Качества свои все пересчитал и, хоть не больно-то сии годились для поводыря, слепая Фортуна взяла его в свой дом, а дом-то ее – весь мир. Тотчас принялся Обман все вверх дном переворачивать; с тех пор все делается не к месту и не ко времени. Ведет он Фортуну не туда, куда надо бы: захочет она посетить доброго, он тянет ее к злому, а то и к злодею; когда ей надо бы мчаться, он ее удерживает, а коль надо помедлить, она летит стрелой; он путает ее дела, подменяет ее дары; пожелает она наградить ученого, награда достается невежде; милости, предназначенные смельчаку, попадают трусу. Обман сбивает Фортуну с толку: забыв, что в какой руке, сыплет она радости и горести тем, кто их не заслужил; то грозится дубинкой попусту, то вслепую колотит добрых и доблестных; дает затрещину человеку разумному и подает руку мошеннику – потому-то мошенники ныне в силе. Сколько ударов нанесла зря! Одним махом сгубила дона Бальтасара де Суньига , когда он только начинал жить; прикончила герцога дель Инфантадо,маркиза де Антона и других им подобных, когда они всего более были нужны. Влепила пощечину бедности дону Луису де Гонгора , Агостиньо де Барбоза и другим мужам знаменитым. Даже когда хотела осыпать их милостями, и то промахнулась. А плут-поводырь оправдывался:
– Им бы жить во времена Льва Десятого или французского короля Франциска – нынешний-то век не для них.
Как жестоко обошелся он с маркизом де Торрекуза ! И еще ехидничал:
– Что бы мы делали без войны? Совсем бы про нее забыли.
Промахнулась Фортуна и тогда, когда пулей убила дона Мартина де Арагон , и как быстро ошибка эта дала себя знать! Собиралась надеть кардинальскую шапку на Аспилькуэта Наварро , который был бы украшением Священной Коллегии, а Обман хлоп ее по руке, шапка и упала наземь, и подобрал ее какой-то служка. А плут хохотал, приговаривая:
– Да с теми учеными мы бы и часу не продержались. Им достаточно их славы. А давать надо этим – они принимают наш дар со смирением и платят благодарностью.
Направилась Фортуна в Испанию наградить ее всяческими благами за благочестие – прежде она Испанию всегда жаловала, одарила ее обеими Индиями и многими другими странами и победами, – но тут прохвост толкнул Фортуну так сильно, что все блага, к удивлению всего мира, перелетели во Францию. Он же давай оправдываться тем, что в Испании, видите ли, не стало людей благоразумных, а во Франции – дерзновенных. Но, чтобы умерить ненависть, которую возбуждало его коварство, Обман все же даровал Венеции несколько побед над Оттоманской державой, причем одержала их Венеция одна, без Лиги , что весьма удивительно, но объясняется помощью Времени, которому уже надоело тащить на закорках оттоманскую удачу, достигаемую не уменьем, но грубой силой. Так Обман перепутал все дела и доли – счастье и несчастье доставались тем, кто меньше всего их заслужил. Наконец, не забывая о хитром своем замысле, он однажды вечером, когда Фортуна раздевала обоих сыновей – что она никому не доверяла, – подглядел, куда она кладет их одежду, а клала она кафтаны всегда отдельно, в разные места, чтоб не смешать. Обман прокрался в опочивальню и незаметно переложил кафтаны: одежду Добра на место одежды Зла, и наоборот. Утром Фортуна – а она не только слепая, но и рассеянная, – ничего не заметив, надела на Добродетель кафтан с терниями, а в кафтан с цветами нарядила Порок, и стал он с тех пор ходить франтом, да еще приукрасил себя румянами Обмана. Теперь никто его не узнавал, народ ходил за ним толпой, его зазывали в дом, полагая, что привечают Добро. Некоторые, хлебнув с ним лиха, со временем все же догадались и рассказали другим, да мало кто им поверил – так приятно и нарядно было Зло, что люди охотно поддавались обману. Вот и ходят по свету Добро и Зло, поменявшись платьем, а люди либо обмануты, либо сами себя обманывают. Кто, соблазнясь приманкой наслаждения, схватит Зло, те оказываются в дураках и, прозрев с запозданием, говорят с раскаянием:
– Нет, никакое это не добро, но худшее из зол; видно, дали мы промашку.
