ее могучая грудь мягко легла на широкую грудь Мустафы.
– Уф, Мустафа, задыхаюсь! Что ты делаешь?
– Как что? Ты поцеловала меня, я поцеловал тебя – возвращаю долг! И он впился в податливые губы Маши.
Потом она перевязала рану.
– Ну, иди, только показывайся иногда.
– Чаще болеть и приходить к тебе?
– Наоборот, я хочу, чтобы ты приходил ко мне здоровым.
– Уж если ты начала лечить меня так, то никто не знает, когда я поправлюсь.
– Не беспокойся, поправишься.
– Нога – да, поправится, а настоящая рана не затянется.
– Какая рана? – Маша обхватила рукой шею Мустафы. – У тебя есть еще другая рана? Где?
– Ты не увидишь. Вот она, здесь, – и Мустафа положил руку Маши себе на грудь.
– Господи, а я – то думаю!..
Велиханов вернулся в роту.
– Мустафа! – приветствовали его.
– Джан Мустафа! – поправил Велиханов товарищей.
– Что это значит – "джан"? – спросил Илюша Тарников. Он любил подшутить над Мустафой, который плохо говорил по-русски.
– Ох, Илюша, трудную задачу ты мне задал. Слово «джан» не переводится на русский язык. Точно перевести не умею, а врать тебе не хочу.
– Признайся, дружок, ты и в азербайджанском языке вроде того – не того, а?
– В чем, в чем, а в знании родного языка вы не можете меня упрекнуть. А вот что касается слова «джан», так «джан» это и есть «джан», и все тут.
– Не понял.
Мустафа покрутил пальцем у виска.
Кузьма Волков внимательно посмотрел в глаза Мустафе.
– Ты сегодня какой-то не такой, Мустафа. А ну, признавайся, где был?
– В санчасти.
– С этого бы и начинал. Машу видел?
– Видел.
– Ну, тогда мне понятно, что значит «джан»!
3
Герман Динкельштедт несколько раз перечитал секретный приказ Гитлера, в котором фюрер обещал солдатам и офицерам армейской группировки «Дон» всяческие блага, если они выполнят свою задачу, и положил листок на стол командиру дивизии. "Конечно, – думал он – фюрер – истинный отец немцев. Немецкое государство не знало еще такого великого деятеля, как он. Он умеет говорить с солдатами на языке солдат, с генералами – на языке генералов. Недаром полмира стоят перед нами на коленях! И если мы пробьемся к Паулюсу, это будет новый триумф нашего оружия, и фюрер отметит его должным образом. Непременно отметит!"
Полковник откупорил бутылку шампанского, направил в бокал пенистую струю. "За нашу грядущую победу!" – мысленно провозгласил он очередной тост и залпом осушил бокал. Вино было холодное, по телу прошла дрожь, потом приятное легкое тепло разлилось внутри, полковник вздохнул. Ничего не скажешь, шампанское это не шнапс, изысканный, черт побери, напиток! Генерал Вагнер знает толк в шампанском… Сколько он вылакал его во Франции! Но если он думает, что и здесь будет услаждать себя шампанским, то он ошибается. Сталинград – это не Париж, принимает совсем по-другому. Тут многие сложили головы, и кто знает, сколько вояк найдет здесь свою могилу? В эту петлю сунуть голову немудрено, мудрено ее вытащить…
Стать командиром дивизии и тем открыть себе путь к генеральскому званию, было давней мечтой Динкельштедта. Он чернел от зависти, видя перед собой генерала своих лет. "Ну, чем я хуже него? Образование, опыт, способности выше, чем у многих. Но они – генералы, а я все еще полковник". Как назло, всякий раз его посылали на штабную должность. Вот и на этот раз его снова сделали начальником штаба, а никому не ведомый генерал Вагнер, до сих пор сидевший в Париже и ни разу не нюхавший пороху, сохранил за собой должность командира. Это злой рок… Это несправедливость, наконец! Фюрер не знает, что творят его именем эти крысы, ведающие кадрами армии!
Генерал Вагнер – легок на помине! – в эту минуту как раз появился на пороге.
– Это что же, господин полковник? Втихую опорожняете бутылки? Нет, так не годится. Вино в одиночестве не пьют.
– Я пью за нашу победу, господин генерал!
– Так давайте выпьем за нее вместе!
Полковник откупорил еще одну бутылку.
– Выпьем, – сказал он.
Они осушили бокалы. Усаживаясь в кресло, Вагнер сказал:
– Большевики думают, что мы не сможем прорвать кольцо окружения вокруг шестой армии и соединиться с нею. Но это непременно произойдет через два дня. Сегодня десятое. Двенадцатое декабря сорок второго года – эта дата золотыми буквами будет вписана в историю Германии!
