Ну, да не в заднице дело. Липочка-то чего же не приехала? На такси – так я денег дам.
– Забыла? Я ж тебе писал: умерла бабушка.
– О-ой, Липочка! – снова заплакала Марья. – Сестренка моя дорогая!.. Забыла, дура старая… Жду, думаю, приедет…
– Я тебе фотографию привез, похороны, как просила… На гляди. Плакать будешь, не дам!
– Плачь не плачь, теперь уж что?.. Вот она, моя милая! Худенькая-то какая стала.
Липа и правда стала последнее время щуплень-кая. «Изболелась-то как», – профессионально-сочувственно сказала Ромке в морге женщина, одевающая покойников. А она и не болела совсем – просто усохла.
Марья приложила карточку к губам, поцеловала несколько раз.
– А что же это – одни мужики? – Она недовольно взглянула на Ромку. – А Людмила, Татьяна где?
– Бабушка их не хотела.
– А соседи?
– Да ты знаешь, холодно было, тетя Марусь. Они потом помянуть пришли.
– Помянуть… Это они любят!.. А этот здоровый? С усами? – она ткнула пальцем в Вовку Синяка.
– Товарищ мой школьный. Липа его любила.
– А это кто? Ром, кто это?
– Сереня Круглов. Тоже товарищ мой. Из Уланского.
– Ну, ладно. Похоронили, значит. На тумбочку положи. – Марья вздохнула. – Стул берите! – И протянула руку Игорю: – Сокова Мария Михайловна.
– Старший лейтенант Веревкин. Игорь Львович.
– Лейтенант? – сморщившись, повторила Марья. – Мало. Небось вино пьешь: вот и не выслужился. Жоржик тоже вино любит, – кивнула на Ромку.
– Игорь через год капитана получит, – вступился Ромка.
– Ну, тогда ладно… Игорь Львович. А Лев тебе, значит, свою фамилию не дал?.. Ну и черт с ним! Ладно. Чай будем пить. Ну-ка там вон, кнопочку красненькую… Жми, жми, сейчас придут.
По коридору зашлепали быстрые шаги, и на пороге появилась толстая пожилая нянечка.
– Вот так, – довольно сказала Марья, – заслужила. Стульчик дай, голубушка, целый, без дырки, гости у меня… Внуки…
– А чайничек поставить? – понятливо закивала та. – Плита у нас в конце, в коридоре.
– Жоржик, сходи посмотри, где там… – приказала Марья.
Когда Ромка вернулся, Марья беседовала с новым внуком, сохраняя на лице выражение повышенной суровости.
– Левку ко мне не возить! Слышишь, Роман? Выгоню! За аморальное поведение.
– Я, пожалуй, покурю, – Игорь решительно направился к двери.
– Довольна? – с укорной спросил Ромка Марью, когда дверь за Игорем закрылась, – Он-то при чем? Хороший парень, скромный, доброжелательный… На отца зла не держит. А мог бы: всю жнь на Дедовом Поле…
– Прав, – бросила Марья. – Левка – кобелина, а парень ни при чем. Зови его, как покурит. Игорь вошел робко, не по-офицерски. Марья задумчиво посмотрела на него:
– Ордена мелом чисти.
– Да это не ордена, это… – начал было объяснять Игорь, дотрагиваясь до значков на мундире, но Ромка замахал на него рукой. – Мелом? Хорошо.
В комнату вошла нянечка со стулом.
– Нам без стука разрешают, – пояснила она Ром* ке. – Недослышивают они часто.
– Мы с вами теперь часто будем видеться, – сказал Ромка.
– А вы что же, навещать намереваетесь?
– А как же?
– Всяко бывает. Иной раз: сдали – и поминай как звали… За городом все-таки, ездить далеко…
– Чего вы там шепчетесь? – рявкнула Марья. – Ты, голубушка, стул поставь и иди себе, нужно станет – позову. Уходи, не мешай, отвлекаешь. – Марья снова повернулась к Игорю: – Чего я говорила-то, не помнишь?
