Капитан Григориайтис воевал в родном городе.
О том, что он хотел увидеть родной дом, капитан говорил генералу еще до боев за город. Асланов сказал, что сделает все возможное, чтобы он увиделся с родными, но всячески сдерживал нетерпение комбата, чтобы тот не полез на родную улицу раньше времени.
И вот, судя по всему, эта улица была очищена от противника, и капитан напомнил комбригу о своей просьбе.
– Я не забыл, капитан. Оставь за себя заместителя. Один не ходи, возьми трех-четырех проворных бойцов, мало ли какая может быть неожиданность.
Григориайтис взял с собой двух автоматчиков, а из разведчиков Керима Керимова, Александра Павлова, Шарифа Рахманова, который уже с месяц служил во взводе разведки и чувствовал себя среди разведчиков как рыба в воде.
Улицы, ведущие к центру города, усыпаны битым кирпичом и камнем, обломками бревен, остатками разбитых заграждений. Под ногами хрустит битое стекло. Стены зияют дырами от снарядов, штукатурка и камень испещрены следами пуль и осколков. И все же в центре меньше разрушений, чем на окраинах. Григориайтис шел, настороженно оглядываясь, с трудом узнавая знакомые улицы и дома.
Через шесть-семь кварталов группа во главе с капитаном, миновав гостиницу «Вильнюс», вышла на проспект Георгия. До дома Григориайтиса оставалось совсем немного, когда пули просвистели в вершке от головы капитана, и прогремела автоматная очередь, капитан споткнулся.
– Вы ранены, товарищ капитан?
– Нет, обошлось. Но осторожно, ребята: кое-где остались еще фашисты.
С противоположной стороны улицы ударил пулемет. Капитан и его бойцы успели заскочить в двери разбитого здания, осмотрелись. Похоже, они рановато двинулись в путь, улицы от врага не очищены, чего доброго, подстрелят на пороге родного дома, да и бойцы пострадают.
Григориайтис примирился с мыслью, что к своему дому надо пробиваться с боем. Он приказал разведчикам затаиться, наблюдать, выискивать, откуда бьет враг, и сам привычным взглядом осматривал противоположную сторону улицы. Вот он, мерзавец, на третьем этаже, бьет из наполовину заложенного мешками окна.
Керим Керимов и Шариф Рахманов переговаривались по-азербайджански.
– Ты цел? – спросил Керим.
– Кажется, да. А очередь прошла рядом.
– В рубашке родился.
– Тебе смешно? – вскинулся Шариф. – Меня не случай бережет… Э-э, да ты все равно не поймешь! Вот здесь, понимаешь, есть кое-что понадежнее брони. – Шариф стукнул себя по груди, нащупал мешочек с кораном, успокоился, хотел было показать коран Кериму, но, заметив, что позади стоит Павлов, передумал, рука замерла. Ни к чему знать другим… бог весть что подумают. Пусть лучше Керим, этот насмешник, чеснок ленкоранский, думает о себе, а он сам о себе позаботится. Капитан, между тем, сунул пистолет в кобуру и обернулся к Шарифу:
– Дай-ка мне автомат. Диск полный?
– Пострелять можно. Недавно набил.
Капитан долго и терпеливо наблюдал за вражеским пулеметчиком, и, едва тот зазевался, дал длинную очередь. Подождал немного. Окно безмолвствовало.
– Все; накрылся, – сказал Шариф. – Но хотите, проверим? – и он выставил в окно на обломке палки свою пилотку.
– Товарищ капитан, не реагируют! Пристукнули вы прохвоста, а?
Они подождали, не заявит ли как-то о себе противник, осмотрелись, по одному вышли из дому и стали пробираться дальше.
Город выглядел чужим, настороженным, жители не могли еще показаться на свет божий, и Григориайтис в который раз подумал, все ли в порядке дома, встретит ли он мать.
Встреча произошла раньше, чем он ожидал, и не дома, до которого оставались считанные шаги.
– Смотрите, – сказал сержант Павлов. – Что это? Из подвала большого кирпичного здания валил густой черный дым.
Перебежав через улицу, разведчики попытались было заглянуть в подвал через узкое низкое оконце. Ничего не было видно из-за дыма, но крики, детский плач, кашель доносились до слуха.
– Несомненно, там люди, – сказал Григориайтис. – Рахманов, Павлов, обследуйте все вокруг, осмотрите двор! Керимов, выбейте стекла в окнах, чтобы воздух туда попадал, а то задохнутся. Ищите вход в подвал.
На дверях подвала висел огромный замок. Автоматчики сбили его прикладами. Не входя, Григориайтис крикнул:
– Кто тут есть? Не бойтесь, мы свои!..
Он повторил это по-литовски, и тогда в подвале поднялась суматоха, крики: "Помогите. Задыхаемся!"
Услыхав эти сдавленные голоса, Григориайтис дал знак разведчикам войти. Едкий дым разъедал глаза, и ничего не было видно. Ощупью, держась за стены, разведчики спустились вниз. Григориайтис время от времени спрашивал на литовском языке:
– Где вы? Откликнитесь!
– Здесь… здесь…
Наконец, наткнулись на людей и стали выводить их во двор. Стариков и детей вытаскивали почти на руках. Шарифу попалась под руку совершенно обессилевшая старая женщина, которую он, уже почти ничего не видя и давясь кашлем, вытащил во двор.
Едва открыв глаза, женщина сказала:
– Там еще есть люди. Много… Дети, старики. Их надо спасти.
Капитан ходил в дальнем углу подвала. Сквозняк постепенно рассеивал дым, стало легче дышать, и разведчики одного за другим вытаскивали полузадохнувшихся людей во двор, клали их у стены, и тут они постепенно приходили в себя, судорожно глотая свежий воздух.
– Проверить еще раз все углы, – сказал капитан. Шариф на последнем заходе вытащил щупленькую старушку с изможденным сухим лицом. Женщина что-то говорила. Шариф не мог понять что, пожимал плечами.
– Скажите по-русски, мамаша. Знаете немного по-русски?
– Воды, воды…
Шариф обернулся мгновенно; в руках у него было полное ведро, и в нем плавала консервная банка.
– Пей, мамаша, пей, оживешь, и вы пейте, спасенные граждане, – говорил Шариф, обходя вытащенных из подвала.
– Знаете, в чем дело? – спросил разведчиков Григориайтис. – Немцы согнали их в подвал и бросили туда зажженную дымовую шашку… И закрыли на замок. Еще несколько минут, и люди задохнулись бы. В чем провинились старики, женщины и дети, эти подлецы не спрашивают. Убивают любыми способами, и все…
Они стояли как раз около старой женщины, которую вынес из подвала Шариф. Женщина, придя в себя, вглядывалась в лица военных; голос старшего был ей очень знаком; она приподнялась на локтях, вгляделась в него и вдруг вскрикнула:
– Юо… Юо… Юозас!
Капитан резко обернулся на голос. Страх и радость мелькнули в его глазах.
– Мама?!
Старушка потеряла сознание. Капитан, сопровождаемый разведчиками, на руках отнес ее до дому.
– Юозас, сынок, – открыв глаза, старушка обняла сына и расплакалась.
– Ты умница, мама. Если бы ты не узнала меня, я мог тебя не узнать.
– Сердце узнало тебя, сынок. Дождалась. Спасибо, что пришел. Живой. Здоровый. Юозас мой…
2
В просторной гостиной в доме Григориайтиса, за накрытым столом, сидело человек пятнадцать гостей, товарищей и начальников капитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102