Вагнер искренне верил в то, что говорил. Силы, которыми располагал Манштейн, были огромны, Вагнер знал это. Он пытался представить себе предстоящий бой и действия своей дивизии в этом бою, и ему виделась лавина танков и мотопехоты, нацеленных на измотанные в боях подразделения русских русским против этой лавины невозможно устоять. Успех наступления обеспечен. Густав Вагнер не сомневался в этом. Он вспомнил про письмо, полученное сегодня утром от отца. "Я рад твоему переводу на Восточный фронт, Густав, писал отец. – Мечта близка к исполнению. Помни, о чем мы с тобой говорили, и, пока не поздно, позаботься о будущем. Я хотел бы покинуть этот свет спокойным за тебя, с верой в то, что твое имя будет называться среди имен самых видных людей рейха. Еще раз прошу: помни наш разговор о Баку, не упусти момент. И не подставляй себя под пули. Береги себя. Желаю успехов".
– Ну, что ж, полковник, продолжим?
– Да, господин генерал, выпьем еще раз.
И они выпили еще по два бокала.
Воздух в жарко натопленном помещении, насыщенный дымом, запахами сигарет, вина, духов и одеколона, был просто невыносим, но ни Вагнер, ни Динкельштедт этого не чувствовали; полковник даже завел патефон, оставил пластинку Мендельсона, и под звуки песни без слов, посвященной венецианским гондольерам; и под храп и сопение уснувшего генерала продолжал пить и что-то мурлыкать себе под нос – да, он был немного огорчен, что судьба обходит его, но надеялся, что она же о нем и вспомнит. Так что почему, почему не выпить накануне исторического, как сказал Вагнер, решающего дня?
4
Прошло уже более двух месяцев, как Елена Смородина убедилась, что беременна.
Сначала она, как водится, совершенно не, думала о последствиях близости с Прониным, и открытие, что близость эта имеет такие последствия, сначала ее потрясло.
Когда она училась в медицинском институте, у нее была подруга, которая на третьем курсе вышла замуж. Оба – и муж, и жена, очень желали ребенка, но прошел год супружеской жизни, еще полгода, а никаких признаков беременности у подруги не появлялось. Ходили по знахарям, ходили по докторам. Наконец, было установлено, что такая с виду здоровая, веселая, цветущая женщина страдает бесплодием. Каких только лекарств она ни принимала, куда только ни ездила – и все без пользы. Видимо, с тех пор, как Лена наблюдала страдания подруги, у нее зародился страх, что она тоже может оказаться бесплодной, что переживания первых месяцев войны наверняка сделали ее бесплодной, и поэтому она не проявляла никакой осторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Уф, Мустафа, задыхаюсь! Что ты делаешь?
– Как что? Ты поцеловала меня, я поцеловал тебя – возвращаю долг! И он впился в податливые губы Маши.
Потом она перевязала рану.
– Ну, иди, только показывайся иногда.
– Чаще болеть и приходить к тебе?
– Наоборот, я хочу, чтобы ты приходил ко мне здоровым.
– Уж если ты начала лечить меня так, то никто не знает, когда я поправлюсь.
– Не беспокойся, поправишься.
– Нога – да, поправится, а настоящая рана не затянется.
– Какая рана? – Маша обхватила рукой шею Мустафы. – У тебя есть еще другая рана? Где?
– Ты не увидишь. Вот она, здесь, – и Мустафа положил руку Маши себе на грудь.
– Господи, а я – то думаю!..
Велиханов вернулся в роту.
– Мустафа! – приветствовали его.
– Джан Мустафа! – поправил Велиханов товарищей.
– Что это значит – "джан"? – спросил Илюша Тарников. Он любил подшутить над Мустафой, который плохо говорил по-русски.
– Ох, Илюша, трудную задачу ты мне задал. Слово «джан» не переводится на русский язык. Точно перевести не умею, а врать тебе не хочу.
– Признайся, дружок, ты и в азербайджанском языке вроде того – не того, а?
– В чем, в чем, а в знании родного языка вы не можете меня упрекнуть. А вот что касается слова «джан», так «джан» это и есть «джан», и все тут.
– Не понял.
Мустафа покрутил пальцем у виска.
Кузьма Волков внимательно посмотрел в глаза Мустафе.
– Ты сегодня какой-то не такой, Мустафа. А ну, признавайся, где был?
– В санчасти.
– С этого бы и начинал. Машу видел?
– Видел.
– Ну, тогда мне понятно, что значит «джан»!
3
Герман Динкельштедт несколько раз перечитал секретный приказ Гитлера, в котором фюрер обещал солдатам и офицерам армейской группировки «Дон» всяческие блага, если они выполнят свою задачу, и положил листок на стол командиру дивизии. "Конечно, – думал он – фюрер – истинный отец немцев. Немецкое государство не знало еще такого великого деятеля, как он. Он умеет говорить с солдатами на языке солдат, с генералами – на языке генералов. Недаром полмира стоят перед нами на коленях! И если мы пробьемся к Паулюсу, это будет новый триумф нашего оружия, и фюрер отметит его должным образом. Непременно отметит!"