Игорь пожал плечами.
– А-а! – Марья стукнула себя кулаком по лбу:– В партии с какого года?
– В армии вступил…
– На фронте?
– Дак… Я же…
– Не был? Жалко… Люблю, когда мужик повоевал. У меня вот на войне брата убило, Ромочку… В честь него и этого вот дурня назвали…
– Меня – имеется в виду, – пояснил Ромка, разрезая торт.
– Кого ж еще… К столу давайте! – Марья подняла руки в стороны, как пингвин крылышки. – Волоките. От торта Марья наотрез отказалась:
– Я сладкое к старости – не-ет… Я лучше баранку. Вон, в тумбочке…
Ромка полез в нижний ящик тумбочки, чихнул.
– Простудился, деточка моя!.. Надо это… капелек… Мы сейчас сестру… Красную нажми! Красную!..
– Не надо, Игорь! Это ж пыль.
– Пыль? – недоверчиво спросила Марья. – Ну, пыль так пыль… Черт с ней. Тогда другое. У меня на книжке тысяча сто рублей скопилось. Возьмешь. Я доверенность дам. Положишь на себя. Люське не говори – отнимет. Привозить мне ничего не надо, все дают, разве по мелочи только… Не пропей. Трать сообразно. Штиблеты себе на осень купи, кофту плотную… Ему, – она кивнула на Игоря, – если чего надо.
– У меня обмундирование бесплатное…
– Сами смотрите… Штиблеты и кофту – мне показать, чтоб я знала и чтобы Липочке спокойно… – она снова хлюпнула носом. – Вещи-то Липины куда подевали: перину, подушки пуховые?.. Небось Танька ъяла?
– Нет, она в Алжире была… Вещи мы с Игорем соседке отдали, татарке, – она за Липой ходила. Квартиру Таня велела сдать внаем, а я чтобы выметался.
– Зараза!
– А я заколотил дверь, и дело с концом.
– Эх, зла не хватает! – Марья похлопала себя по карманам халата, где шестьдесят лет лежали запрещенные теперь папиросы «Казбек». – И курить нету…
– У меня сигареты, – сказал Игорь. – Вот.
Марья оторвала фильтр, намотала на конец сигаре-ты оторванную от газеты полоску бумаги и, послюнив самодельный мундштук, покрутила его для лучшей склейки в пальцах.
– Дверь закрой на крючок. Ромка подошел к двери:
– Нет крючка. Кури так, я на атасе постою.
– Стой, – согласилась Марья.
– Только немного, слышишь.
– Да я чуть-чуть, дерну пару раз – и ладно… Как же я по тебе соскучилась, Жоржик!.. Иди-ка сюда, я тебя поцелую… Деточка моя… – Она выдохнула дым в сторону и потянулась к Ромке. – И тебя давай, – она дернула за портупею Игоря. – Да, а то забуду: там, в чемодане за шкафом, шкатулка…
Ромка достал небольшой деревянный ящичек с истертыми от старости углами, перемотанный бинтом.
– Когда в последний раз в больницу ложилась, замотала, чтоб не рылись. А то помрешь невзначай, а чужие люди… Возьмешь с собой.
– Чего там?
– Дай-ка сюда. Да не развязывай – ногти поломаешь, ножом поддень. Во-о… – Марья достала старинную твердую фотографию, отколупнула ногтем папиросную бумагу. – Я с Петром… Прапорщик… Видишь: сабля, крест, рука на перевязи… Ну, руку-то он для форса повесил, она уж у него зажила, считай… А отец про свадьбу и слышать не хотел, пока гимназию не кончу. И правильно ставил вопрос. В шестнадцатом только повенчались. А Петька снова на войну пошел. Приходит, а я уж член укома. И – все наперекосяк… Я в Самару поехала с продотрядом, а ему сказали – с хахалем. Вот он цианистый калий-то и съел.
Ромка согнал с торта муху и хотел прикрыть его крышкой.
– Этой – кусок! – Марья тупым ногтем ткнула через стол в пустой диван напротив.
