— Я все-таки хочу знать ответ на эту загадку.
— Может быть, мы когда-нибудь найдем его вместе.
— Мне бы очень хотелось.
— Мне тоже.
Мальчик затих, сидя у Данло на коленях, а Данло достал свою флейту и заиграл колыбельную. Он посылал свое дыхание в длинный бамбуковый ствол и думал, как это возможно, чтобы глаза показывали все, что содержится в душах двух людей. Доиграв, он улыбнулся Джонатану, и Тамара, все это время чутко стоявшая над ними, взяла сына за руку. Джонатан потрогал свободной рукой шрам-молнию на лбу Данло и сказал:
— Я люблю тебя.
Тамара увела его в спальню. Данло услышал плеск воды и шорох зубной щетки. Потом мальчик сказал, что хочет есть, а тихий, ласковый голос Тамары заверил его, что завтра еды будет побольше. Она спела ему песенку и, наверно, поцеловала его на ночь, а потом опять вышла в каминную, закрыв за собой дверь, и села напротив Данло.
— Никогда не видела, чтобы он привязывался к кому-нибудь так, как к тебе.
— Он славный малыш.
Тамара опустила глаза.
— Я часто думала, что должна была сказать тебе.
— Так ты знала? Тогда, в доме Матери, — знала?
— Даже раньше. В ту ночь, когда я пошла в собор, я уже знала, что беременна.
— Понятно.
— По моим подсчетам, мы зачали его за несколько дней до этого.
— Понятно.
— Ты не спрашиваешь, откуда я узнала, что он наш.
Данло с загадочной улыбкой протянул к ней ладонь.
— Надо ли спрашивать, моя это рука или нет?
— Я все-таки скажу. Я не помню, как это было у нас, но с клиентами я всегда предохранялась.
— А со мной нет?
— Видимо, нет. Мне хочется верить, что я очень любила тебя — так любила, что хотела от тебя ребенка.
— Я в это верю.
— Спасибо тебе, — тихо сказала она. — Спасибо.
— Но почему же ты все-таки ничего не сказала мне там, в доме Матери?
— Потому что должна была проститься с тобой. Должна была — разве не понимаешь?
— Понимаю. — Он нежно взял ее за руку. — Но ведь он мой сын. Надо было сказать.
— И что бы ты сделал? Не стал бы пилотом? Не полетел бы в Экстр?
— Надо было предоставить мне выбирать самому.
— Прости, Данло. — Дрожащие пальцы стиснули его руку, и он удивился силе ее пожатия.
— Мне жаль, что так вышло.
— Ведь я всегда хотела, чтобы у него был отец.
— Ты ему обо мне не говорила?
— Сказала только, что его отец был пилот и что он пропал в мультиплексе.
Данло взглянул на модель легкого корабля, оставленную на ковре Джонатаном.
— Понятно. Стало быть, он носит твою фамилию.
— Ты полагаешь, надо было дать ему твою? Не то сейчас время, чтобы называться Рингессом.
— Верно, — согласился он, вспомнив, что и сам представился Пилар как Данло с Квейткеля. — Не то.
Лицо Тамары выразило внезапную тревогу.
— Ты сказал, что сбежал от Ханумана. Он охотится за тобой? Ты поэтому носишь маску?
— Да.
— Значит, тебе нужно убежище? Если хочешь, оставайся здесь.
— Спасибо, но у меня есть жилье.
— Но ведь ты будешь приходить к Джонатану? И загадывать ему свои дурацкие загадки?
— Боюсь, что это будет для вас опасно.
— Нам нечего есть — что может быть опаснее?
Он сжал ее руку, всматриваясь в ее исхудавшее, исстрадавшееся лицо.
— Ты права. Опасность есть всегда, правда? Хорошо. Если позволишь, я буду приходить время от времени и приносить вам, что удастся достать.
— Тебе и самому-то есть нечего.
