, - попросил он жену.
- Похоже, междугородный, - она пошла к телефону. - Слушаю, - сняла
трубку. - Да... Можно, сейчас позову, - и уже мужу: - Сережа, тебя.
Москва.
Звонили из Инюрколлегии.
- Сергей Ильич? Здравствуйте. Извините, что поздно. Как поживаете?
- Ничего, спасибо, я слушаю вас, - прервал Сергей Ильич вежливые
словеса вступления.
- Встречайте завтра гостя. Белградским поездом. Шестой вагон. Мистер
Лэнни Рандолл. Сотрудник адвокатской конторы Стрезера. Ему надо прояснить
несколько позиций с нами. Он хотел и с вами встретиться. Едет на один
день.
- Что ж вы так поздно позвонили, номер же нужно в гостинице. А у нас
разгар туристического сезона, - недовольно сказал Сергей Ильич, понимая,
что свалилось ему на голову.
- Гостиница им заказана через "Интурист".
- Кому это "им"?
- Рандолл с переводчицей.
- Ну, переводчицу мы бы и здесь нашли, - сказал Сергей Ильич. -
Ладно, встречу.
- Всего доброго, Сергей Ильич.
- До свидания.
"Все, поездка в Ужву накрылась", - понял Сергей Ильич, кладя трубку.
- Кто это? - спросила жена.
- Завтра приезжает американец. Нужно встретить...
Белградский проходящий поезд останавливался в Подгорске на пятнадцать
минут. Как правило, он опаздывал. В этот раз - на полчаса.
Сергей Ильич прохаживался по перрону, заглядывал в киоски, где
продавали одно и то же: сладкую воду, почему-то называвшуюся "Ананасовая",
холодные, по виду малосъедобные, коричневого цвета кур, бутерброды с
синеватой, словно замерзшей колбасой, и тугие, как каучук, плавленые
сырки.
Наконец объявили о прибытии поезда. Шестой, спальный вагон
остановился почти в центре. Выходило мало народу, ехали в основном
транзитники. Из шестого вагона сперва появились два полковника, которых
встречал тоже полковник, а за ними высокая сухощавая дама в сером строгом
костюме с красивой голубой дорожной сумкой, перехлестнутой широкими белыми
ремнями, за нею - крепкий моложавый муж чина в светлых фланелевых брюках и
в легкой, нараспашку плащевой курточке, под которой была серая сорочка,
две верхние пуговички расстегнуты.
Сергей Ильич угадал - они, гости, и двинулся навстречу. Представился.
Американец широко, так, что около ушей образовались складки, улыбнулся.
- Пойдемте, машина ждет. - Сергей Ильич взял у дамы ее сумку.
Американец нес свой темно-коричневый, похожий на коробку, маленький
прямоугольный дорожный баульчик.
- Нам далеко? - спросила переводчица, когда уселись в такси, на
котором приехал Сергей Ильич.
- У нас тут все близко. До гостиницы двенадцать минут... В холле
"Интуриста" Рандолл сказал:
- Встретимся в три у вас в офисе. Годится?
- Вполне, - согласился Сергей Ильич и подумал, что надо забежать
домой и взять на всякий случай пачку хорошего чая, банка кофе у него на
работе была...
Около трех звякнул колокольчик. Сергей Ильич двинулся навстречу.
Вошли Рандолл и переводчица. Одежда на них была та же, правда на Рандолле
Сергей Ильич заметил свежую, светло-бежевую сорочку.
Рандолл окинул взглядом большую комнату, затем кабинет Сергея Ильича,
опять улыбнулся до ушей, словно по какой-то команде, и весело сказал:
- Хорошо живете, просторно! А у меня каморка на девятом этаже.
- У вас?! - удивился Сергей Ильич.
