счастье – из тех благ, которых, мнится нам. в мире полно, а на деле пустым пусто.
И вот услыхали, как убеждают одного простить врагу, угомониться, но тот отвечает:
– А честь?
Другого – бросить любовницу, оставить многолетнее распутство, а он:
– Теперь уже для чести зазорно.
Сквернослова – не ругаться, не клясться, а он:
– А в чем тогда будет моя честь?
Мота – о завтрашнем дне подумать, денег-то на считанные дни осталось
– Честь не позволяет.
– Эй вы, племя Варравино, – сказал Мом, – в чем же ваша честь, хотел бы я знать?!
А рядом:
– И на чем только твоя честь держится?
И в ответ:
– У тебя-то самого – на чем?
А Мом:
– Гляди, гляди, глядите все, на чем она у вас держится!
Родовитый, кичась, говорил, что честь у него древняя, от прапрадедов, их подвиги его питают.
– Сударь мой, – сказал Мом, – такая честь дурно пахнет, протухла малость, поищи другую, посвежей. Невелика цена чести старинной, коль бесчестье свежо. Вот в одежды предков вы не одеваетесь, это не принято, не выходите на люди с гульфиком вашего дедушки – засмеют; так не тщитесь честью предков дух свой украсить, ищите чести новой, в новых подвигах.
Сказал кто-то нашим странникам, что честь они найдут в богатстве.
– Э нет, – сказал Мом, – честь да барыш в одной суме не вместишь.
Направились потом в обитель знаменитых и прославленных, но застали их спящими. Встретили дворянина недавнего, выдававшего себя за родовитого, и сказали:
– Вот кто наверняка все знает про честь.
Встречный пыхтел и кряхтел, словно на плечах нес вселенную. Вздохи и стоны сотрясали его грудь.
– Что с беднягой? – спросил Андренио. – Чего он так упарился?
– А разве, – сказал Мом, – не видишь ты на плечах у него точечку, пунктик этакий? Оттого и мучается.
– Нет, вы посмотрите, – сказал Андренио, – на этого Атланта, подпирающего плечами небосвод! На Геркулеса, несущего бремя мировой империи!
– Знайте же, – объяснил Мом, – из-за этого пунктика потом обливаются и, бывает, надрываются; чтобы сберечь этот чирий, благоприобретенный или пожалованный, всю жизнь кряхтят, силы слабеют, тяготы прибавляются, расходы растут, имущество тает – только бы со своим пунктиком не расстаться.
– Хотите найти честь? – сказал некто. – Она в хвосте, что за нею тянется.
– Раз по земле тянется, грязью запачкается, – заметил Критило.
– А я утверждаю – в хвосте-то самая честь и есть.
– Ну нет, – выскочил Мом. – Я скажу иначе: честь за собой тянет хвост, и клятый этот гонор многих петлей затянул. О, сколько таких, что запутались в цепях и в юбках своих жен, в ливреях слуг, и чем чести больше, тем горше! Они говорят: делают, что должны; я же скажу: они должны за то, что делают, – – пусть подтвердят купец, портной и челядь.
Многие исходили тяжкими вздохами, даже желчью.
– Этим всего хуже, – сказал Андренио.
– Да, но ежели есть где-нибудь честь, – сказал Мом, – так это в них.
– Почему?
– Потому что от чести чуть не лопаются.
– Дорого же обходится треклятый гонор!
– А самое скверное, что когда, как им кажется, обрели гонор, тогда-то его меньше всего, а нередко лишаются и имущества и жизни.
– Не трудитесь зря, – сказал один, – честь вам в жизни не обресть, только в смерти.
– Как это – в смерти?
– Очень просто. День смерти – день чествованья, стоит умереть, все воздают честь.
– Как остроумно! – сказал Андренио. – В мешке, прахом набитом, – где там честь! Дорого же обходится она, коль цена за нее – смерть; а раз мертвец – прах, ничто, стало быть, и его честь – ничто.
– Вот так дела! – заметил Критило. – Никак не найдем Гонории в ее же столице, нет чести в столь многолюдном граде.
– Честь и большой город, – сказал Мом, – плохо ладят. В прежние времена еще можно было в городах сыскать честь, но теперь она оттуда изгнана. И в этом граде, верьте, все доброе исчезло в день, когда выдворили мужа, достойного вечной хвалы и славы, кого все чтили за прямодушие и благоразумие; о, горе! – выходил из одних ворот, а в другие, – вот беда! – уже входили всяческие непотребства.
– Кто ж он был, – спросили странники, – сей почтенный и достохвальный муж?
– Правитель сего града, даже говорят – сын самой королевы Гонории. После Ликурга не было ему равного, и после республики Платоновой – другой, столь благоустроенной, как эта; за время его правления здесь не ведали пороков, не слыхали о бесчинствах, не видали злодея или негодяя – его боялись больше, чем самого правителя Арагона . Уважение к нему было сильнее, чем закон, его укор страшнее, чем два столба с перекладиной. Как скоро его не стало, всему пришел конец.
