Ведь жизнь не что иное как наслаждение благами и умение их достигать – блага природы, равно как и искусства, – благочинно, благопристойно и умеренно. Я не согласен, что лишать человека всего означает совершенствовать его – нет, это полное его уничтожение. К чему тогда совершенства? К чему различные занятия? Для чего создал Верховный Мастер такое разнообразие вещей, столь прекрасных и совершенных? К чему тогда доброе, полезное и приятное? Ежели бы нам запретили непристойное и дозволили подобающее – куда ни шло, но стричь под одну гребенку и доброе и злое, вот, право же, странная причуда! Посему я бы сказал так (понимаю, что в ученом споре это звучит необычно, но в затруднительном положении надо смело идти на приступ), итак, я говорю: счастливым и блаженным можно назвать того, кто полагает, что счастлив, и напротив, несчастливым будет тот, кто полагает себя несчастливым, сколько бы разных благ и приятностей ни окружало его; я хочу сказать, что жить – значит, жить с удовольствием, что лишь довольные живут. Какая радость человеку обладать многими и ценными благами, ежели он их не замечает и даже мнит несчастьями? И напротив, пусть у другого нет ничего, но ежели он доволен, этого довольно. А довольство – это жизнь; и жизнь в удовольствии – истинное блаженство. Тут уж все пришли в восхищение и зашумели:
– Вот это называется попасть в мишень, вот окончательное решение трудного спора.
Так каждый раз казалось, что найдено, наконец, истинное решение и больше уже нечего спорить. Возможно, и последний приговор был бы всеми одобрен, не возрази против него остроумный Акилини, сей орел , вернее, сладкогласный лебедь, сказав:
– Погодите, господа, позвольте заметить, что лишь дуракам свойственно быть довольными своей жизнью; самодовольство – блаженный удел глупцов. «Счастливец!» – заметил знаменитый Буонарроти художнику, любовавшемуся своей мазней. «А меня вот, что ни нарисую, никак не удовлетворяет». Что до меня, я всегда восхищаюсь прекрасным словцом Данте, истинно названного Алигьери за его крылатый ум ; сколько глубины в остроумном ответе, который он дал в дни карнавала, когда Медичи , великий его патрон и меценат, послал отыскать его среди ряженых и, дабы слуги могли узнать Данте в толпе масок, велел у всех спрашивать: «Кто знает, что есть добро?» Никто ответить не мог, но когда подошли к Данте и спросили: «Chi sa dal bene?» , он мгновенно ответил: «Chi sa dal male» . Тут ему сразу сказали, «Ты – Данте». О, великая мысль! Лишь тот знает, что есть добро, кто знает, что есть зло. Наслаждаться едой может только голодный, а питьем – жаждущий; сладок сон истомленному бессонницей, и отдых – усталому. Изобилие мирной жизни оценят те, кто испытал бедствия войны; кто был нищим, умеет радоваться богатству; кто был узником, наслаждаться свободой; потерпевший кораблекрушение радуется гавани, изгнанники – родине, и кто знал горе – счастью. Поглядите сами, сколь многие не умеют ценить благо, ибо не ведали худа. Итак, я скажу: счастлив тот, кто был несчастлив.
И это рассуждение весьма понравилось, но возразить на него вызвался Маркарди, доказывая, что не может быть счастьем то, что предполагает обязательным несчастье, и истинной радостью т.о, что следует за горем.
– Выходит, зло должно идти впереди, горести предшествовать радостям? Но это счастье не полное, а половинное, это счастье в сравнении с несчастьем. И кто пожелает обрести блаженство таким путем? Нет, я держусь иного мнения и в согласии со многими мудрецами принимаю максиму, что нет ни счастья, ни несчастья, ни блаженства, ни горя, а есть лишь благоразумие или неблагоразумие. Посему я утверждаю: блаженство человека в том, чтобы быть благоразумным, а несчастье – в том, что он неблагоразумен. Мудрый не страшится судьбы, нет, он властвует над нею, он повелевает звездами, он стоит так высоко, что ни от чего не зависит. Ничто ему не повредит, ежели сам себе зла не причинит. И в заключение скажу: где все полно благоразумия, там нет места несчастью.
Слушатели благодушные одобрительно качали головой, словно хлебнув глоток доброго вина, и даже любители критиковать заметили:
– Хорошо сказано!