- Фирма наша существует с 1932 года. В каморке, где сижу я, тридцать
один год просидел мой отец. У нас постоянная клиентура. Уже сыновья и
внуки тех, кто приходил к нам почти полвека назад. Не случайные люди, а
кланы. Они привыкли. То, что мы на этом девятом этаже кирпичного дома, для
них признак бодрого старого консерватизма, своего рода его реклама,
свидетельство того, что мы не нувороши... Ну что, приступим к делу?
Сергей Ильич сел за свой стол, Рандолл и переводчица - в кресла
напротив. Американец достал бумаги из тоненькой, прозрачной как пленка
папки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
степени относителен, время тут может быть подвижно в ту или иную сторону:
Шиманович мог начать курить, скажем, и в семь, и в восемь, и в девять
часов, то есть значительно раньше того момента, когда вернулась домой
соседка и увидела свет, бивший из щели под дверью. Но тогда бы и окурков
было значительно больше. "Если идти от обратного, от двенадцати ночи, -
высчитывал Щерба, - то вернемся к десяти, ну, к девяти. Четыре сигареты за
два-три часа. Едва ли Шиманович или убийца зажигали свет до девяти, когда
еще светло на улице... Нет, все-таки произошло это между десятью и
двенадцатью... Богдан Григорьевич мертв, - думал Щерба. - Убийца жив. Если
это не акт мести, то убийство не конечная цель. Но в чем она? Препятствие
в лице Шимановича устранено. Что дальше?.."
Закончив читать дело, он отметил расторопность Скорика, с какой тот
провел осмотр места происшествия, все грамотно зафиксировал и немало успел
уже сделать. Думая о круге лиц, с которыми мог общаться Шиманович, Щерба
пришел к мысли, что в общем-то мало что знает о покойном. Его многолетние
знания о Богдане Григорьевиче не выходили за круг личных впечатлений:
добрый, бессребреник, ходил по букинистическим магазинам, увлекался, можно
сказать профессионально, собиранием и систематизацией старых документов,
справочников разного рода. Вот и все, что мог сказать Михаил Михайлович о
человеке, которого знал с 1946 года, почти тридцать пять лет. Все папки,
бумаги, картотеки Шимановича, как представлялось Щербе, содержали
сведения, касавшиеся давно минувших лет. Но кое-что тут, правда, могло
кого-нибудь заинтересовать, если учесть, что у Шимановича имелся богатый
материал по годам войны, оккупации. Но что и кого? Ведь бумаги Богдана
Григорьевича имеют скорее общий справочный, а не компрометирующий
характер?..
Было уже темно, когда Щерба вышел из прокуратуры...
38
Во вторник вечером после ужина Сергей Ильич сидел на кухне и снимал
уайт-спиритом пятно с пиджака - в трамвае из системы, закрывающей двери,
упала капля машинного масла.
- Ты напрасно это делаешь, - останется развод, - сказала жена, -
лучше отнеси в химчистку.
- Когда же я отнесу, если завтра с утра еду в Ужву! - раздраженно
отмахнулся он. Из Ужвы от Ульяны Васильевны Бабич никакого ответа не было.
А эту линию нужно уже завершить с любым результатом. Покойный Богдан
Григорьевич, обещавший выяснить все про Бабич, три недели, как похоронен.
Успел он что-либо или не успел - уже не имело значения.
Сергей Ильич обмакнул ватный тампон в баночку с уайт-спиритом, когда
раздался телефонный звонок.
- Возьми трубку, у меня руки грязные, - попросил он жену.
- Похоже, междугородный, - она пошла к телефону. - Слушаю, - сняла
трубку. - Да... Можно, сейчас позову, - и уже мужу: - Сережа, тебя.
Москва.
Звонили из Инюрколлегии.
- Сергей Ильич? Здравствуйте. Извините, что поздно. Как поживаете?
- Ничего, спасибо, я слушаю вас, - прервал Сергей Ильич вежливые
словеса вступления.
