– Я подчиняюсь, товарищ полковник, – сказала Смородина.
Снова начался осмотр.
Наконец, приступили к операции. Черепанов прошел в палату. Генерал лежал на кровати. Наркоз еще не прошел, и он спал. Черепанов сел в ногах. Привычно потянулся за папиросами, но тут же поспешно сунул их в карман.
Тихо вошел Филатов, встал позади Черепанова. Смородина предложила ему табуретку, но Филатов не сел. В палатке стояла такая тишина, что можно было даже различить голоса людей, которые тихонько переговаривались за стеной палатки. Танкистам не терпелось узнать о состоянии командира бригады, но никто ничего утешительного им сказать не мог, и они, хмурые, подавленные, уходили в подразделения.
Смородина неотлучно сидела около генерала.
За неполный месяц на нее обрушилось два удара. Погиб Пронин, теперь при смерти генерал.
Гибель Пронина потрясла ее так, что и до конца жизни ей не опомниться.
Никогда ни о ком она еще в жизни не горевала и не плакала, как по Пронину. Казалось, как она уверила себя, что между ними все кончено. И только когда он погиб, она поняла вдруг, как сильно она его любила. Теперь; уж никто и ничто не заменит ей Николая, и до конца дней будет она жалеть об этой трудной любви, о своей к нему беспощадности.
Пронина разорвало на куски, его останки едва собрали в ящик, и Лена не смогла даже взглянуть в последний раз ему в лицо. Лицо, говорят, осталось нетронутым…
Генерал как заснул во время операции, так за всю ночь и не просыпался. Смородина дежурила возле него до утра. Тут ее должны были подменить, но чуть свет пришли навестить раненого Черепанов с Филатовым.
Асланов медленно открыл глаза, хотел было повернуться на бок.
– Нельзя, нельзя двигаться, товарищ генерал.
Асланов не видел Черепанова, сидящего в ногах кровати, но увидел Филатова, который стоял.
– Михаил Александрович, что на передовой?
– Все хорошо, Ази Ахадович. Задача выполнена.
Черепанов встал, легонько взял Асланова за руку, лежащую поверх одеяла, – рука Ази была горячей, – сказал ласково:
– Ази Ахадович, ты за людей не тревожься. Задача действительно выполнена. Бригада закрепилась за железной дорогой, так что тут все хорошо. Вот одно только плохо – твое ранение… Не ко времени. Но ничего, поправляйся, мы еще повоюем.
Старый генерал видел, как тяжело, с хрипом вздымается грудь раненого, как побледнело от потери крови лицо.
– Евгений Иванович, это вы?
– Я, дорогой, я, узнал? Как ты себя чувствуешь?
– Что я могу сказать… Внутри все пылает. И воды не дают напиться вдоволь, – Ази тяжело сглотнул тягучую слюну.
– Вам нельзя много пить.
Смородина, смочив в воде вату, провела по пересохшим губам Ази.
– Что мне с этого, доктор? Дайте стакан, я хоть на минуту…
Он не договорил. Беспощадная боль заставила его застонать, лицо его вдруг покраснело, на висках крупными каплями выступил пот.
Смородина вытерла ему лицо, поправила под головой подушку.
– Евгений Иванович, – сказал вдруг Асланов. – Я знаю, что не выживу. Врачи всегда скрывают правду. Они думают, я ничего не чувствую, не понимаю. Смерти я не боюсь, рано-поздно мы все умрем, никто не задержится на этом свете, но…
– Врачи ничего от тебя не скрывают… Трудно тебе, больно, но без этого не бывает, Ази. Ты поправишься…
– И о боли я не думаю. Боль тоже пройдет. Говорят, кружка для воды в воде ломается… Солдат погибает в бою. Уже тысячи людей погибли, погибну и я, один из них. Напрасно вы в такое напряженное время дела бросили, сидите возле моей подушки, Евгений Иванович… – Ази выпростал свою руку из руки Черепанова. Видно, он хотел спустить с груди одеяло, но рука, соскользнув, с глухим стуком уцала на кровать.
– Отдохни, Ази, отдохни, сынок, – сказал Черепанов. – Все наладится, ты поправишься, и снова будем служить вместе.
Открыли окна. Струя чистого холодного воздуха хлынула в палату, но Ази не чувствовал холода. Его укрыли со всех сторон одеялами, и он забылся, уснул. Все, кроме Смородиной, вышли.
Черепанов позвонил в штаб бригады, осведомился о положении на передовой. Ему сообщили радостные вести: танкисты снова продвинулись вперед. Черепанов решил еще немного посидеть у Асланова.
К вечеру состояние больного резко ухудшилось, и вместе с тем сознание его как будто прояснилось.
– Генерал здесь? – спросил он.
– Тут я, Ази. – Черепанов подошел.
– Евгений Иванович, я больше уже не встану на ноги, – сказал Ази, стаскивая одеяло с груди вниз и открывая ворот рубахи.
– Не надо думать об этом, Ази. Ты встанешь.
– Самое большее, прошептал Ази, может быть, доживу до завтра.
– Нет, Ази, ты будешь жить долго. Я вот готовлюсь немного погодя передать тебе командование соединением. А сам выйду в отставку. А ты вон что говоришь!
– Нет, Евгений Иванович, я знаю, что доживаю последние часы жизни. И поэтому у меня к вам просьба… Последняя.
– Ну, что ты такое говоришь, Ази? Это не последняя, а очередная просьба, и я выполню сколько угодно твоих просьб…
– Если я умру, отправьте мое тело в Азербайджан.
– Что за глупые мысли лезут тебе в голову?
– Не надо меня утешать, Евгений Иванович. Напишите семье. Я хочу, чтобы похоронили меня в Баку. На таком месте, откуда виден Каспий, весь город, видна Ленкорань…
Глаза Черепанова против воли наполнились слезами. Он шмыгнул носом. И улыбнувшись неестественной, вымученной улыбкой, сказал:
– А я-то сижу, уши развесил, расчувствовался… Дай, думаю, послушаю, что он скажет? И это твоя просьба? Такую просьбу через полсотни лет скажешь. И не мне… Ты лучше спи, отдыхай, сон – наш первейший исцелитель. А полегчает, обо всем поговорим.

Глава девятнадцатая
1
Машина выехала из Ленкорани в сумерках. Водитель, бледный от усталости, гнал ее на самой высокой скорости, не отрывая глаз от ухабистой дороги. Курил папиросу за папиросой, выпуская дым через притворенное стекло. Рядом с ним сидел Рза, на заднем сидении Нушаферин и Хавер.
Со вчерашнего дня установилась пасмурная, сырая погода, небо обложило тяжелыми серыми облаками; они висели над самой землей и так плотно ее укутали, что казалось, солнце их никогда не пробьет и не взойдет над землей.
Ехали в полном молчании. Кроме Рзы, никто в машине не знал, что Ази умер. Рза вез Нушаферин и Хавер в Баку, – якобы навестить Ази, которого привезли в бакинский госпиталь.
Нушаферин мысленно была около сына, но, вспомнив, что она только едет к нему, старая женщина с тоской глядела вперед, где ничего приметного не было, и ей казалось, что машина стоит, а не мчится – так бы и подтолкнула ее. Ей доводилось ездить этой дорогой в Баку – никогда она не казалась такой долгой и утомительной.
– Сынок, родной мой, нельзя ли немного побыстрее, а?
– Нушу хала, быстрее нельзя. Такая в нее заложена скорость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102