в некоторых местах снег был совсем затоптан, на опушке леса, метров на десять в глубь чащи, виднелись у развалившейся хижины дровосека следы около пятнадцати лошадей, которые, по-видимому, тут стояли привязанные часа два.
На этом месте, где снег едва покрывал землю, в грязи осталось множество следов ног — они шли кучкой на расстоянии ста или полутораста метров, потом разделялись веером по трем разным направлениям и, наконец, терялись окончательно в глубоких оврагах.
С постов, распределенных накануне по окрестностям для наблюдения и охранения всего отряда, ничего не видали и не слыхали.
Похищение совершено было с удивительным искусством и людьми, знакомыми до мелочей с местностью, где должны были действовать.
Всю ночь длились поиски с неутомимым усердием, однако ни к чему не привели.
Вольные стрелки, посланные на разведки по разным направлениям, вернулись один за другим, падая от усталости, но, не открыв ни единого признака, который мог бы повести к чему-нибудь положительному.
Гартман и Кердрель были в отчаянии.
Убедились только в одном — двери, должно быть, отворил неприятелю изменник, иначе похищение не совершилось бы с таким успехом. Но кто был он? Как уличить его? Вероятнее всего, что он бежал с похитителями.
Приступили к перекличке.
Два вольных стрелка не отозвались — эти два отсутствующие недавно поступили в отряд и вели себя примерно.
Что заключить? Виновны они или с ними случилось несчастье во время поисков ночью?
Часам к восьми утра, страшно изуродованный труп одного из двух исчезнувших стрелков нашли на дне оврага и принесли в сыроварню. Разве не мог другой отсутствующий быть жертвою такого же несчастного случая?
Словом, непроницаемый мрак облекал это мрачное событие.
А между тем надо было действовать быстро. Рассуждали без конца, а не приходили ни к какому выводу, вдруг увидали человека, который с ребенком и громадною черною собакою направлялся к сыроварне.
Это появление вызвало единодушный крик радости.
— Оборотень! Оборотень! — вскричали вольные стрелки.
Действительно, достойный контрабандист, присланный Мишелем, подходил к дому, не подозревая о несчастье, которое случилось ночью.
Оборотень вовсе не ожидал такого восторженного приема, при скромности своей он сильно был озадачен, и в самом деле, никогда его возвращение, после отсутствия более или менее продолжительного, не производило такого эффекта.
Он хотел уже осведомиться о причине, но ему не дали времени.
Гартман, Ивон и Отто завладели им, увлекли в комнату, где заперли за собою дверь, и голосом, который дрогнул не раз, Ивон рассказал без дальних околичностей события предыдущей ночи до мельчайших подробностей.
С грустным вниманием слушал контрабандист, не прерывая ни одним словом, печальный рассказ молодого человека, в голосе которого звучало отчаяние, трогающее сердце.
Когда же он кончил, Оборотень проворчал, качая головой и как бы рассуждая сам с собою:
— Вот несчастье-то! Что скажет командир Мишель?
— Увы! — вскричал Гартман. — Он будет в таком же отчаянии, как и мы все.
— С ума можно сойти! — пробормотал Ивон. Контрабандист гордо поднял голову, взор его сверкнул молнией.
— Нет, — сказал он, — не время теперь предаваться горю, надо открыть виновных и отплатить им по заслугам, надо доказать этим врагам без совести и чести, нападающим на женщин, что не такого мы закала люди, которых оскорблять можно безнаказанно. Что вы делали после похищения?
— Всю ночь провели в бесплодных поисках. — Насмешливая улыбка мелькнула на губах контрабандиста.
— Вы горожане, — сказал он, — вы ничего не смыслите в лесах и пустыне. Я найду.
— К несчастью, поиски займут много времени и, пожалуй, все-таки ни к чему не поведут, — сказал Гартман со вздохом, похожим на рыдание.
Оборотень слегка прищурил один глаз, и лицо его приняло выражение самое плутовское.
— Я прошу у вас два часа, — сказал он, — разве это много?
— Конечно, нет, — с живостью ответил Отто. — И в два часа?..
— Я все буду знать, — объявил Оборотень ясно и отчетливо.
— Да ведь это невозможно! — вскричал Ивон. — Повторяю вам, что мы производили самые тщательные поиски и ничего не открыли.
— Это не удивляет меня. Я открою все, ручаюсь вам, хоть бы они зарылись в землю, как кроты.
— Дай-то Бог! — пробормотал Гартман в унынии.
— Когда вы приметесь за поиски? — спросил Ивон.
— Сейчас же, — ответил он.
С этими словами он отпер дверь и крикнул:
— Эй! Мальчуган!
Ребенок прибежал почти мгновенно, говоря:
— Я тут батюшка.
— Не следует ничего забывать, — сказал Оборотень скорее про себя, чем присутствующим.
Тут он обратился к ребенку, стоявшему неподвижно на пороге.
— Мальчуган, ступай-ка ты назад в шалаш, откуда мы пришли, знаешь?
— Знаю, батюшка.
— Слышал от товарищей, что тут было ночью?
— Слышал, батюшка.
— Все передай командиру и скажи, что его ждут здесь с остальными, чтобы он спешил. Понял, мальчуган?
— Понял, батюшка.
— Повтори-ка для примера.
Мальчик повторил без малейшей ошибки инструкции, данные ему отцом.
— Хорошо, ты умник, смотри же духом беги, не зазевайся дорогой.
— Не беспокойтесь, батюшка.
Он поклонился, взявшись за клок волос, шаркнул ногой и убежал.
— Том, сюда, старикашка! — крикнул Оборотень. Собака примчалась на середину комнаты.
— Останься со мною, старикашка, у нас с тобою дело есть, — сказал он, похлопав собаку по спине.
Та устремила свои красные глаза на хозяина и помахала хвостом.
— Можете вы свести меня в комнату, которую занимали дамы? — спросил контрабандист. — Мне надо взглянуть на нее.
— Пойдемте, — ответил Отто.
Они вышли и вскоре были в большой комнате, где стояли четыре кровати, отделенные ширмами.
— Здесь, — сказал Отто.
— Останьтесь за дверью, но пусть она будет отворена, — продолжал контрабандист.
И, позвав собаку, он вошел с нею в комнату.
Постели были разрыты, крышки чемоданов откинуты, словом, все в величайшем беспорядке.
Оборотень, от которого не отходила собака, тщательно осмотрел комнату, порой останавливаясь, чтобы дать Тому понюхать платье, шаль или носовой платок.
Перчатку Ланий, брошенную на столе, он неоднократно заставлял Тома нюхать, и каждый раз после того собака помахает хвостом, тихо тявкнет и посмотрит на хозяина умными глазами.
Наконец после добрых двадцати минут, что он проделывал все эти штуки, Оборотень опять дал Тому понюхать перчатку и сказал:
— Шерш!
Собака уткнула нос в пол и обошла раза два комнату; вдруг она остановилась у одного из окон, помахала хвостом и тихо залаяла.
— Э! — вскричал Оборотень. — Окно-то приперто только, посмотрите.
— Это правда, — прошептали трое мужчин, последовавших за ним по его приглашению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141