И напротив: кто, не веря видимости, заключит в объятья Добродетель, те, хоть вначале она кажется им жесткой и тернистой, под конец находят в ней истинную утеху и ликуют, что их дух исполнен добра. Погляди, как прельщает того человека красота, а потом – сколько недугов его терзает! Другого пленяет молодость, но как быстро она увядает! Сколь желанно для честолюбца повышение, но вот, добившись высокого чина, он тяготится им, стонет от кручины! Сколь сладостной мнится кровожадному месть, он даже облизывается, вкушая кровь врага, а затем его, коль остался жив, всю жизнь тошнит от того, что им обиженные не могут переварить обиды! Вору даже вода краденая слаще. Хищный богач сосет из бедняка кровь, но с какими муками приходится потом ее изрыгнуть! Об этом пусть расскажет мать коршуненка ! Вот лакомка поглощает тонкие яства, смакует дорогие вина, а потом как костит его.костолом! Развратник не упустит случая предаться скотской похоти – и платится болью во всех суставах потрепанного своего тела. Богатство – тернии для скупца, не дает оно по ночам ему спать; не умея достатком насладиться, он оставляет среди терниев окровавленное свое сердце. Полагали все эти люди, что взяли к себе в дом Добро в одежде Наслаждения, а на деле это переодетое Зло; досталась им не услада, а досада, вполне заслуженная теми, кто сам желал обмануться. И напротив, сколь труден и долог подъем на гору добродетели, но сколько потом радости от чистой совести! Воздержность нас страшит, а ведь в ней – здоровье тела и духа! Невозможной мнится умеренность, а ведь в ней – истинное довольство, жизнь, спасенье, свобода. Тот и живет, кто довольствуется малым. Смиренный духом владеет миром: думать о прощении врага не очень-то приятно, но как потом приятен достигнутый мир, сколько чести миротворцу! И сладки плоды, произрастающие из горького корня обуздания плоти! Молчанье кажется унылым, но оно никогда не в тягость разумному. Итак, с тех пор ходит Добродетель вся в шипах снаружи и вся в цветах внутри – в противоположность Пороку. Распознаем же их и обнимем Добродетель – назло Обману, столь же обычному, сколь пошлому.
Вскоре они завидели вдали Мадрид, и Андренио, с восхищением глядя на столицу, спросил у Мудреца:
– Что видишь там?
– Вижу, – отвечал тот, – царственную мать многих народов, корону Старого и Нового Света, престол многих королевств, сокровищницу обеих Индий, гнездо самого феникса и сферу Католического Солнца, увенчанного лучами добродетелей и светозарными гербами.
– А я, – молвил Критило, – вижу там смятенный Вавилон, грязную Лютецию , непостоянный Рим, огнедышащий Палермо, туманный Константинополь, зачумленный Лондон и горький плен Алжира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
– Им бы жить во времена Льва Десятого или французского короля Франциска – нынешний-то век не для них.
Как жестоко обошелся он с маркизом де Торрекуза ! И еще ехидничал:
– Что бы мы делали без войны? Совсем бы про нее забыли.
Промахнулась Фортуна и тогда, когда пулей убила дона Мартина де Арагон , и как быстро ошибка эта дала себя знать! Собиралась надеть кардинальскую шапку на Аспилькуэта Наварро , который был бы украшением Священной Коллегии, а Обман хлоп ее по руке, шапка и упала наземь, и подобрал ее какой-то служка. А плут хохотал, приговаривая:
– Да с теми учеными мы бы и часу не продержались. Им достаточно их славы. А давать надо этим – они принимают наш дар со смирением и платят благодарностью.