Полковник откупорил бутылку шампанского, направил в бокал пенистую струю. "За нашу грядущую победу!" – мысленно провозгласил он очередной тост и залпом осушил бокал. Вино было холодное, по телу прошла дрожь, потом приятное легкое тепло разлилось внутри, полковник вздохнул. Ничего не скажешь, шампанское это не шнапс, изысканный, черт побери, напиток! Генерал Вагнер знает толк в шампанском… Сколько он вылакал его во Франции! Но если он думает, что и здесь будет услаждать себя шампанским, то он ошибается. Сталинград – это не Париж, принимает совсем по-другому. Тут многие сложили головы, и кто знает, сколько вояк найдет здесь свою могилу? В эту петлю сунуть голову немудрено, мудрено ее вытащить…
Стать командиром дивизии и тем открыть себе путь к генеральскому званию, было давней мечтой Динкельштедта. Он чернел от зависти, видя перед собой генерала своих лет. "Ну, чем я хуже него? Образование, опыт, способности выше, чем у многих. Но они – генералы, а я все еще полковник". Как назло, всякий раз его посылали на штабную должность. Вот и на этот раз его снова сделали начальником штаба, а никому не ведомый генерал Вагнер, до сих пор сидевший в Париже и ни разу не нюхавший пороху, сохранил за собой должность командира. Это злой рок… Это несправедливость, наконец! Фюрер не знает, что творят его именем эти крысы, ведающие кадрами армии!
Генерал Вагнер – легок на помине! – в эту минуту как раз появился на пороге.
– Это что же, господин полковник? Втихую опорожняете бутылки? Нет, так не годится. Вино в одиночестве не пьют.
– Я пью за нашу победу, господин генерал!
– Так давайте выпьем за нее вместе!
Полковник откупорил еще одну бутылку.
– Выпьем, – сказал он.
Они осушили бокалы. Усаживаясь в кресло, Вагнер сказал:
– Большевики думают, что мы не сможем прорвать кольцо окружения вокруг шестой армии и соединиться с нею. Но это непременно произойдет через два дня. Сегодня десятое. Двенадцатое декабря сорок второго года – эта дата золотыми буквами будет вписана в историю Германии!
Вагнер искренне верил в то, что говорил. Силы, которыми располагал Манштейн, были огромны, Вагнер знал это. Он пытался представить себе предстоящий бой и действия своей дивизии в этом бою, и ему виделась лавина танков и мотопехоты, нацеленных на измотанные в боях подразделения русских русским против этой лавины невозможно устоять. Успех наступления обеспечен. Густав Вагнер не сомневался в этом. Он вспомнил про письмо, полученное сегодня утром от отца. "Я рад твоему переводу на Восточный фронт, Густав, писал отец. – Мечта близка к исполнению. Помни, о чем мы с тобой говорили, и, пока не поздно, позаботься о будущем. Я хотел бы покинуть этот свет спокойным за тебя, с верой в то, что твое имя будет называться среди имен самых видных людей рейха. Еще раз прошу: помни наш разговор о Баку, не упусти момент. И не подставляй себя под пули. Береги себя. Желаю успехов".
– Ну, что ж, полковник, продолжим?
– Да, господин генерал, выпьем еще раз.
И они выпили еще по два бокала.
Воздух в жарко натопленном помещении, насыщенный дымом, запахами сигарет, вина, духов и одеколона, был просто невыносим, но ни Вагнер, ни Динкельштедт этого не чувствовали; полковник даже завел патефон, оставил пластинку Мендельсона, и под звуки песни без слов, посвященной венецианским гондольерам; и под храп и сопение уснувшего генерала продолжал пить и что-то мурлыкать себе под нос – да, он был немного огорчен, что судьба обходит его, но надеялся, что она же о нем и вспомнит. Так что почему, почему не выпить накануне исторического, как сказал Вагнер, решающего дня?
4
Прошло уже более двух месяцев, как Елена Смородина убедилась, что беременна.
Сначала она, как водится, совершенно не, думала о последствиях близости с Прониным, и открытие, что близость эта имеет такие последствия, сначала ее потрясло.
Когда она училась в медицинском институте, у нее была подруга, которая на третьем курсе вышла замуж. Оба – и муж, и жена, очень желали ребенка, но прошел год супружеской жизни, еще полгода, а никаких признаков беременности у подруги не появлялось. Ходили по знахарям, ходили по докторам. Наконец, было установлено, что такая с виду здоровая, веселая, цветущая женщина страдает бесплодием. Каких только лекарств она ни принимала, куда только ни ездила – и все без пользы. Видимо, с тех пор, как Лена наблюдала страдания подруги, у нее зародился страх, что она тоже может оказаться бесплодной, что переживания первых месяцев войны наверняка сделали ее бесплодной, и поэтому она не проявляла никакой осторожности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102