Но тут всех словно бы окатил – не вином, но холодной водой, – причудливый Каприато , сказав:
– Ну, кто когда-либо видел мудреца довольным? Ведь меланхолия – пища разумных! Посему испанцев, которые слывут сдержанными и благоразумными, другие народы называют мрачными и суровыми, а французы, напротив, веселы, всегда пляшут и скачут. Чем больше мы знаем, тем лучше видим зло и понимаем, как много нам недостает для счастья. Разумный острее чувствует превратности судьбы, глубокий ум сильнее впечатляют невзгоды. Капли зла для него достаточно, чтобы отравить любое удовольствие, и, мало того, что многознающим обычно не везет, их знания еще усугубляют недовольство жизнью. Так что не ищите веселья на лице мудреца, зато найдете смех на лице безумца.
Лишь выговорил он это последнее слово, как с места вскочил безумец, всем хорошо известный, кого мудрый посол держал при себе как источник знаний и даже высоких истин. Гримасничая и кривляясь, он с громким хохотом сказал послу:
– Право же, хозяин, все эти ваши мудрецы – изрядные дураки; они, я вижу, хотят найти на земле то, что есть только там, на небе.
И, выпалив это, одним залпом разрешив спор, он выбежал из зала.
– Довольно спорить, – признались все, – вот и пришлось нам выслушать истину от дурака.
И в подтверждение его слов Маркарди сказал так:
– Да, господа, на небе все – блаженство; в аду все – несчастье. На земле же, на этой средине меж двух крайностей, есть и то и другое: горе перемешано со счастьем, беды чередуются с радостями; где отступит веселье, туда ступит нога печали. За добрыми вестями идут дурные; луна, могучая правительница подлунной, то прибывает, то убывает; за удачей следует невезение, почему и устрашился Филипп Македонский , получив три радостных известия кряду. Сказал же мудрец: время смеяться и время плакать . Нынче день хмурый, завтра погожий, море то спокойно, то бурно; за худой войной добрый мир; стало быть, нет чистых радостей, только разбавленные, такими и пьем их все мы. Не тщитесь найти блаженство в жизни сей, в непрестанной сей борьбе на лице земли. Нет здесь блаженства – и поделом! Ведь даже и так, когда все полно горестей, когда жизнь нашу осаждают беды, никакой силой не оторвешь людей от лона подлой сей кормилицы, пренебрегают они объятьями небесной матери, царицы нашей. А кабы все вокруг было удовольствием и наслаждением, радостью и блаженством?
Выслушав сие, оба наших странника, Критило и Андренио, уразумели истину, с ними и все вокруг. А придворный добавил:
– Напрасно, о, странники по миру, путники по жизни, утруждаете вы себя от колыбели до могилы поисками воображаемой вашей Фелисинды, той, что один зовет супругой, а другой – матерью;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
– Вот это называется попасть в мишень, вот окончательное решение трудного спора.
Так каждый раз казалось, что найдено, наконец, истинное решение и больше уже нечего спорить. Возможно, и последний приговор был бы всеми одобрен, не возрази против него остроумный Акилини, сей орел , вернее, сладкогласный лебедь, сказав:
– Погодите, господа, позвольте заметить, что лишь дуракам свойственно быть довольными своей жизнью; самодовольство – блаженный удел глупцов. «Счастливец!» – заметил знаменитый Буонарроти художнику, любовавшемуся своей мазней. «А меня вот, что ни нарисую, никак не удовлетворяет». Что до меня, я всегда восхищаюсь прекрасным словцом Данте, истинно названного Алигьери за его крылатый ум ; сколько глубины в остроумном ответе, который он дал в дни карнавала, когда Медичи , великий его патрон и меценат, послал отыскать его среди ряженых и, дабы слуги могли узнать Данте в толпе масок, велел у всех спрашивать: «Кто знает, что есть добро?» Никто ответить не мог, но когда подошли к Данте и спросили: «Chi sa dal bene?» , он мгновенно ответил: «Chi sa dal male» . Тут ему сразу сказали, «Ты – Данте». О, великая мысль! Лишь тот знает, что есть добро, кто знает, что есть зло. Наслаждаться едой может только голодный, а питьем – жаждущий; сладок сон истомленному бессонницей, и отдых – усталому. Изобилие мирной жизни оценят те, кто испытал бедствия войны; кто был нищим, умеет радоваться богатству; кто был узником, наслаждаться свободой; потерпевший кораблекрушение радуется гавани, изгнанники – родине, и кто знал горе – счастью. Поглядите сами, сколь многие не умеют ценить благо, ибо не ведали худа. Итак, я скажу: счастлив тот, кто был несчастлив.