– Скажи же нам, кто был сей славный, достопочтенный муж.
– Да, он и впрямь был славен, и мне странно, что вы еще не догадались, о ком речь. То был разумный, прозорливый, грозный «Что-Скажут?». Все его знали, и даже государи уважали и побаивались. «Что скажут, – говорили они, – ежели я, государь, кому надлежит быть зерцалом чести и улучшать нравы, стану для них позорищем и губителем?» – «Что скажут, – говорил вельможа, – ежели пренебрегу своими обязанностями – а их так много! – окажусь недостоин знаменитых предков, что обязывают меня к подвигам, а я устремлюсь к подлостям?» – «А обо мне что скажут, – говорил судья, – ежели я, чей долг блюсти справедливость, нарушу ее, стану преступником? Не бывать тому!» Честная жена, к нечестью соблазняемая, тоже вспоминала о нем: «Что скажут, ежели я, добронравная супруга, из Пенелопы стану Еленой, отплачу мужу за доброе обхождение дурным поведением? Боже меня упаси от такой низости!» Скромная дева, в уединенном своем вертограде, блюла себя, говоря: «Чтобы я, душистый цветок, принесла гадкий плод? Мне, розе, – от позора краснеть? В окно себя на показ выставлять? Язык распускать, пищу для языков давать? О нет, нет!»– – «Что скажут, – говорила вдова, – когда так скоро променяю реквием на аллилуйя? Лишь умер супруг, явился друг, от дождя слез сорняки похоти». – «Что скажут, – говорил солдат, – об испанце, который среди галльских петухов показал себя мокрой курицей?» – «Что скажут обо мне с моими познаниями, – говорил ученый, – коль ученик Минервы станет жалким рабом Венеры?» – «Что скажут молодые?» – говорил старик. «Что скажут старики?» – говорил молодой. «Что скажут соседи?» – говорил порядочный человек. И вот – все себя блюли. «Что сказали бы мои соперники?» – говорил рассудительный. – «То-то настал бы для них радостный день, для меня – горестная ночь!» – «Что сказали бы подчиненные?» – говорил начальник. «Что сказал бы начальник?» – говорили подчиненные. И вот – правителя боялись и уважали, все шло ладно и складно. Не стало его, не стало и добра. Все пошло прахом.
– Но что же случилось с суровым сим Катоном, со строгим сим Ликургом?
– Что случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
И вот услыхали, как убеждают одного простить врагу, угомониться, но тот отвечает:
– А честь?
Другого – бросить любовницу, оставить многолетнее распутство, а он:
– Теперь уже для чести зазорно.
Сквернослова – не ругаться, не клясться, а он:
– А в чем тогда будет моя честь?
Мота – о завтрашнем дне подумать, денег-то на считанные дни осталось
– Честь не позволяет.
– Эй вы, племя Варравино, – сказал Мом, – в чем же ваша честь, хотел бы я знать?!
А рядом:
– И на чем только твоя честь держится?
И в ответ:
– У тебя-то самого – на чем?
А Мом:
– Гляди, гляди, глядите все, на чем она у вас держится!
Родовитый, кичась, говорил, что честь у него древняя, от прапрадедов, их подвиги его питают.
– Сударь мой, – сказал Мом, – такая честь дурно пахнет, протухла малость, поищи другую, посвежей. Невелика цена чести старинной, коль бесчестье свежо. Вот в одежды предков вы не одеваетесь, это не принято, не выходите на люди с гульфиком вашего дедушки – засмеют; так не тщитесь честью предков дух свой украсить, ищите чести новой, в новых подвигах.
Сказал кто-то нашим странникам, что честь они найдут в богатстве.
– Э нет, – сказал Мом, – честь да барыш в одной суме не вместишь.
Направились потом в обитель знаменитых и прославленных, но застали их спящими. Встретили дворянина недавнего, выдававшего себя за родовитого, и сказали:
– Вот кто наверняка все знает про честь.
Встречный пыхтел и кряхтел, словно на плечах нес вселенную. Вздохи и стоны сотрясали его грудь.
– Что с беднягой? – спросил Андренио. – Чего он так упарился?
– А разве, – сказал Мом, – не видишь ты на плечах у него точечку, пунктик этакий? Оттого и мучается.
– Нет, вы посмотрите, – сказал Андренио, – на этого Атланта, подпирающего плечами небосвод! На Геркулеса, несущего бремя мировой империи!
– Знайте же, – объяснил Мом, – из-за этого пунктика потом обливаются и, бывает, надрываются; чтобы сберечь этот чирий, благоприобретенный или пожалованный, всю жизнь кряхтят, силы слабеют, тяготы прибавляются, расходы растут, имущество тает – только бы со своим пунктиком не расстаться.
