«Чего там, этот тоже не страшен, вы просто глупышки». – «А вот теперь, – говорят, – мы встретили и впрямь страшного – когти, как ножи, огромная кудлатая грива». – «Это лев, но пугаться не надо, он не так страшен, как вам кажется». И вот, прибежали лисята очень довольные – видели, мол, не скота, не зверя, совсем не похожего на прежних; безоружный, кроткий, ласковый, улыбается. «Вот теперь, – сказала лиса, – надо бояться. Берегитесь его, дети мои, за сто лиг бегите». – «Почему ж? Ведь у него нет ни когтей, ни рогов, ни клыков». – «Зато есть лукавство. Это человек. Берегитесь его коварства». Так и ты берегись вон того, что сейчас проходит мимо нас, на кого все указывают пальцами, а за спиной строят ему рожи. Чудной это тип, говорят, сущий дьявол, а то и хуже. Кто идет с ним рядом, того продает и предает по семь раз на день. А вон тот, что то и дело подмигивает и за это прозван Лисом, – и по имени и по делам истый лис. Как нападет, держись! Да, здесь все себе на уме.
– Скажи-ка, в чем причина, – спросил Критило, – что тут держатся розно, не ходят вместе, друзей не имеют! Подобное видел как-то я на одной площади – немало горожан гуляло, но каждый в одиночку, опасаясь подойти к другому, заговорить.
– Что ж! – заметил Длинноносый. – Про них и сказано: «У каждого волка своя тропка».
Любопытно было глядеть, как встретились скряга с плутом; в одну минуту плут придумывал тысячи уловок, а скряга, хоть и знал его нрав, из алчности то и дело попадался. Вот смеху-то было, когда каждый из них говорил про другого: «Ох, и простак! Как легко его надуть!»
– Видишь вон того коротышку, сморчка этакого? Он – сама подозрительность. Что ни скажи, что ни сделай, все примечает. Плюгавому фальшивую кость не подбросишь.
– Но скажи, зачем попал сюда вон тот, что норовит сойти за глупца? А ведь говорят – глупец и есть тот, кто глупцом кажется, да еще половина тех, что глупцами не кажутся.
– Знай, он вовсе не глупец, но мастак глупцом прикидываться. Как и вон тот, что разыгрывает идиота. Куда хуже дурака настоящего дурак притворный.
Критило осведомился, не очутились ли они на венецианской бирже, или в кордовском аюнтамьенто , или – что самое страшное – на калатаюдской площади, где один чужестранец признался местному жителю, что его тут и купили и продали. «Недаром, видно, говорят, что самый большой глупец в Калатаюде умней, чем величайший умник в моем городе. Верно я сказал?» – «Конечно, нет», – отвечал горожанин. «Почему же нет?» – «Потому что в Калатаюде глупцов нет, а в вашем городе нет умных».
– Знай, что ты, можно сказать, здесь ничего еще не видел, – молвил спутник Критило, – ежели не видел здешних людей деловых.
И повел его к ним, советуя:
– Гляди в оба глаза, а лучше – во сто, и постарайся поскорей унести ноги.
Встретили они там одного дельца, другого. Подивился Критило хитрым приемам, тонким подходам, игра велась изощренная, ибо все были востроглазые и востроносые, пронырливые, проницательные и политичные.
А пока Критило там, пока его то покупают, то продают, поглядим на Андренио, который углубился в противоположный край, то бишь крайность, – все смертные впадают в крайности, и уменье жить состоит в том, чтобы найти середину. Очутился Андренио в стране благодушных, нисколько не похожих на тех, кого увидел Критило. Казалось, то люди другой породы – тихие, мирные, от них ни шуму на свете, ни переполоха на ярмарке. Одним из первых Андренио встретился Хуан Добрая-Душа, и хотя тот едва поздоровался, потому как забывал слова, они тут же сдружились. Подошел еще один, тоже Хуан, – здесь кругом были Хуаны Добряки, а там, где Критило, сплошь Педро Проныры.
– Кто это идет и улыбается?
– Это человек, о котором говорят, что доброта его губит, – погибший человек. А вот, другой, все твердит «добро, добро», все ему добро, и потому ни на что не годен. Премилые люди!
– Как просты в обращении! – удивлялся Андренио. – Даже не кланяются!
– Потому что не обманывают.
В это время к ним с приветствием подошел Бонкомпаньо . Его сопровождали Наилучшие-Пожелания и Всей-Душой-Ваш. Словечка «нет» они не знали, никогда ни о чем не спорили и, брякни один величайшую нелепость, остальные соглашались. Мир и покой царили в их обществе, Андренио даже усомнился – люди ли это из плоти и крови.
– Ты прав, что сомневаешься, – ответил ему Человек Слова, которого Андренио был рад встретить, как большую редкость, причем то был не француз, хотя француз – тоже человек слова. – Хочешь убедиться, погляди на этого разиню, дона Как-Бишь-Его де Марципан – кто ни пройдет, его ущипнет. А вот каноник Потачка, на все смотрит сквозь пальцы.
Увидели они человека, облепленного мухами.
– Это Медоуст!
Для начальства такие покладистые – сущий клад! Таких себе и ищут – головы восковые, куда захочешь, туда гнешь, и носы легко по ветру поворачивать.
Встретили тут Прекрасную-Душу; ни о ком не думал дурно и не верил, когда о ком-то говорили дурно.
– Слывет человеком прекрасным, а плоше его нет. Обо всех по себе судит. Хорош был бы мир, кабы все так судили!
Прекрасная-Душа шел рядом с Махоней, на которого все рукой махнули.
– А вот, смотри, толстяк – любо глядеть!
– Это знаменитый Лежебока – сон его не нарушит никакое происшествие, даже самое ужасное. Однажды его разбудили ночью, чтобы сообщить о злодеянии, потрясшем весь мир. «Убирайтесь! – сказал он слугам. – Не могли завтра сказать? Может, думали, что завтра никогда не наступит?»
Дивился Андренио и одежде Лежебоки, такой нынче не встретишь – без складок, без подкладок, без запазухи. Встретился ему также дон Друг-Всеобщий, а стало быть, ничей и никчемный, с большой компанией. – Вон тот, по правую руку, – Первый-Встречный; по левую – Послед-ний-Кому-Достается-Все; подальше – Потеряв-Кого-Выиграешь, рядом – Кого-Врагу-Пожелаю. Есть тут и Безотказный, у кого нет ничего своего – ни слова, ни дела. Есть и со всеми согласный дон Некто дель Ладно, антипод монсиньора Non li puo fare . Люди всеми любимые и живут много лет.
Так много, что Андренио осведомился – не это ли обитель бессмертных.
– Почему так думаешь? – спросил один.
– Потому что не вижу, чтобы кто-нибудь здесь убивался или с горя чахнул. Отчего им умирать!
– Зачем им умирать? Они и так мертвы.
– А по-моему, они-то умеют жить, о своем заботиться здоровье; все они – люди крепкие, печенку гневом не портят, желудок работает исправно, и пусть там другие живут скрепя сердце, для этих главное – здоровье сохранить да брюхо растить.
В обхождении были просты, без подковырок, никаких задних мыслей, что на уме, то на языке, душа на ладони, даже нараспашку; словом, не было здесь ни обманщиков, ни царедворцев, ни кордовцев. И хотя дело было в Италии – ни единого итальянца, разве кое-кто из Бергамо .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204