«Правду! Верните Правду!» Задача нелегкая, даже, казалось, неразрешимая, – не находилось человека, который бы пожелал быть первым: ну кто первый скажет правду! Большую награду сулили тому, кто вызовется сказать первую правду, но охотников не было, никто не хотел начать. Разные средства предлагали, разные мнения высказывали, ничто не помогало. «Чтобы Правду вернуть, должна она проникнуть в человеческую грудь и укорениться в сердце. Но как это сделать?» Политики полагали сие невозможным и говорили: «Откуда начать? С Италии – просто смешно; с Франции – пустое дело; с Англии – и пробовать нечего; с– Испании – еще куда ни шло, но тоже трудно». Наконец, после многих заседаний и совещаний, решено было приправить правду изрядной толикой сахару, дабы скрыть ее горечь, и надушить амброй, дабы убить резкий запах, ею испускаемый. И вот этаким манером сдобренную да подслащенную, в чаше из золота (не из стекла, боже упаси, чтобы не просвечивала!), стали ее подносить всем смертным, убеждая, что это снадобье вкуснейшее, напиток драгоценный, из самого Китая и даже еще более дальних стран привезенный, более дорогой, чем шоколад или чай, или шербет, – -чтобы хоть из тщеславия люди выпили. Предлагали всем по порядку. Сперва пришли к государям, дабы они примером своим воодушевили прочих и весь мир пришел бы в порядок; но монархи, едва лизнув, ощутили горечь (пять чувств у них развиты весьма тонко, особливо слух и нюх), и начало их тошнить. Кое-кто, проглотив одну каплю, стал плеваться, плюется и посейчас. Все, отведав, говорили: «Ух, какая горькая!» А им отвечали: «Это Правда». Затем перешли к ученым. «Уж эти-то согласятся, – говорили, – ведь они всю жизнь ее ищут». Но и ученые, лишь попробовав, тотчас от себя отстранили – хватит-де им истины теоретической, а практическая им ни к чему; истину они приемлют в размышлении, не в житейском обхождении. «Пойдем к старикам и к подросткам, они правду любят». Куда там! Только ощутив ее вкус, те сжали губы и стиснули зубы. «Меня ею кормить? Нет, нет, дайте другому, дайте соседу». Угостили ремесленников – никакого успеха. Мы, говорили ремесленники, через четыре дня с голоду околеем, коли ее в рот возьмем. Особенно же портные отбрыкивались. Купцы и видеть ее не желали – в лавках у них темнота, сундуки их не любят света. Придворные слышать ее не могли. Ни одна женщина отведать не хотела. «Подальше ее! – говорили они. – Женщина без хитрости, кошелек без наличности». Так обошли все сословия, людей всех занятий, и не нашлось человека, который бы пожелал посмотреть Правде в глаза. Наконец решили попытать счастья с детьми, дать им правду всосать с материнским молоком, чтобы к ней привыкли; брать пришлось самых крохотных, а те, что чуть побольше, уже разбирались и отворачивались от правды, беря пример с родителей. Еще обратились к безумцам безнадежным, дуракам беспросветным – и те выпили. Младенцев обманул первый сладкий глоток; дураки ничего не поняли, к чаше присосались, пока не выпили до дна, наполнили брюхо правдой и тут же начали ее отрыгивать; горька, не горька, все равно выкладывают; колет или не колет, выпаливают; одни ее говорят, другие кричат. Дай бог, чтобы они не знали ее, а знают, тут же выбалтывают. Дети и безумные – вот кто ныне в свите этой королевы, вот ее придворные и приверженцы.
Странники уже находились близ города, со всех сторон открытого. Виднелись его улицы – свободные, широкие, прямые, без поворотов, изгибов, без перекрестков, но из каждой был выход. Дома все стеклянные – -двери настежь, окна распахнуты; ни предательских жалюзи, ни кровель укрывательских. Небо тоже ясное и чистое, ни облачка, затаившего непогоду, – весь небосвод прозрачен.
– Как отличается сия область, – восторгался Критило, – от всего остального мира!
– Но столица ее, право же, нестоящая! – говорил Андренио.
А Угадчик ему:
– Потому и утверждал некто, что величайшей столицей доныне был Вавилон, – не в обиду победоносному Риму с его шестью миллионами жителей и китайскому Пекину, городу, в центре коего если станешь на возвышение, видишь только дома, дома, дома, – так там ровна поверхность полушария.
Они уже собирались войти, когда заметили, что многие, притом люди важные, прежде чем вступить в город, проделывали нечно необычное – законопачивали себе уши ватой. И мало того, обеими руками еще затыкали, да покрепче.
– Что это значит? – спросил Критило. – Видимо, Правда им не очень по вкусу?
– А ведь ничего другого они здесь не найдут, – заметил Угадчик.
– Так для чего тогда эта предосторожность?
– Тут своя большая тайна, – сказал один из затыкавших уши, услышав его вопрос.
– И даже большое коварство, – возразил другой, – ежели это делается из хитрости.
– Нет тут никакой хитрости!
Тут завязался между ними двумя горячий спор.
– Упрямиться свойственно глупцам, – говорил первый.
– А спорить – людям разумным, – возразил второй.
– Я утверждаю, что правда – самое сладкое, что есть в мире.
– А я говорю, самое горькое.
– Дети любят сладкое, а они ведь говорят правду – значит, она сладка.
– Государи не терпят горького, а они правду выплевывают, значит, она горька. Только безумец ее говорит.
– И только мудрец слушает.
– Она не политична – горда да скучна.
– Зато как злато драгоценна.
– Плохо одета.
– – Причуда красавицы!
– Все ее гонят.
– Зато всем творит добро.
Так они спорили, каждый держался своей крайности, а середины не находили. Но вот Угадчик, найдя ее, сказал:
– Друзья, поменьше шума, побольше разума. Разберитесь в текстах, тогда установите права. Знайте, что правда в устах сладка, но на слух горька; нет ничего приятней, чем высказать ее, но выслушивать – ничего нет горше. Штука, видите ли, не в том, чтобы правду говорить, а в том, чтобы ее слушать. Поглядите сами: бормотать правду – любимое развле-ченье стариков, занимаются этим дни и ночи, страсть как любят ее говорить, но не любят, чтобы им ее говорили. Короче – правда активная весьма приятна, но пассивную я назвал бы квинтэссенцией противного. Иначе говоря, мы любим ее, когда злословим, но не любим в горьких для себя истинах.
Пошли они вперед по прямым улицам, да только Андренио на каждом шагу спотыкался и то и дело пугался: увидит младенца, вздрогнет, заметит юродивого, обомлеет. Повидали они там, услыхали немало невиданного и неслыханного, людей, каких никогда не встречали и не знавали. Там кашли они «да» – которое «да», и «нет», которое «нет», – уж какие старые слова, а в жизни им не попадались; там встретился им Человек Слова, доселе почти им неизвестный, смотрели и глазам своим не верили, как и на Человека-Правдивого-И-Честного, на Поговорим-Начистоту, на Во-Всем-Точность-И-Честность, на Правду-И-Мавру-Скажу – персонажи почти сказочные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204