Но что удивительного, коли в этих странах еще до того нарушили верность богу, своему господину, смешав священное с мирским, все перевернув вверх дном? При втором рыжке высунули голову три гарпии: Злословие, чумным дыханием пятнающее честь и доброе имя; безжалостная Жадность, пьющая кровь из бедняков, сдирающая кожу с подданных; первородная Зависть, брызжущая ядом, марающая достоинство, умаляющая героические подвиги. После изрядного рыжка выскочили обманщик Минотавр и болтливый Сфинкс, коснеющий в невежестве лжеученый. Призванные еще одним богатырским рыжком, явились три адские фурии, вселившие в самое преисподнюю войну, раздор и свирепость, – достаточно, чтобы рак сделать адом; лживые сирены, сулящие жизнь и несущие смерть; Сцилла и Харибда, порочные крайности, о которые разбивают лоб дураки: хочет избежать одной, ударяется в другую. Были там и сатиры и фавны, обликом люди, скоты по сути.
Так, в недолгий срок, болото чудищ превратилось в болото пороков, чадушек любимых свинского винопития. И весьма примечательно и прискорбно, что все свирепые и безобразные сии чудища казались назюзюкавшимся почитателям созданиями дивной красы; похотливых сирен те именовали ангелами; яростного, от гнева ослепшего циклопа, – храбрецом; гарпий – разумницами; фурий – красотками; Минотавра – хитроумным; Сфинкса – ученым; фавнов – франтами; сатиров – кавалерами; любое чудище – чудом.
Вот приблизилось к Критило одно из самых зловредных, бросился в испуге он прочь. А шут гороховый его удерживает
– Постой. – говорит, – не бойся, она не сделает тебе вреда, только добро!
– Кто это? – спросил Критило.
И в ответ:
– Это та самая, знаменитая, всему миру известная, особенно же в столицах прославленная, та, без кого нынче не проживешь, хоть без частицы ее, 6ездельники ей поклоняются, люди толковые ею занимаются, о, это весьма знатная придворная дама
– Как же ее зовут?
Что ответил спутник Критило и что это было за чудище, о том расскажет следующий кризис.
Кризис III. Правда родит
Захворал однажды человек – недугом от себя самого: открылся у него пагубный жар вожделений, со дня на день росли и усиливались неуемные страсти, одолевала острая боль обид и досад. А там пропал аппетит ко всему доброму, и в пульсе добродетели появились перебои; горело нутро от дурных страстей, конечности же окоченели для благих дел; бесился он от жажды, внушаемой жадностью, корчился от горечи злоречия, а для правды язык был сухим – все симптомы смертные. Когда очутился человек в такой беде, ему, сказывают, прислало своих лекарей Небо, а Мир – своих. Лекари были весьма различны, методы лечения противоположны: лекари Неба вкусам больного не потакали, мирские же во всем ублажали; и вышло, что первые стали ему столь же ненавистны, сколь последние приятны Множество прекрасных лекарств прописали горние лекари, лекари же земные – ни единого, говоря так:
– Э, прописать рецепт, не прописать рецепт – учиться надобно одинаково долго.
Небесные ссылались на поучительные тексты, земные ни на что не ссылались, приговаривая:
– Кому добрые тексты, кому сдобное тесто.
– Будь воздержан, – говорили одни.
– Ешь и пей вволю, – говорили другие.
– Прими рвотное против похоти, очень помогает.
– Не делай этого, только нутро растревожишь и удовольствие испортишь
– Дать ему от вожделений послабляющее.
– Ни в коем случае! Изрядную дозу утех, дабы освежить кровь.
– Диета, диета! – твердили первые.
– Лакомства, лакомства! – возражали другие, и больному это очень нравилось.
– Сделай клизму, – советовали небесные, – тогда мы доберемся до корней болезни и изгоним порочный гумор, взявший верх над другими.
– И не думай! – возражали мирские. – Нет, нет, делай только приятное, развлекайся и веселись.
Слыша столь различные мнения, больной говорил:
– Буду придерживаться афоризма. «Если из четырех врачей трое пропишут клизму, а один нет, не делай клизмы».
Лекари небесные возражали:
– Но есть и другой афоризм: «Если из четырех врачей трое не велят отворять кровь, а один велит, пусти себе кровь». Ты должен немедленно пустить себе кровь, причем из жилы сундучной – и не жилиться, чужое возвращая.
– Нет, нет, – заявляли другие, – это его обессилит, с ног свалит.
