И пошла лично проверить исполнение. Ирина Викторов­на после всех положенных слов велела ей записать те­лефон и, пожалуйста, звонить без стеснений, если потре­буются билеты на любой спектакль. Люся скромно по­благодарила ее, тихо сказала:
– Ирина Викторовна, а я вам могу еще помочь…
– В чем, Люсенька? – артистически улыбнулась Ири­на Викторовна.
– У меня есть знакомый врач, очень хороший ревма­толог. Еще когда Таня болела… Я с удовольствием вас с ним познакомлю.
– Это, Люсенька, прекрасно, но на какой предмет? У меня, тьфу-тьфу, лошадиное здоровье. Мигрени, прав­да, а в остальном бог миловал, как говорится.
Люся замялась.
– Я думала… у вас так тепло в квартире, а… – Люся не знала, как поделикатней сказать о своем удивлении по поводу того, что ноги Ирины Викторовны были обуты в валенки.
– Ах, вот оно что? – догадалась артистка. – Валенки вас сбили с толка! К здоровью моему они никакого от­ношения не имеют. Это для красоты. Я вам, Люсенька, открою один маленький дамский секрет. Я, как вы знае­те, артистка, артистка оперетты. А у меня – тайну откры­ваю, – у меня волосатые ноги. И нравится, вернее, нра­вилась эта особенность далеко не всем. Конечно, сущест­вует много различных средств. Попросту говоря, можно ноги и брить, но… Валенки самое испытанное и безболез­ненное, нехлопотное средство. Главное, просто, как и все гениальное. Пожалуйста…
С этими словами Ирина Викторовна красивым балет­ным жестом достала ногу черного валенка и подала Люсе как для рукопожатия. Нога действительно была безукорненной, гладкой, в черных, едва заметных то­чечках.
– И чем грубее войлок, тем лучше, – закончила по­каз ног Ирина Викторовна.
Дома Люся достала с полатей старые валенки Геор­гия, выбила них пыль и с этого дня с валенками не рас­ставалась. Ирина Викторовна открыла Люсе и другие секреты сохранения красоты. Она запретила ей употреб­лять дома бюстгальтер для предотвращения продольных морщин на груди, показала, как надо загибать ресницы на тупом ноже (несколько раз после вита точильщика в Басманный, не проверив нож, Люся под корень отхваты­вала себе ресницы), и в заключение Ирина Викторовна научила Люсю пользоваться разнообразными кремами, перед сном и после, вклепывая крем в лицо при помощи массажа.
Теперь вечерами с липким от крема «перед сном» ли­цом, проверяя у Таньки уроки и выравнивая по прописям палочки у первоклассника Ромки, Люся наставляла детей голосом, дребезжащим от одновременно проводимого массажа:
– Е-сли за-автра кто дво-о-ойку принесе-ет, мордую…
На короткое время Липа по настоянию Люси завела домработницу, но та оказалась «озорницей», а попро­сту– сплетницей. Липа застигла ее во дворе; та с сочув­ствием рассказывала, как тяжело, внатяг живут Бадрецовы, хотя все начальники; Олимпиада Михайловна в ми­нистерстве, а Георгий Петрович – главный бухга У Георгия Петровича одна пара нижнего белья, и, когда в стирке, Георгий Петрович спит голый, а чай пить выходит в халате Олимпиады Михайловны. Больше дом­работниц Липа не заводила.
В эти годы у Люси случился «грех», да и не то чтоб «грех» – сознательно совершенное отвлечение от семей­ного счастья, первое после Прибалтики. На этот раз с по­этом-песенником Игорем Макаровичем, проживающим в Люсином по работе доме на Ново-Рязанской в кварти­ре 48.
Игорь Макарович недоумевал, почему такая красивая эффектная женщина, с таким тонким вкусом, музыкаль­ная, владеющая в совершенстве иностранными языками, как такая бесподобная женщина работает техником-смотрителем в окружении грубых, в основном пьяных, мужиков.
Иногда в нетрезвом виде Игорь Макарович предлагал Люсе выйти за него замуж. И в трезвом виде он иногда подтверждал свое нетрезвое предложение, но пойти за­муж за поэта-песенника Люсе мешало многое, в том чис­ле: малый рост Игоря Макаровича, внешняя схожесть с Чарли Чаплином, при полном отсутствии чувства юмора, и дети. Иногда Игорь Макарович звонил в Басманный, напарывался на Липу, и если был не очень трезв, то все слова, которые хотел сказать Люсе, говорил Олимпиаде Михайловне для передачи их дочери, когда та вернется жэка. Липа, как ни странно, к супружеской мене дочери относилась спокойно, как к житейскому делу, на­стаивая только, чтобы Люся ни в коем случае не забере­менела, о чем неоднократно с полной ответственностью заявляла поэту-песеннику. Снисходительность Липы бы­ла совершенно не характерной, потому что применитель­но к другим лицам Липа была в таких случаях беспощад­на. По-прежнему благожелательно относясь к Леве, Липа рекомендовала дочери повнимательнее прислушаться к предложениям Игоря Макаровича в части супружества. Игорь Макарович ей вообще импонировал как раз тем, чем не нравился Люсе: отсутствием чувства юмора, кото­рое она называла серьезностью, и невзрачной внешно­стью, гарантирующей спокойствие в браке.
Но при всем своем доброжелательном отношении к Игорю Макаровичу Липа не всегда была согласна с его действиями. Как-то она заметила на шее дочери неболь­шой синячок, которому не придала значения. Потом ее вдруг осенило, она нервно закурила и, поджав губы, про­несла:
– В шею целуют только проституток. Есть женщины– матери, есть женщины-самки. В кого ты, Людмила, такая страстная? Я вроде порядочная женщина.
Однажды Люся в очередной раз поздно пришла «от подруги». Пришла она задумчивая, с пустыми глазами и рассеянными движениями.
– Где ты была? – как всегда в таких случаях пони­жая голос до мужского, спросил Лева.
Люся брякнула про подругу, потом взглянула на ча­сы – полвторого, потом на мужа и устало сказала:
– – Пошел ты к черту… С собакой гулял? Лева оскорбленно отвернулся к стене. Люся вышла в переднюю. Абрек лежал на сундуке, виновато поджав уши. Возле сундука стояла лужа.
– У, сволочь! – Люся ударила пса лакированной су­мочкой по морде.
– Кто там, что там? – заверещал сонный Липин го­лос большой комнаты.
– Спи. Я… Весь пол загадил… Вывести не могли. Завтра отвезу его к Чупахиным в Одинцово.
– Что, что такое? – в испуге залепетала Липа, вы­скакивая в ночной рубашке в кор – Какое Одинцо­во? Зачем! Сейчас все вытрем. Какое Одинцово?
Лева так и не придумал, как отомстить жене. Он про­сто собрал манатки и перебрался в Уланский, благо жи­лищные условия там улучшились: Оля с недавно обре­тенным мужем находилась в Монголии – и вторая ком­ната пустовала.
Люся насторожилась. С уходом мужа ушла его зар­плата. Но главное – она опасалась, что Лева выпишет­ся Басманного, где он был прописан после Дедова По­ля, и тогда обещанная квартира, – за которой он пошел работать прорабом в Кунцево, накроется. Но время шло, Лева на развод не подавал, квартиры не выписывался. Игорь Макарович, узнав о разрыве Люси с мужем, больше своей руки не предлагал ни в пьяном, ни в трезвом виде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55