У Шейдвега он, согласно приказу лорда Николоса, должен был распрощаться со своими собратьями и в одиночку идти к сгущениям Рукава Стрельца и к Невернесу, но на данном этапе ему почти нечем было себя занять. Мультиплекс между двумя Рукавами галактики ровен, как лист кованого золота. Данло мог бы, конечно, беседовать с лордом Беде, но старый лорд в пассажирском отсеке либо спал, либо входил в ускоренное время, в котором корабельный компьютер замедляет мышление, как мороз — древесный сок, и время для человека движется куда быстрее, чем в реальности.
Данло ограничивался разговорами со своим образником.
Голографический Эде, лысый, с черными глазами мистика, парил, точно призрак, в темноте корабля. Данло давно надоели его предостережения относительно опасностей мультиплекса и его постоянно высказываемое желание вернуть себе тело и снова стать человеком. Но слова, отключающего занудливую машину, Данло не знал, да и одиночество среди звезд порядком ему наскучило, делая желанным почти всякое общество. Иногда Эде даже веселил его. Однажды, когда они прошли мимо огненно-белого дублета, Эде в тысячный раз напомнил ему, что ивиомилы, возможно, идут через те же самые звезды, чтобы уничтожить Невернес.
— И у них мое тело, пилот. Если они взорвут солнце Невернеса и уйдут к ядру, как же я получу назад свое тело?
— Мы не дадим им взорвать солнце Невернеса, — в тысячный же раз ответил Данло.
— Хоть раз бы еще ощутить мир через мое тело.
— А потом? Что ты будешь делать со своим возвращенным телом?
Лицо Эде выразило механическую грусть.
— Буду пить лучшие огненные вина, греться на песочке у Астаретского моря, нюхать розы, буду страдать, плакать и играть с детьми. Хорошо бы еще влюбиться.
Обычно у них этот разговор дальше не шел, но Данло был в игривом настроении и потому спросил:
— А вдруг твое тело не захочет больше быть телом?
Эде произвел несколько компьютерных операций (или подумал) и спросил в свою очередь: — Что ты имеешь в виду?
— Твое тело пролежало замороженным три тысячи лет, так?
— Только две тысячи семьсот сорок пять.
— Мой друг Бардо однажды умер, — улыбнулся Данло, — и его заморозили всего на несколько дней. Когда криологи его разморозили, он обнаружил, что утратил некоторые свои способности.
— Какие?
— Он утратил способность… иметь дело с женщинами.
— Но у меня с этим никогда затруднений не было.
В сущности, Николос Дару Эде в своем человеческом облике был слишком поглощен своими компьютерами и восхождением к божественному состоянию, чтобы уделять любви углубленное внимание. Но если говорить о сексе, то он не зря был основателем величайшей религии человечества: как и у большинства таких харизматических лидеров, его постель пустовала редко.
— У Бардо их тоже не было, — заверил Данло. — Но когда его вернули к жизни, его копье перестало подниматься.
— Значит, при размораживании моего тела надо будет принять меры, чтобы мое копье осталось поднятым.
— Осталось?
— Разве я не рассказывал тебе о моем преображении?
— Ты рассказывал, как копию твоего мозга перенесли в вечный компьютер, а тело заморозили.
— Да-да, но что я делал до того, как перенес свое сознание в компьютер и стал богом?
— Откуда же мне знать? — Данло улыбнулся, живо представив себе, как толстый голый Эде занимается любовью с тремя красотками, на которых женился в утро своего великого преображения.
— Перед тем как преобразиться, мне захотелось побыть мужчиной в последний раз, и я лег в постель с тремя моими новыми женами. Но я перевозбудился — наверно, из-за напитка кури, который приготовила мне Амарис, — и во время преображения оставался, боюсь, в эрегированном состоянии.
Данло уже с трудом сдерживал смех.
— Ты приступил к преображению с копьем, торчащим в небеса, да?
— На мне было просторное кимоно, пилот, так что этого никто не видел.
— Но ведь когда ты умер… то есть когда программисты разобрали на части твой мозг и ты перешел, как тебе казалось, к высшей форме жизни, разве физическое возбуждение твоего тела не прошло?
— Мое преображение длилось всего девять с половиной секунд, пилот.
— Да? Я думал, гораздо дольше.
— Ну, торжественная церемония, конечно, заняла несколько часов — великие события требуют великой помпы, тебе не кажется?
— Да, наверно.
— Я приказал криологам заморозить меня в тот самый момент, когда мое преображение завершится. За девять с половиной секунд мое копье явно не успело опасть.