- Встречайте завтра гостя. Белградским поездом. Шестой вагон. Мистер
Лэнни Рандолл. Сотрудник адвокатской конторы Стрезера. Ему надо прояснить
несколько позиций с нами. Он хотел и с вами встретиться. Едет на один
день.
- Что ж вы так поздно позвонили, номер же нужно в гостинице. А у нас
разгар туристического сезона, - недовольно сказал Сергей Ильич, понимая,
что свалилось ему на голову.
- Гостиница им заказана через "Интурист".
- Кому это "им"?
- Рандолл с переводчицей.
- Ну, переводчицу мы бы и здесь нашли, - сказал Сергей Ильич. -
Ладно, встречу.
- Всего доброго, Сергей Ильич.
- До свидания.
"Все, поездка в Ужву накрылась", - понял Сергей Ильич, кладя трубку.
- Кто это? - спросила жена.
- Завтра приезжает американец. Нужно встретить...
Белградский проходящий поезд останавливался в Подгорске на пятнадцать
минут. Как правило, он опаздывал. В этот раз - на полчаса.
Сергей Ильич прохаживался по перрону, заглядывал в киоски, где
продавали одно и то же: сладкую воду, почему-то называвшуюся "Ананасовая",
холодные, по виду малосъедобные, коричневого цвета кур, бутерброды с
синеватой, словно замерзшей колбасой, и тугие, как каучук, плавленые
сырки.
Наконец объявили о прибытии поезда. Шестой, спальный вагон
остановился почти в центре. Выходило мало народу, ехали в основном
транзитники. Из шестого вагона сперва появились два полковника, которых
встречал тоже полковник, а за ними высокая сухощавая дама в сером строгом
костюме с красивой голубой дорожной сумкой, перехлестнутой широкими белыми
ремнями, за нею - крепкий моложавый муж чина в светлых фланелевых брюках и
в легкой, нараспашку плащевой курточке, под которой была серая сорочка,
две верхние пуговички расстегнуты.
Сергей Ильич угадал - они, гости, и двинулся навстречу. Представился.
Американец широко, так, что около ушей образовались складки, улыбнулся.
- Пойдемте, машина ждет. - Сергей Ильич взял у дамы ее сумку.
Американец нес свой темно-коричневый, похожий на коробку, маленький
прямоугольный дорожный баульчик.
- Нам далеко? - спросила переводчица, когда уселись в такси, на
котором приехал Сергей Ильич.
- У нас тут все близко. До гостиницы двенадцать минут... В холле
"Интуриста" Рандолл сказал:
- Встретимся в три у вас в офисе. Годится?
- Вполне, - согласился Сергей Ильич и подумал, что надо забежать
домой и взять на всякий случай пачку хорошего чая, банка кофе у него на
работе была...
Около трех звякнул колокольчик. Сергей Ильич двинулся навстречу.
Вошли Рандолл и переводчица. Одежда на них была та же, правда на Рандолле
Сергей Ильич заметил свежую, светло-бежевую сорочку.
Рандолл окинул взглядом большую комнату, затем кабинет Сергея Ильича,
опять улыбнулся до ушей, словно по какой-то команде, и весело сказал:
- Хорошо живете, просторно! А у меня каморка на девятом этаже.
- У вас?! - удивился Сергей Ильич.
- Фирма наша существует с 1932 года. В каморке, где сижу я, тридцать
один год просидел мой отец. У нас постоянная клиентура. Уже сыновья и
внуки тех, кто приходил к нам почти полвека назад. Не случайные люди, а
кланы. Они привыкли. То, что мы на этом девятом этаже кирпичного дома, для
них признак бодрого старого консерватизма, своего рода его реклама,
свидетельство того, что мы не нувороши... Ну что, приступим к делу?
Сергей Ильич сел за свой стол, Рандолл и переводчица - в кресла
напротив. Американец достал бумаги из тоненькой, прозрачной как пленка
папки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62