— Это ваше последнее слово? — спросил трактирщик твердым голосом, который привел слушателей в изумление. — Берегитесь, господа, вы пожалеете, быть может, что убили меня, когда этого нельзя будет вернуть.
— Все, что нам, возможно, это пощадить вашу жизнь и держать вас наравне с другими военнопленными, но для этого нужны явные доказательства услуги, которую, вы утверждаете, будто окажете нам.
Настала минута молчания; трактирщик колебался. Мишель переглянулся с друзьями и продолжал, поглядев на часы:
— Вам остается три минуты всего.
— Хорошо же, я согласен, тем хуже для них — зачем бросили они меня таким образом? Всяк для себя…
— А черт для всех, — докончил Петрус смеясь.
— Кажется, я угадываю смысл ваших слов, — прибавил Мишель, — объяснитесь теперь.
— Вы не подвергнете меня истязаниям?
— Мы не имеем привычки пытать пленных, — надменно возразил Мишель, — эти подлые жестокости мы предоставляем вашим достойным соотечественникам, с вами будут обходиться, повторяю, как с остальными пленниками, то есть хорошо.
— Благодарю, я полагаюсь на ваше слово; вы французский офицер, этого для меня достаточно. Вот что я хотел вам предложить. Я написал в главную квартиру, что французский корпус оставил у меня, при своем проходе, не три фургона с оружием и боевыми припасами, но целых тринадцать, что большая разница. Письмо это, написанное в трех экземплярах, дошло по назначению. Ответ ко мне пришел в нынешнюю ночь: сегодня большой транспорт с боевыми и всякого рода припасами пройдет на расстоянии ружейного выстрела от деревни в пятом часу и захватит с собою те тринадцать фургонов, о которых я писал.
— Правда ли это?
— К чему мне утверждать это клятвенно? Разве я не остаюсь у вас заложником? Какое лучшее доказательство моей правдивости могу я представить?
— Положим, но как же в перехваченном нами письме стоит три фургона, а не тринадцать? — спросил Петрус с недоверием.
— Я играл в двойную игру, разве вы не понимаете? — возразил трактирщик смеясь.
— Черт возьми! — вскричал бывший студент. — Честь имею поздравить, это очень искусно. Вы еще более мошенник, чем я полагал.
— Ба! Я принимал только меры осторожности, — возразил тот, пожав плечами, — как видите, я был прав, да, наконец, это мое ремесло.
— Совершенно логично.
— Продолжайте, — сказал Мишель, — не известно ли вам, каково прикрытие транспорта?
— В тысячу пятьсот человек, из которых треть уланы; немцы думают, что им опасаться нечего.
— Очень хорошо. Для кого назначается этот транспорт?
— Для войск, которые окружили Мец.
— Вы уверены, что транспорт будет здесь не ранее четырех часов?
— Уверен, ему невозможно быть ранее.
— И конвой в тысячу пятьсот человек?
— Самое большее. Пруссаки считают себя в безопасности, говорю вам, к тому же к ним должны присоединиться мелкие отряды, разбросанные повсюду, которые примкнут к ним мало-помалу.
— Есть ли орудия у конвоя?
— Не знаю; дороги в горах плохи.
— Хорошо, вам нечего более сообщить?
— Надо же объяснить вам, где спрятаны фургоны.
— Вас сведут туда. Ребята, свяжите-ка крепко этого человека и не теряйте его из виду, вы мне ответите за него головою. Ступайте!
— Я полагаюсь на ваше слово, командир.
— А я на ваше. Как вы поступите, так и я, горе вам, если вы вздумали выставить нам западню!
— На этот счет я спокоен, скоро вы убедитесь на деле, что я не солгал.
— Тем лучше для вас, потому что я был бы неумолим.
По знаку Мишеля вольные стрелки увели пленника.
По выходе трактирщика водворилось глубокое молчание; каждый из пяти присутствующих размышлял. Важное значение имело сведение, доставленное шпионом, если оно было справедливо, а все говорило в пользу того, что он не солгал.
— Ну что? — спросил, наконец, Петрус. — Вы, как военный, что думаете об этом, капитан?
— Думаю то же, что, вероятно, и все вы.
— Надо напасть на транспорт врасплох, — решительно объявил Оборотень.
— Именно так, — заключил Мишель.
— Браво! — воскликнули все остальные в один голос.
— Мало времени остается, — робко заметил Люсьен.
— Ба! У нас целых четыре часа впереди, этого с избытком достаточно для надлежащих мер.
— Не четыре, а пять, — возразил Мишель. — Еще только одиннадцать; я настолько не доверял нашему хозяину, что остерегся сказать ему, который час на самом деле. Так как мы все одного мнения, то ступай ты, Люсьен, с запиской от меня к Людвигу, торопись, как только можешь, через два часа ты должен быть в лагере.
— Буду раньше, брат, даю тебе слово.
— Хорошо. Подожди минуту.
Мишель вырвал из записной книжки листок, быстро написал на нем несколько строк и подал его брату.
— Ты сообщишь Людвигу на словах все сведения, какие он потребует. А главное, скажи ему, чтоб он, не теряя ни минуты, в точности исполнил распоряжения, на которые я ему указываю. Прощай, братец, иди сейчас, желаю тебе успеха.
Братья обнялись, и Люсьен вышел.
Спустя пять минут молодой человек, ноги которого снабжены были стальными мускулами, мчался по горной тропинке с быстротою испуганного оленя.
Мишель опять принялся писать, когда он кончил, то встал и обратился к Оборотню.
— Позовите Влюбчивого, — сказал он. Влюбчивый вошел почти немедленно, он заменил свое старое ружье новым шаспо, и на поясе у него висели два туго набитых патронташа.
— Ступай-ка сюда за приказом, — обратился к нему Мишель.
— Слушаю, командир, — ответил тот, сделал шаг вперед и вытянулся в струнку.
— Я с удовольствием вижу, что ты хорошо вооружен.
— Да, теперь позабавиться можно, — сказал контрабандист.
— Возьми это письмо, — продолжал Мишель, подавая ему записку, — менее чем в час времени оно должно быть доставлено в руки…
Имя он сказал шепотом. Контрабандист наклонил голову.
— Будет исполнено, — сказал он.
— Если б тебя захватили врасплох, ты в плен не отдашься.
— Не заботьтесь, командир, не так хитры остроконечные каски, чтоб словить меня.
— Хорошо, полагаюсь на тебя.
— Будьте покойны, командир, письмо все равно как будто уже доставлено по назначению.
— Ты скажешь, кому знаешь, что я рассчитываю на него.
— Слушаю, командир. Остаться мне там с остальными?
— Нет, вернись как можно скорее, ты мне нужен здесь.
— Благодарю, командир, так вы скоро опять увидите меня. Больше ничего?
— Ничего, можешь идти.
— До свидания, командир.
И, повернувшись на каблуках, он прибавил:
— Марш, кавалерия! Навострим лыжи и не ударим в грязь лицом!
Он удалился беглым шагом.
— Друг Петрус, — продолжал Мишель, — пожалуйста, отправьтесь к шпиону, чтоб он указал вам, где спрятаны фургоны, удостоверьтесь, что в них заключается, и дайте мне отчет. Ты, Паризьен, займись экипировкой и вооружением людей. Особенно, господа, прошу вас наблюдать за волонтерами, чтобы они не напивались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141