– Соседке?
– Ага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Забыла? Я ж тебе писал: умерла бабушка.
– О-ой, Липочка! – снова заплакала Марья. – Сестренка моя дорогая!.. Забыла, дура старая… Жду, думаю, приедет…
– Я тебе фотографию привез, похороны, как просила… На гляди. Плакать будешь, не дам!
– Плачь не плачь, теперь уж что?.. Вот она, моя милая! Худенькая-то какая стала.
Липа и правда стала последнее время щуплень-кая. «Изболелась-то как», – профессионально-сочувственно сказала Ромке в морге женщина, одевающая покойников. А она и не болела совсем – просто усохла.
Марья приложила карточку к губам, поцеловала несколько раз.
– А что же это – одни мужики? – Она недовольно взглянула на Ромку. – А Людмила, Татьяна где?
– Бабушка их не хотела.
– А соседи?
– Да ты знаешь, холодно было, тетя Марусь. Они потом помянуть пришли.
– Помянуть… Это они любят!.. А этот здоровый? С усами? – она ткнула пальцем в Вовку Синяка.
– Товарищ мой школьный. Липа его любила.
– А это кто? Ром, кто это?
– Сереня Круглов. Тоже товарищ мой. Из Уланского.
– Ну, ладно. Похоронили, значит. На тумбочку положи. – Марья вздохнула. – Стул берите! – И протянула руку Игорю: – Сокова Мария Михайловна.
– Старший лейтенант Веревкин. Игорь Львович.
– Лейтенант? – сморщившись, повторила Марья. – Мало. Небось вино пьешь: вот и не выслужился. Жоржик тоже вино любит, – кивнула на Ромку.
– Игорь через год капитана получит, – вступился Ромка.
– Ну, тогда ладно… Игорь Львович. А Лев тебе, значит, свою фамилию не дал?.. Ну и черт с ним! Ладно. Чай будем пить. Ну-ка там вон, кнопочку красненькую… Жми, жми, сейчас придут.
По коридору зашлепали быстрые шаги, и на пороге появилась толстая пожилая нянечка.
– Вот так, – довольно сказала Марья, – заслужила. Стульчик дай, голубушка, целый, без дырки, гости у меня… Внуки…
– А чайничек поставить? – понятливо закивала та. – Плита у нас в конце, в коридоре.
– Жоржик, сходи посмотри, где там… – приказала Марья.
Когда Ромка вернулся, Марья беседовала с новым внуком, сохраняя на лице выражение повышенной суровости.
– Левку ко мне не возить! Слышишь, Роман? Выгоню! За аморальное поведение.
– Я, пожалуй, покурю, – Игорь решительно направился к двери.
– Довольна? – с укорной спросил Ромка Марью, когда дверь за Игорем закрылась, – Он-то при чем? Хороший парень, скромный, доброжелательный… На отца зла не держит. А мог бы: всю жнь на Дедовом Поле…
– Прав, – бросила Марья. – Левка – кобелина, а парень ни при чем. Зови его, как покурит. Игорь вошел робко, не по-офицерски. Марья задумчиво посмотрела на него:
– Ордена мелом чисти.
– Да это не ордена, это… – начал было объяснять Игорь, дотрагиваясь до значков на мундире, но Ромка замахал на него рукой. – Мелом? Хорошо.
В комнату вошла нянечка со стулом.
– Нам без стука разрешают, – пояснила она Ром* ке. – Недослышивают они часто.
– Мы с вами теперь часто будем видеться, – сказал Ромка.
– А вы что же, навещать намереваетесь?
– А как же?
– Всяко бывает. Иной раз: сдали – и поминай как звали… За городом все-таки, ездить далеко…
– Чего вы там шепчетесь? – рявкнула Марья. – Ты, голубушка, стул поставь и иди себе, нужно станет – позову. Уходи, не мешай, отвлекаешь. – Марья снова повернулась к Игорю: – Чего я говорила-то, не помнишь?
Игорь пожал плечами.