— И в таком-то виде Вселенская Кибернетическая Церковь сохраняла тебя на протяжении стольких веков?
— Меня заморозили прямо в кимоно. Все было вполне пристойно.
Тут Данло не выдержал и расхохотался, а потом сказал:
— Нет, в религии все-таки много смешных сторон. И как это одни люди могут поклоняться другим? Даже такому вот лысому толстячку — его кладут в гробницу, а у него торчит, как у сатира.
— Твои слова оскорбительны, пилот.
— Ну извини, пожалуйста.
— Архитекторы кибернетических церквей поклоняются не человеку, а чуду моего преображения в бога.
— Понятно, понятно.
— Но еще большим чудом будет, если мы вернем мое тело и оживим меня во плоти.
— Да, конечно.
— Ты поможешь мне вернуть мое тело, правда, пилот?
— Я же обещал, что помогу.
— Даже если мое копье больше не поднимется, мне все-таки хочется обнять женщину.
Данло закрыл глаза, вспоминая, как обнимал Тамару Ашторет в лучах утреннего солнца.
— Да. Я понимаю.
Эде, как будто из уважения к внезапно наступившему молчанию, заговорил лишь долгое время спустя: — Пилот?
— Да?
— Что стало с копьем Бардо потом? Он вернул себе свою, силу?
— Да, вернул. Он нашел средство. Бардо теперь больше Бардо, чем когда-либо прежде.
— Я рад за него. Без женщин мужчине плохо.
Данло открыл глаза и воззрился на печальный светящийся лик Эде. Впервые он слышал, как голограмма выражает сочувствие человеку.
— Мне хочется верить, что мы вернем твое тело, — сказал он. — Когда-нибудь, в конце пути, ты увидишь свою благословенную человеческую плоть.
Другие их беседы носили более злободневный характер.
Маленький светящийся призрак бога, как выяснилось, довольно хорошо разбирался в военном деле. Вычислив скорость, с которой их флот набирал корабли, он заметил, что у Зондерваля скоро возникнут проблемы с координацией и командованием.
Так и вышло, когда на Скамандре они неожиданно получили пятьдесят пять тяжелых кораблей и девяносто две каракки. Даже лучшим пилотам Ордена трудно было обеспечивать координацию движения, в мультиплексе, но Зондервалю, как единственному командиру, приходилось еще труднее.
Он должен был помогать чужим пилотам прокладывать маршруты через эти взвихренные пространства. Первым побуждением надменного Главного Пилота было просто бросить весь этот сброд, предоставив им самим отыскивать дорогу на Шейдвег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
Данло ограничивался разговорами со своим образником.
Голографический Эде, лысый, с черными глазами мистика, парил, точно призрак, в темноте корабля. Данло давно надоели его предостережения относительно опасностей мультиплекса и его постоянно высказываемое желание вернуть себе тело и снова стать человеком. Но слова, отключающего занудливую машину, Данло не знал, да и одиночество среди звезд порядком ему наскучило, делая желанным почти всякое общество. Иногда Эде даже веселил его. Однажды, когда они прошли мимо огненно-белого дублета, Эде в тысячный раз напомнил ему, что ивиомилы, возможно, идут через те же самые звезды, чтобы уничтожить Невернес.
— И у них мое тело, пилот. Если они взорвут солнце Невернеса и уйдут к ядру, как же я получу назад свое тело?
— Мы не дадим им взорвать солнце Невернеса, — в тысячный же раз ответил Данло.
— Хоть раз бы еще ощутить мир через мое тело.
— А потом? Что ты будешь делать со своим возвращенным телом?
Лицо Эде выразило механическую грусть.
— Буду пить лучшие огненные вина, греться на песочке у Астаретского моря, нюхать розы, буду страдать, плакать и играть с детьми. Хорошо бы еще влюбиться.
Обычно у них этот разговор дальше не шел, но Данло был в игривом настроении и потому спросил:
— А вдруг твое тело не захочет больше быть телом?
Эде произвел несколько компьютерных операций (или подумал) и спросил в свою очередь: — Что ты имеешь в виду?
— Твое тело пролежало замороженным три тысячи лет, так?
— Только две тысячи семьсот сорок пять.
— Мой друг Бардо однажды умер, — улыбнулся Данло, — и его заморозили всего на несколько дней. Когда криологи его разморозили, он обнаружил, что утратил некоторые свои способности.
— Какие?
— Он утратил способность… иметь дело с женщинами.
— Но у меня с этим никогда затруднений не было.