А больной поддакивал:
– Да, да! Как мало ценят они мою кровь! Только и знают, что из нас, дураков, соки выжимать.
– Не почивай во зле, – советовали одни.
– Отдыхай и покойся в нем, – говорили другие.
Когда небесные лекари убедились, что ни одно из прописанных ими лекарств не применяется и что больной мчится на почтовых к могиле, они пришли к нему и со всей прямотой объявили, что он скоро умрет. Но больной и тут не образумился; кликнув слугу, он спросил:
– Эй, ты! Лекарям заплатили?
– Нет, хозяин.
– То-то они и ставят на мне крест. Заплатить и выпроводить.
Второе исполнили. Посему добродетели удалились, а пороки остались; человек в них погряз и не он их, а они его быстро доконали; скончался человек от пороков, и схоронили его в земле, да поглубже.
Сию притчу повседневной жизни рассказал Критило некий муж, насчитывавший тыщу веков.
– О, как это верно! – говорил Критило. – Да, пороки не исцеляют, но убивают, только добродетели лечат! Не изгонишь алчность накопительством, чревоугодие лакомствами, похоть скотскими утехами, жажду напитками, честолюбие должностями да титулами – напротив, только жиреют и со дня на день крепнут. Потому-то гнусное Винопитие и сумело сотворить сие болото пороков. Да каких гадких, каких омерзительных! Но скажи, вон тот, что ко мне приблизился и хотел привязаться, тот, от которого я с трудом отбился, это что за порок?
– О, самый странный, но и самый распространенный; и чем любезней, тем подлей.
– Как же звать это чудовище?
– Зачем звать? Его и так все знают, даже восхваляют и, несмотря на наглость, радушно встречают. Повсюду суется, всюду мутит. Во дворцах ему открыты все входы-выходы, обиталище его в столицах.
– Теперь еще меньше понимаю, ума не приложу, что это, хотя знаю, таких всюду много, а в столицах они кишмя-кишат.
– Ну, так скажу тебе, что это была начальница их всех, завлекательная Химера. О, пагуба нашего времени! О, всеобщий порок! О, чума века! Моднейшая нелепость! – воскликнул новый спутник.
– Потому-то я, лишь увидел ее близко, – сказал Критило, – произнес заклятье. О. чудище столичное! Зачем я тебе? Чур меня, ступай в пошлый свой Вавилон, где тысячи дурней живут с тобою и тобою: там все – ложь, обман, мошенничество, плутни, выдумки и химеры. Чур меня, ступай к тем, кто мнит о себе, к призракам, лишенным сути и напичканным наглостью, чуждым знаний и набитым фантазиями; там все – сплошное самомнение, безумие, напыщенность, помпа и химеры. Ступай к угодливым, фальшивым, бесстыжим льстецам, что всех восхваляют и всегда лгут;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
Так, в недолгий срок, болото чудищ превратилось в болото пороков, чадушек любимых свинского винопития. И весьма примечательно и прискорбно, что все свирепые и безобразные сии чудища казались назюзюкавшимся почитателям созданиями дивной красы; похотливых сирен те именовали ангелами; яростного, от гнева ослепшего циклопа, – храбрецом; гарпий – разумницами; фурий – красотками; Минотавра – хитроумным; Сфинкса – ученым; фавнов – франтами; сатиров – кавалерами; любое чудище – чудом.
Вот приблизилось к Критило одно из самых зловредных, бросился в испуге он прочь. А шут гороховый его удерживает
– Постой. – говорит, – не бойся, она не сделает тебе вреда, только добро!
– Кто это? – спросил Критило.
И в ответ:
– Это та самая, знаменитая, всему миру известная, особенно же в столицах прославленная, та, без кого нынче не проживешь, хоть без частицы ее, 6ездельники ей поклоняются, люди толковые ею занимаются, о, это весьма знатная придворная дама
– Как же ее зовут?
Что ответил спутник Критило и что это было за чудище, о том расскажет следующий кризис.
Кризис III. Правда родит
Захворал однажды человек – недугом от себя самого: открылся у него пагубный жар вожделений, со дня на день росли и усиливались неуемные страсти, одолевала острая боль обид и досад. А там пропал аппетит ко всему доброму, и в пульсе добродетели появились перебои; горело нутро от дурных страстей, конечности же окоченели для благих дел; бесился он от жажды, внушаемой жадностью, корчился от горечи злоречия, а для правды язык был сухим – все симптомы смертные. Когда очутился человек в такой беде, ему, сказывают, прислало своих лекарей Небо, а Мир – своих. Лекари были весьма различны, методы лечения противоположны: лекари Неба вкусам больного не потакали, мирские же во всем ублажали; и вышло, что первые стали ему столь же ненавистны, сколь последние приятны Множество прекрасных лекарств прописали горние лекари, лекари же земные – ни единого, говоря так:
– Э, прописать рецепт, не прописать рецепт – учиться надобно одинаково долго.