– Хотите найти честь? – сказал некто. – Она в хвосте, что за нею тянется.
– Раз по земле тянется, грязью запачкается, – заметил Критило.
– А я утверждаю – в хвосте-то самая честь и есть.
– Ну нет, – выскочил Мом. – Я скажу иначе: честь за собой тянет хвост, и клятый этот гонор многих петлей затянул. О, сколько таких, что запутались в цепях и в юбках своих жен, в ливреях слуг, и чем чести больше, тем горше! Они говорят: делают, что должны; я же скажу: они должны за то, что делают, – – пусть подтвердят купец, портной и челядь.
Многие исходили тяжкими вздохами, даже желчью.
– Этим всего хуже, – сказал Андренио.
– Да, но ежели есть где-нибудь честь, – сказал Мом, – так это в них.
– Почему?
– Потому что от чести чуть не лопаются.
– Дорого же обходится треклятый гонор!
– А самое скверное, что когда, как им кажется, обрели гонор, тогда-то его меньше всего, а нередко лишаются и имущества и жизни.
– Не трудитесь зря, – сказал один, – честь вам в жизни не обресть, только в смерти.
– Как это – в смерти?
– Очень просто. День смерти – день чествованья, стоит умереть, все воздают честь.
– Как остроумно! – сказал Андренио. – В мешке, прахом набитом, – где там честь! Дорого же обходится она, коль цена за нее – смерть; а раз мертвец – прах, ничто, стало быть, и его честь – ничто.
– Вот так дела! – заметил Критило. – Никак не найдем Гонории в ее же столице, нет чести в столь многолюдном граде.
– Честь и большой город, – сказал Мом, – плохо ладят. В прежние времена еще можно было в городах сыскать честь, но теперь она оттуда изгнана. И в этом граде, верьте, все доброе исчезло в день, когда выдворили мужа, достойного вечной хвалы и славы, кого все чтили за прямодушие и благоразумие; о, горе! – выходил из одних ворот, а в другие, – вот беда! – уже входили всяческие непотребства.
– Кто ж он был, – спросили странники, – сей почтенный и достохвальный муж?
– Правитель сего града, даже говорят – сын самой королевы Гонории. После Ликурга не было ему равного, и после республики Платоновой – другой, столь благоустроенной, как эта; за время его правления здесь не ведали пороков, не слыхали о бесчинствах, не видали злодея или негодяя – его боялись больше, чем самого правителя Арагона . Уважение к нему было сильнее, чем закон, его укор страшнее, чем два столба с перекладиной. Как скоро его не стало, всему пришел конец.
– Скажи же нам, кто был сей славный, достопочтенный муж.
– Да, он и впрямь был славен, и мне странно, что вы еще не догадались, о ком речь. То был разумный, прозорливый, грозный «Что-Скажут?». Все его знали, и даже государи уважали и побаивались. «Что скажут, – говорили они, – ежели я, государь, кому надлежит быть зерцалом чести и улучшать нравы, стану для них позорищем и губителем?» – «Что скажут, – говорил вельможа, – ежели пренебрегу своими обязанностями – а их так много! – окажусь недостоин знаменитых предков, что обязывают меня к подвигам, а я устремлюсь к подлостям?» – «А обо мне что скажут, – говорил судья, – ежели я, чей долг блюсти справедливость, нарушу ее, стану преступником? Не бывать тому!» Честная жена, к нечестью соблазняемая, тоже вспоминала о нем: «Что скажут, ежели я, добронравная супруга, из Пенелопы стану Еленой, отплачу мужу за доброе обхождение дурным поведением? Боже меня упаси от такой низости!» Скромная дева, в уединенном своем вертограде, блюла себя, говоря: «Чтобы я, душистый цветок, принесла гадкий плод? Мне, розе, – от позора краснеть? В окно себя на показ выставлять? Язык распускать, пищу для языков давать? О нет, нет!»– – «Что скажут, – говорила вдова, – когда так скоро променяю реквием на аллилуйя? Лишь умер супруг, явился друг, от дождя слез сорняки похоти». – «Что скажут, – говорил солдат, – об испанце, который среди галльских петухов показал себя мокрой курицей?» – «Что скажут обо мне с моими познаниями, – говорил ученый, – коль ученик Минервы станет жалким рабом Венеры?» – «Что скажут молодые?» – говорил старик. «Что скажут старики?» – говорил молодой. «Что скажут соседи?» – говорил порядочный человек. И вот – все себя блюли. «Что сказали бы мои соперники?» – говорил рассудительный. – «То-то настал бы для них радостный день, для меня – горестная ночь!» – «Что сказали бы подчиненные?» – говорил начальник. «Что сказал бы начальник?» – говорили подчиненные. И вот – правителя боялись и уважали, все шло ладно и складно. Не стало его, не стало и добра. Все пошло прахом.
– Но что же случилось с суровым сим Катоном, со строгим сим Ликургом?
– Что случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204