В сущности, Николос Дару Эде в своем человеческом облике был слишком поглощен своими компьютерами и восхождением к божественному состоянию, чтобы уделять любви углубленное внимание. Но если говорить о сексе, то он не зря был основателем величайшей религии человечества: как и у большинства таких харизматических лидеров, его постель пустовала редко.
— У Бардо их тоже не было, — заверил Данло. — Но когда его вернули к жизни, его копье перестало подниматься.
— Значит, при размораживании моего тела надо будет принять меры, чтобы мое копье осталось поднятым.
— Осталось?
— Разве я не рассказывал тебе о моем преображении?
— Ты рассказывал, как копию твоего мозга перенесли в вечный компьютер, а тело заморозили.
— Да-да, но что я делал до того, как перенес свое сознание в компьютер и стал богом?
— Откуда же мне знать? — Данло улыбнулся, живо представив себе, как толстый голый Эде занимается любовью с тремя красотками, на которых женился в утро своего великого преображения.
— Перед тем как преобразиться, мне захотелось побыть мужчиной в последний раз, и я лег в постель с тремя моими новыми женами. Но я перевозбудился — наверно, из-за напитка кури, который приготовила мне Амарис, — и во время преображения оставался, боюсь, в эрегированном состоянии.
Данло уже с трудом сдерживал смех.
— Ты приступил к преображению с копьем, торчащим в небеса, да?
— На мне было просторное кимоно, пилот, так что этого никто не видел.
— Но ведь когда ты умер… то есть когда программисты разобрали на части твой мозг и ты перешел, как тебе казалось, к высшей форме жизни, разве физическое возбуждение твоего тела не прошло?
— Мое преображение длилось всего девять с половиной секунд, пилот.
— Да? Я думал, гораздо дольше.
— Ну, торжественная церемония, конечно, заняла несколько часов — великие события требуют великой помпы, тебе не кажется?
— Да, наверно.
— Я приказал криологам заморозить меня в тот самый момент, когда мое преображение завершится. За девять с половиной секунд мое копье явно не успело опасть.
— И в таком-то виде Вселенская Кибернетическая Церковь сохраняла тебя на протяжении стольких веков?
— Меня заморозили прямо в кимоно. Все было вполне пристойно.
Тут Данло не выдержал и расхохотался, а потом сказал:
— Нет, в религии все-таки много смешных сторон. И как это одни люди могут поклоняться другим? Даже такому вот лысому толстячку — его кладут в гробницу, а у него торчит, как у сатира.
— Твои слова оскорбительны, пилот.
— Ну извини, пожалуйста.
— Архитекторы кибернетических церквей поклоняются не человеку, а чуду моего преображения в бога.
— Понятно, понятно.
— Но еще большим чудом будет, если мы вернем мое тело и оживим меня во плоти.
— Да, конечно.
— Ты поможешь мне вернуть мое тело, правда, пилот?
— Я же обещал, что помогу.
— Даже если мое копье больше не поднимется, мне все-таки хочется обнять женщину.
Данло закрыл глаза, вспоминая, как обнимал Тамару Ашторет в лучах утреннего солнца.
— Да. Я понимаю.
Эде, как будто из уважения к внезапно наступившему молчанию, заговорил лишь долгое время спустя: — Пилот?
— Да?
— Что стало с копьем Бардо потом? Он вернул себе свою, силу?
— Да, вернул. Он нашел средство. Бардо теперь больше Бардо, чем когда-либо прежде.
— Я рад за него. Без женщин мужчине плохо.
Данло открыл глаза и воззрился на печальный светящийся лик Эде. Впервые он слышал, как голограмма выражает сочувствие человеку.
— Мне хочется верить, что мы вернем твое тело, — сказал он. — Когда-нибудь, в конце пути, ты увидишь свою благословенную человеческую плоть.
Другие их беседы носили более злободневный характер.
Маленький светящийся призрак бога, как выяснилось, довольно хорошо разбирался в военном деле. Вычислив скорость, с которой их флот набирал корабли, он заметил, что у Зондерваля скоро возникнут проблемы с координацией и командованием.
Так и вышло, когда на Скамандре они неожиданно получили пятьдесят пять тяжелых кораблей и девяносто две каракки. Даже лучшим пилотам Ордена трудно было обеспечивать координацию движения, в мультиплексе, но Зондервалю, как единственному командиру, приходилось еще труднее.
Он должен был помогать чужим пилотам прокладывать маршруты через эти взвихренные пространства. Первым побуждением надменного Главного Пилота было просто бросить весь этот сброд, предоставив им самим отыскивать дорогу на Шейдвег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190