— Но Джонатан мой сын, а ты мне почти что жена.
Она отпустила его руку и тихо заплакала. Потом сквозь слезы взглянула на него и сказала: — Ты хороший.
Он коснулся ее мокрой щеки, ее лба, ее глаз, ее волос.
— Я люблю тебя до сих пор.
— Ты же знаешь: я тебя любить не могу, — сказала она и отвела его руку. — Не могу больше любить никого из мужчин.
— Так у тебя никого не было за все это время?
— Я никого не любила. Никого не пускала в эту комнату.
— Понятно.
— Бывали времена, когда мне всяким приходилось заниматься ради денег. А с недавних пор ради еды.
— Мне жаль это слышать.
— Не жалей. Меня как-никак обучали быть куртизанкой. Когда-то я имела дело с богатыми эталонами и посвящала поискам экстаза целые дни. С мужчинами, которые ищут только короткого удовольствия, гораздо проще.
— Но сегодня ты просто играла на арфе.
— Делаю, что могу. У червячников еще можно выменять съестное, но одни берут только огневиты или золото, а другие требуют платы натурой.
— Я буду приносить вам все, что смогу найти, — повторил Данло. — Только…
Он умолк, думая, нужно ли говорить Тамаре о ваянии и о своем плане свержения Ханумана ли Тоша.
— Что только?
— Я должен буду изменить свою внешность. Все — и лицо, и тело. Я уже договорился с резчиком. Скоро мне придется надевать маску даже наедине с тобой.
— Это для того, чтобы Хануман тебя не нашел?
Данло кивнул и из любви к правде добавил:
— Чтобы он не нашел меня… таким.
— Что это значит?
Он закрыл глаза и задержал дыхание, считая удары сердца, а потом сказал:
— В это самое время Бардо, Ричардесс, Лара Хесуса и другие пилоты готовятся сразиться с Хануманом в космосе. Бенджамин Гур сражается с ним, пуская в ход лазеры, Джонатан Гур хочет победить его посредством света и любви. Я сражусь с ним на свой лад.
— Но как?
— Больше я ничего не могу тебе сказать.
— То, что ты делаешь, очень опасно, да?
— Да.
Тамара, взглянув на свои подрагивающие руки, сцепила пальцы и сказала:
— Теперь, когда Джонатан нашел отца, я не вынесу, если он его лишится.
Данло молчал, глядя, как отражается в ее глазах мягкий свет комнаты.
— О, Данло, что ты задумал? — Она расстегнула ворот шелкового платья и достала жемчужину, которую носила на шее. — Это ведь ты сделал, правда? Я не помню, как ты мне ее подарил, но откуда еще она могла у меня взяться?
Данло смотрел и вспоминал, как он нашел эту большую черную жемчужину в виде слезы, как отчистил ее и прикрепил к шнуру, который сплел из собственных, черных с рыжиной волос.
— Да, это мой подарок. В знак нашего обещания пожениться.
Тамара повернула жемчужину, и та заиграла серебристо-розовыми бликами.
— Все другие свои драгоценности я выменяла или продала, но с ней не могла расстаться.
— Это всего лишь жемчужина. Часть тела устрицы.
Видя его устремленный на жемчужину взгляд, она снова заплакала и сказала:
— Я очень хотела бы сдержать свое обещание, но не могу.
— Я знаю, — тихо отозвался он. — Я знаю.
— Но мне все-таки хочется носить ее, как залог нашей дружбы.
— Носи на здоровье. Мне приятно видеть ее на тебе.
Встав, они обнялись и долго стояли, соприкасаясь лбами.
Потом Данло надел маску, шубу и собрался уходить.
— Когда мы увидим тебя снова? — спросила она.
— Может быть, послезавтра. Я… принесу что-нибудь.
Открыв дверь в спальню, он посмотрел на спящего Джонатана и шепотом помолился за него:
— Джонатан, ми алашария ля, шанти, шанти, спи с миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190