И это рассуждение весьма понравилось, но возразить на него вызвался Маркарди, доказывая, что не может быть счастьем то, что предполагает обязательным несчастье, и истинной радостью т.о, что следует за горем.
– Выходит, зло должно идти впереди, горести предшествовать радостям? Но это счастье не полное, а половинное, это счастье в сравнении с несчастьем. И кто пожелает обрести блаженство таким путем? Нет, я держусь иного мнения и в согласии со многими мудрецами принимаю максиму, что нет ни счастья, ни несчастья, ни блаженства, ни горя, а есть лишь благоразумие или неблагоразумие. Посему я утверждаю: блаженство человека в том, чтобы быть благоразумным, а несчастье – в том, что он неблагоразумен. Мудрый не страшится судьбы, нет, он властвует над нею, он повелевает звездами, он стоит так высоко, что ни от чего не зависит. Ничто ему не повредит, ежели сам себе зла не причинит. И в заключение скажу: где все полно благоразумия, там нет места несчастью.
Слушатели благодушные одобрительно качали головой, словно хлебнув глоток доброго вина, и даже любители критиковать заметили:
– Хорошо сказано!
Но тут всех словно бы окатил – не вином, но холодной водой, – причудливый Каприато , сказав:
– Ну, кто когда-либо видел мудреца довольным? Ведь меланхолия – пища разумных! Посему испанцев, которые слывут сдержанными и благоразумными, другие народы называют мрачными и суровыми, а французы, напротив, веселы, всегда пляшут и скачут. Чем больше мы знаем, тем лучше видим зло и понимаем, как много нам недостает для счастья. Разумный острее чувствует превратности судьбы, глубокий ум сильнее впечатляют невзгоды. Капли зла для него достаточно, чтобы отравить любое удовольствие, и, мало того, что многознающим обычно не везет, их знания еще усугубляют недовольство жизнью. Так что не ищите веселья на лице мудреца, зато найдете смех на лице безумца.
Лишь выговорил он это последнее слово, как с места вскочил безумец, всем хорошо известный, кого мудрый посол держал при себе как источник знаний и даже высоких истин. Гримасничая и кривляясь, он с громким хохотом сказал послу:
– Право же, хозяин, все эти ваши мудрецы – изрядные дураки; они, я вижу, хотят найти на земле то, что есть только там, на небе.
И, выпалив это, одним залпом разрешив спор, он выбежал из зала.
– Довольно спорить, – признались все, – вот и пришлось нам выслушать истину от дурака.
И в подтверждение его слов Маркарди сказал так:
– Да, господа, на небе все – блаженство; в аду все – несчастье. На земле же, на этой средине меж двух крайностей, есть и то и другое: горе перемешано со счастьем, беды чередуются с радостями; где отступит веселье, туда ступит нога печали. За добрыми вестями идут дурные; луна, могучая правительница подлунной, то прибывает, то убывает; за удачей следует невезение, почему и устрашился Филипп Македонский , получив три радостных известия кряду. Сказал же мудрец: время смеяться и время плакать . Нынче день хмурый, завтра погожий, море то спокойно, то бурно; за худой войной добрый мир; стало быть, нет чистых радостей, только разбавленные, такими и пьем их все мы. Не тщитесь найти блаженство в жизни сей, в непрестанной сей борьбе на лице земли. Нет здесь блаженства – и поделом! Ведь даже и так, когда все полно горестей, когда жизнь нашу осаждают беды, никакой силой не оторвешь людей от лона подлой сей кормилицы, пренебрегают они объятьями небесной матери, царицы нашей. А кабы все вокруг было удовольствием и наслаждением, радостью и блаженством?
Выслушав сие, оба наших странника, Критило и Андренио, уразумели истину, с ними и все вокруг. А придворный добавил:
– Напрасно, о, странники по миру, путники по жизни, утруждаете вы себя от колыбели до могилы поисками воображаемой вашей Фелисинды, той, что один зовет супругой, а другой – матерью;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204