Небесные ссылались на поучительные тексты, земные ни на что не ссылались, приговаривая:
– Кому добрые тексты, кому сдобное тесто.
– Будь воздержан, – говорили одни.
– Ешь и пей вволю, – говорили другие.
– Прими рвотное против похоти, очень помогает.
– Не делай этого, только нутро растревожишь и удовольствие испортишь
– Дать ему от вожделений послабляющее.
– Ни в коем случае! Изрядную дозу утех, дабы освежить кровь.
– Диета, диета! – твердили первые.
– Лакомства, лакомства! – возражали другие, и больному это очень нравилось.
– Сделай клизму, – советовали небесные, – тогда мы доберемся до корней болезни и изгоним порочный гумор, взявший верх над другими.
– И не думай! – возражали мирские. – Нет, нет, делай только приятное, развлекайся и веселись.
Слыша столь различные мнения, больной говорил:
– Буду придерживаться афоризма. «Если из четырех врачей трое пропишут клизму, а один нет, не делай клизмы».
Лекари небесные возражали:
– Но есть и другой афоризм: «Если из четырех врачей трое не велят отворять кровь, а один велит, пусти себе кровь». Ты должен немедленно пустить себе кровь, причем из жилы сундучной – и не жилиться, чужое возвращая.
– Нет, нет, – заявляли другие, – это его обессилит, с ног свалит.
А больной поддакивал:
– Да, да! Как мало ценят они мою кровь! Только и знают, что из нас, дураков, соки выжимать.
– Не почивай во зле, – советовали одни.
– Отдыхай и покойся в нем, – говорили другие.
Когда небесные лекари убедились, что ни одно из прописанных ими лекарств не применяется и что больной мчится на почтовых к могиле, они пришли к нему и со всей прямотой объявили, что он скоро умрет. Но больной и тут не образумился; кликнув слугу, он спросил:
– Эй, ты! Лекарям заплатили?
– Нет, хозяин.
– То-то они и ставят на мне крест. Заплатить и выпроводить.
Второе исполнили. Посему добродетели удалились, а пороки остались; человек в них погряз и не он их, а они его быстро доконали; скончался человек от пороков, и схоронили его в земле, да поглубже.
Сию притчу повседневной жизни рассказал Критило некий муж, насчитывавший тыщу веков.
– О, как это верно! – говорил Критило. – Да, пороки не исцеляют, но убивают, только добродетели лечат! Не изгонишь алчность накопительством, чревоугодие лакомствами, похоть скотскими утехами, жажду напитками, честолюбие должностями да титулами – напротив, только жиреют и со дня на день крепнут. Потому-то гнусное Винопитие и сумело сотворить сие болото пороков. Да каких гадких, каких омерзительных! Но скажи, вон тот, что ко мне приблизился и хотел привязаться, тот, от которого я с трудом отбился, это что за порок?
– О, самый странный, но и самый распространенный; и чем любезней, тем подлей.
– Как же звать это чудовище?
– Зачем звать? Его и так все знают, даже восхваляют и, несмотря на наглость, радушно встречают. Повсюду суется, всюду мутит. Во дворцах ему открыты все входы-выходы, обиталище его в столицах.
– Теперь еще меньше понимаю, ума не приложу, что это, хотя знаю, таких всюду много, а в столицах они кишмя-кишат.
– Ну, так скажу тебе, что это была начальница их всех, завлекательная Химера. О, пагуба нашего времени! О, всеобщий порок! О, чума века! Моднейшая нелепость! – воскликнул новый спутник.
– Потому-то я, лишь увидел ее близко, – сказал Критило, – произнес заклятье. О. чудище столичное! Зачем я тебе? Чур меня, ступай в пошлый свой Вавилон, где тысячи дурней живут с тобою и тобою: там все – ложь, обман, мошенничество, плутни, выдумки и химеры. Чур меня, ступай к тем, кто мнит о себе, к призракам, лишенным сути и напичканным наглостью, чуждым знаний и набитым фантазиями; там все – сплошное самомнение, безумие, напыщенность, помпа и химеры. Ступай к угодливым, фальшивым, бесстыжим льстецам, что всех восхваляют и всегда лгут;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204