– А-а! – Марья стукнула себя кулаком по лбу:– В партии с какого года?
– В армии вступил…
– На фронте?
– Дак… Я же…
– Не был? Жалко… Люблю, когда мужик повоевал. У меня вот на войне брата убило, Ромочку… В честь него и этого вот дурня назвали…
– Меня – имеется в виду, – пояснил Ромка, разрезая торт.
– Кого ж еще… К столу давайте! – Марья подняла руки в стороны, как пингвин крылышки. – Волоките. От торта Марья наотрез отказалась:
– Я сладкое к старости – не-ет… Я лучше баранку. Вон, в тумбочке…
Ромка полез в нижний ящик тумбочки, чихнул.
– Простудился, деточка моя!.. Надо это… капелек… Мы сейчас сестру… Красную нажми! Красную!..
– Не надо, Игорь! Это ж пыль.
– Пыль? – недоверчиво спросила Марья. – Ну, пыль так пыль… Черт с ней. Тогда другое. У меня на книжке тысяча сто рублей скопилось. Возьмешь. Я доверенность дам. Положишь на себя. Люське не говори – отнимет. Привозить мне ничего не надо, все дают, разве по мелочи только… Не пропей. Трать сообразно. Штиблеты себе на осень купи, кофту плотную… Ему, – она кивнула на Игоря, – если чего надо.
– У меня обмундирование бесплатное…
– Сами смотрите… Штиблеты и кофту – мне показать, чтоб я знала и чтобы Липочке спокойно… – она снова хлюпнула носом. – Вещи-то Липины куда подевали: перину, подушки пуховые?.. Небось Танька ъяла?
– Нет, она в Алжире была… Вещи мы с Игорем соседке отдали, татарке, – она за Липой ходила. Квартиру Таня велела сдать внаем, а я чтобы выметался.
– Зараза!
– А я заколотил дверь, и дело с концом.
– Эх, зла не хватает! – Марья похлопала себя по карманам халата, где шестьдесят лет лежали запрещенные теперь папиросы «Казбек». – И курить нету…
– У меня сигареты, – сказал Игорь. – Вот.
Марья оторвала фильтр, намотала на конец сигаре-ты оторванную от газеты полоску бумаги и, послюнив самодельный мундштук, покрутила его для лучшей склейки в пальцах.
– Дверь закрой на крючок. Ромка подошел к двери:
– Нет крючка. Кури так, я на атасе постою.
– Стой, – согласилась Марья.
– Только немного, слышишь.
– Да я чуть-чуть, дерну пару раз – и ладно… Как же я по тебе соскучилась, Жоржик!.. Иди-ка сюда, я тебя поцелую… Деточка моя… – Она выдохнула дым в сторону и потянулась к Ромке. – И тебя давай, – она дернула за портупею Игоря. – Да, а то забуду: там, в чемодане за шкафом, шкатулка…
Ромка достал небольшой деревянный ящичек с истертыми от старости углами, перемотанный бинтом.
– Когда в последний раз в больницу ложилась, замотала, чтоб не рылись. А то помрешь невзначай, а чужие люди… Возьмешь с собой.
– Чего там?
– Дай-ка сюда. Да не развязывай – ногти поломаешь, ножом поддень. Во-о… – Марья достала старинную твердую фотографию, отколупнула ногтем папиросную бумагу. – Я с Петром… Прапорщик… Видишь: сабля, крест, рука на перевязи… Ну, руку-то он для форса повесил, она уж у него зажила, считай… А отец про свадьбу и слышать не хотел, пока гимназию не кончу. И правильно ставил вопрос. В шестнадцатом только повенчались. А Петька снова на войну пошел. Приходит, а я уж член укома. И – все наперекосяк… Я в Самару поехала с продотрядом, а ему сказали – с хахалем. Вот он цианистый калий-то и съел.
Ромка согнал с торта муху и хотел прикрыть его крышкой.
– Этой – кусок! – Марья тупым ногтем ткнула через стол в пустой диван напротив.
– Соседке?
– Ага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55