Направилась Фортуна в Испанию наградить ее всяческими благами за благочестие – прежде она Испанию всегда жаловала, одарила ее обеими Индиями и многими другими странами и победами, – но тут прохвост толкнул Фортуну так сильно, что все блага, к удивлению всего мира, перелетели во Францию. Он же давай оправдываться тем, что в Испании, видите ли, не стало людей благоразумных, а во Франции – дерзновенных. Но, чтобы умерить ненависть, которую возбуждало его коварство, Обман все же даровал Венеции несколько побед над Оттоманской державой, причем одержала их Венеция одна, без Лиги , что весьма удивительно, но объясняется помощью Времени, которому уже надоело тащить на закорках оттоманскую удачу, достигаемую не уменьем, но грубой силой. Так Обман перепутал все дела и доли – счастье и несчастье доставались тем, кто меньше всего их заслужил. Наконец, не забывая о хитром своем замысле, он однажды вечером, когда Фортуна раздевала обоих сыновей – что она никому не доверяла, – подглядел, куда она кладет их одежду, а клала она кафтаны всегда отдельно, в разные места, чтоб не смешать. Обман прокрался в опочивальню и незаметно переложил кафтаны: одежду Добра на место одежды Зла, и наоборот. Утром Фортуна – а она не только слепая, но и рассеянная, – ничего не заметив, надела на Добродетель кафтан с терниями, а в кафтан с цветами нарядила Порок, и стал он с тех пор ходить франтом, да еще приукрасил себя румянами Обмана. Теперь никто его не узнавал, народ ходил за ним толпой, его зазывали в дом, полагая, что привечают Добро. Некоторые, хлебнув с ним лиха, со временем все же догадались и рассказали другим, да мало кто им поверил – так приятно и нарядно было Зло, что люди охотно поддавались обману. Вот и ходят по свету Добро и Зло, поменявшись платьем, а люди либо обмануты, либо сами себя обманывают. Кто, соблазнясь приманкой наслаждения, схватит Зло, те оказываются в дураках и, прозрев с запозданием, говорят с раскаянием:
– Нет, никакое это не добро, но худшее из зол; видно, дали мы промашку.
И напротив: кто, не веря видимости, заключит в объятья Добродетель, те, хоть вначале она кажется им жесткой и тернистой, под конец находят в ней истинную утеху и ликуют, что их дух исполнен добра. Погляди, как прельщает того человека красота, а потом – сколько недугов его терзает! Другого пленяет молодость, но как быстро она увядает! Сколь желанно для честолюбца повышение, но вот, добившись высокого чина, он тяготится им, стонет от кручины! Сколь сладостной мнится кровожадному месть, он даже облизывается, вкушая кровь врага, а затем его, коль остался жив, всю жизнь тошнит от того, что им обиженные не могут переварить обиды! Вору даже вода краденая слаще. Хищный богач сосет из бедняка кровь, но с какими муками приходится потом ее изрыгнуть! Об этом пусть расскажет мать коршуненка ! Вот лакомка поглощает тонкие яства, смакует дорогие вина, а потом как костит его.костолом! Развратник не упустит случая предаться скотской похоти – и платится болью во всех суставах потрепанного своего тела. Богатство – тернии для скупца, не дает оно по ночам ему спать; не умея достатком насладиться, он оставляет среди терниев окровавленное свое сердце. Полагали все эти люди, что взяли к себе в дом Добро в одежде Наслаждения, а на деле это переодетое Зло; досталась им не услада, а досада, вполне заслуженная теми, кто сам желал обмануться. И напротив, сколь труден и долог подъем на гору добродетели, но сколько потом радости от чистой совести! Воздержность нас страшит, а ведь в ней – здоровье тела и духа! Невозможной мнится умеренность, а ведь в ней – истинное довольство, жизнь, спасенье, свобода. Тот и живет, кто довольствуется малым. Смиренный духом владеет миром: думать о прощении врага не очень-то приятно, но как потом приятен достигнутый мир, сколько чести миротворцу! И сладки плоды, произрастающие из горького корня обуздания плоти! Молчанье кажется унылым, но оно никогда не в тягость разумному. Итак, с тех пор ходит Добродетель вся в шипах снаружи и вся в цветах внутри – в противоположность Пороку. Распознаем же их и обнимем Добродетель – назло Обману, столь же обычному, сколь пошлому.
Вскоре они завидели вдали Мадрид, и Андренио, с восхищением глядя на столицу, спросил у Мудреца:
– Что видишь там?
– Вижу, – отвечал тот, – царственную мать многих народов, корону Старого и Нового Света, престол многих королевств, сокровищницу обеих Индий, гнездо самого феникса и сферу Католического Солнца, увенчанного лучами добродетелей и светозарными гербами.
– А я, – молвил Критило, – вижу там смятенный Вавилон, грязную Лютецию , непостоянный Рим, огнедышащий Палермо, туманный Константинополь, зачумленный Лондон и горький плен Алжира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204